![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
- васька,
- дневник,
- нюша,
- пятна памяти,
- эхо
(no subject)
Опять вдруг, всегда вдругом – тепло-тепло-тепло, 17 градусов, и не умеешь вовремя с себя зимнее скинуть, – и земля в сухих листьях кажется тёплой, – но нет, ещё не кидаешься на неё раскинувшись, чтоб шуршало под плечами – на опушке леса – Васька не пне, я в сухих листьях, и рядом Катя нос зарывает.
А как-то в апреле – в травяной уже теплыни, в гиацинтовой синей – почему-то шмыгая простуженным не по сезону носом – с Нюшей на полянке, – в тот вечер единственный раз в жизни я попробовала ей выстричь колтуны – и надрезала ухо – она только пискнула, и крови не было почти, но ухо поперёк захлопало надрезом – заклеили пластырем, помазав йодом, а в понедельник Васька свёл её к нашей тогдашней ветеринарке, и звонил мне на работу, боясь ужасно огорчить – вина-то моя – что пришлось ухо зашивать, хоть и так бы зажило, но лучше зашить.
Сорока пролетела с длиннющим прутом, расцвели, посаженные на главной улице под гингками нарциссы, и по радио Вивальди – весна из Времён года.
И открытое окно за спиной.
И весной в воскресенье валяться днём – совсем не зимне – под открытым окном – и со двора детское щебетанье лесным птичьим, и подъезжал фургончик с мороженым к детской площадке, лютневую музыку играл. И солнце пятнами на стене, и сияет медный таз для варки варенья.
И дымом весной пахнет от садов сладким, горьким – осенью.
И все собственные вины и упущения, – в звенящем лесу, где постыдно, слыша разные голоса, не умеешь назвать никого по имени, – клубятся несказанными словами, злостью из-за чуши – и невообразимость несуществования, – и скоро расцветут вишни, а потом под ногами лепестки – паровоз тащит зелёные вагончики – чух да чух, да горная река камни ворочает, и вздрагиваем, когда узнаём о смерти какого-нибудь дальнего знакомого, и крутятся огромные красные колёса, – утаскивают нас дальше-дальше – на Сене в прогретом июньском лесу земляника – кизиловая роща на склоне, земляника за дорогой – и катит велосипед через светлый луг, и Нюша иноходью бежит. Ван-гоговский сеятель топает по полю.
Открыто за спиной окно. В нём стоит незлая темнота. Через три недели летнее время.
А как-то в апреле – в травяной уже теплыни, в гиацинтовой синей – почему-то шмыгая простуженным не по сезону носом – с Нюшей на полянке, – в тот вечер единственный раз в жизни я попробовала ей выстричь колтуны – и надрезала ухо – она только пискнула, и крови не было почти, но ухо поперёк захлопало надрезом – заклеили пластырем, помазав йодом, а в понедельник Васька свёл её к нашей тогдашней ветеринарке, и звонил мне на работу, боясь ужасно огорчить – вина-то моя – что пришлось ухо зашивать, хоть и так бы зажило, но лучше зашить.
Сорока пролетела с длиннющим прутом, расцвели, посаженные на главной улице под гингками нарциссы, и по радио Вивальди – весна из Времён года.
И открытое окно за спиной.
И весной в воскресенье валяться днём – совсем не зимне – под открытым окном – и со двора детское щебетанье лесным птичьим, и подъезжал фургончик с мороженым к детской площадке, лютневую музыку играл. И солнце пятнами на стене, и сияет медный таз для варки варенья.
И дымом весной пахнет от садов сладким, горьким – осенью.
И все собственные вины и упущения, – в звенящем лесу, где постыдно, слыша разные голоса, не умеешь назвать никого по имени, – клубятся несказанными словами, злостью из-за чуши – и невообразимость несуществования, – и скоро расцветут вишни, а потом под ногами лепестки – паровоз тащит зелёные вагончики – чух да чух, да горная река камни ворочает, и вздрагиваем, когда узнаём о смерти какого-нибудь дальнего знакомого, и крутятся огромные красные колёса, – утаскивают нас дальше-дальше – на Сене в прогретом июньском лесу земляника – кизиловая роща на склоне, земляника за дорогой – и катит велосипед через светлый луг, и Нюша иноходью бежит. Ван-гоговский сеятель топает по полю.
Открыто за спиной окно. В нём стоит незлая темнота. Через три недели летнее время.
no subject