![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Peter Carey. Oscar and Lucinda (бессвязные мысли почти без повода)
Во время чтения я получила от этой книги меньше удовольствия, чем мне обещал ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
i_shmael.
Классический роман из англо-австралийской жизни 19-го века – только написан он в конце 20-го.
Взгляд из нашего времени чувствуется – там, где в 19-ом веке стыдливо потупляли глаза и удалялись в спальню, в 20-ом начинается анализ.
В самом слабом из читанных мной романов Лоджа – «The British Museum Is Falling Down » – один из героев пишет диссертацию на тему «отхожие места в викторианской литературе». Прелесть в том, что писать совсем не о чем – информация нулевая. Отчасти это же относилось в 19-ом веке и к сексуальности.
Поскольку Оскар и Люсинда – написаны из 20-го – ничто не останавливает автора в спекулятивной попытке разобраться в «материально-телесном низе» героев того времени. Но, впрочем, это очень несущественная часть романа.
Я её упомянула только потому, что иначе нипочём не поняла бы, что роман написан сейчас.
Мне было скучновато. Не очень занимали меня взаимоотношения с Богом английского мальчишки Оскара, у которого отец – естествоиспытатель, воспевающий красоту живого во всех его проявлениях, и одновременно сектант-фанатик.
Не получалось у меня симпатизировать героям – моему атеистичесому мышлению до крайности претит пуританская истовость, в которой Бог – это строгий отец, глава семьи, указующий верную дорогу и требующий безоговорочного подчинения.
Религиозность Оскара, впрочем, несколько иного толка – она базируется на очень распространённой у детей склонности к бросанию монетки. Ребёнок почти не верит в случайность орла или решки, ему за падением монетки видится что-то вроде провидения. Высшая сила. Поэтому дети любят сами с собой договариваться – ну, например, – загадаю – если выпадет орёл, то я получу пятёрку за контрольную. Или ещё необходимость идти по тротуару какой-нибудь особой походкой – не наступать на швы между плитами, например.
Оскар непрерывно договаривается с Богом, задавая ему мелкие вопросы и интерпретируя ответы по собственному протоколу, не отступая от него.
В результате, следуя божественным указаниям, ему приходится уйти из дома и из отцовской секты, в конце концов он становится англиканским священником. Уезжает миссионерствовать в Австралию. А деньги всё время своего обучения в Оксфорде он добывает, играя на скачках, и естественно, это Бог желает, чтобы он играл и выигрывал. При этом выигрывает Оскар отнюдь не случайно, а по определённой системе, которую сам разрабатывает. Так что можно предположить, что он талантлив, что в нём проявляются выдающиеся логические-математические-комбинаторные способности.
«Оскар и Люсинда» оказывается куда лучшей книгой, когда от неё немного отдалишься. В сухом остатке – немало толчков к размышлению.
Вот, кстати, одно из рассуждений Оскара – Бог не может быть против азартных игр, ведь человек играет с Богом в азартную игру – он СТАВИТ на то, что есть рай и ад, СТАВИТ на бессмертие.
Это некоторая проговорка. Собственно, что такое религиозность, как не отчаянная попытка обмануть смерть.
Теперь Люсинда. Её отец – английский биолог, уехавший в Австралию и занявшийся там в научых целях сельским хозяйством. Мать – прогрессивная английская писательница.
Люсинда – рано осиротевшая девочка с большим состоянием.
В детстве потрясённая каплей принца Руперта – стеклянной капелькой, которую нельзя сделать по заказу, изредка самопроизвольно возникающей, когда выдувают стекло. Эту каплю не разбить молотком, но стоит сжать тонкий стебелёк, на котором она держится, как капелька взрывается, и остаётся лишь стеклянная пыль.
Девочка покупает стекольный завод. И учится – технологии производства стекла и менеджменту, как сказали бы сейчас. С переменным успехом пытается разрешить проблемы женщины-директора в чисто мужском коллективе.
В связи с Люсиндой заинтересовали меня женщины в классической русской литературе. Они ведь кто – либо жёны и матери, либо любовницы, или там содержанки. Других, кажется, нету.
А в английской? Совсем всё не так – Джен Эйр – на мой взгляд, роман, воспевающий эмансипированную женщину. Она зарабатывает на жизнь и хочет жить интересно, она самостоятельно принимает основные решения.
«Гордость и предубеждение» – опять в центре умная решительная, отвечающая за себя женщина.
Да и «Грозовой перевал».
Первый, приходящий в голову вывод, – в русском обществе иного пути не было, кроме, как в жёны-матери или в любовницы-содержанки – вот и вся отведённая социальная роль.
Потом одёргиваешь себя – а как же Софья Ковалевская, Софья Перовская?
На следующем шаге понимаешь – а книги в России кто писал? То-то же! Male chauvinist pigs.
Что Достоевский, что, но всё же в чуть меньшей степени (есть у него княжна Марья), мой любимый Толстой.
Даже Чехов не может вынести независимой женщины – вон в «Доме с мезонином» – какой пафос в осуждении очень полезного члена общества – школьной учительницы.
В «Чайке» две пары – Тригорин-Аркадина и Костя-Нина, пара талантливых людей и пара графоманов, – Чехову очень хочется судить Аркадину жёстче, чем Тригорина.
А в Англии и Джейн Остин, и сёстры Бронте, и Джордж Элиот (мною ещё не читанная)!
Было бы интересно понять – какую разницу в общественном сознании между Англией и континентальной Европой отражает то, что в 19-ом веке больше всего писательниц было именно в Англии.
Одно обстоятельство бросается в глаза – в России девочка из приличной семьи стремилась очень рано выйти замуж, а в Англии, судя по всему, это было не обязательно. В 25 лет англичанок в старые девы не зачисляли.
Так что если уж в 19-ом веке женщиной родиться, так всё-таки в Англии повыносимей.
А судя по Кэри, да и не только к нему, по «Поющим в терновнике» тоже, – получается , что в Австралии женская независимость ценилась, в Америке, между тем, совсем нет. Вообще любопытно мне, что Австралия по книгам представляется страной, унаследовавшей некоторые английские свойства, в отличие от Америки.
Конечно, очень по-разному они образовались – Америка и Австралия...
i_shmael.Классический роман из англо-австралийской жизни 19-го века – только написан он в конце 20-го.
Взгляд из нашего времени чувствуется – там, где в 19-ом веке стыдливо потупляли глаза и удалялись в спальню, в 20-ом начинается анализ.
В самом слабом из читанных мной романов Лоджа – «The British Museum Is Falling Down » – один из героев пишет диссертацию на тему «отхожие места в викторианской литературе». Прелесть в том, что писать совсем не о чем – информация нулевая. Отчасти это же относилось в 19-ом веке и к сексуальности.
Поскольку Оскар и Люсинда – написаны из 20-го – ничто не останавливает автора в спекулятивной попытке разобраться в «материально-телесном низе» героев того времени. Но, впрочем, это очень несущественная часть романа.
Я её упомянула только потому, что иначе нипочём не поняла бы, что роман написан сейчас.
Мне было скучновато. Не очень занимали меня взаимоотношения с Богом английского мальчишки Оскара, у которого отец – естествоиспытатель, воспевающий красоту живого во всех его проявлениях, и одновременно сектант-фанатик.
Не получалось у меня симпатизировать героям – моему атеистичесому мышлению до крайности претит пуританская истовость, в которой Бог – это строгий отец, глава семьи, указующий верную дорогу и требующий безоговорочного подчинения.
Религиозность Оскара, впрочем, несколько иного толка – она базируется на очень распространённой у детей склонности к бросанию монетки. Ребёнок почти не верит в случайность орла или решки, ему за падением монетки видится что-то вроде провидения. Высшая сила. Поэтому дети любят сами с собой договариваться – ну, например, – загадаю – если выпадет орёл, то я получу пятёрку за контрольную. Или ещё необходимость идти по тротуару какой-нибудь особой походкой – не наступать на швы между плитами, например.
Оскар непрерывно договаривается с Богом, задавая ему мелкие вопросы и интерпретируя ответы по собственному протоколу, не отступая от него.
В результате, следуя божественным указаниям, ему приходится уйти из дома и из отцовской секты, в конце концов он становится англиканским священником. Уезжает миссионерствовать в Австралию. А деньги всё время своего обучения в Оксфорде он добывает, играя на скачках, и естественно, это Бог желает, чтобы он играл и выигрывал. При этом выигрывает Оскар отнюдь не случайно, а по определённой системе, которую сам разрабатывает. Так что можно предположить, что он талантлив, что в нём проявляются выдающиеся логические-математические-комбинаторные способности.
«Оскар и Люсинда» оказывается куда лучшей книгой, когда от неё немного отдалишься. В сухом остатке – немало толчков к размышлению.
Вот, кстати, одно из рассуждений Оскара – Бог не может быть против азартных игр, ведь человек играет с Богом в азартную игру – он СТАВИТ на то, что есть рай и ад, СТАВИТ на бессмертие.
Это некоторая проговорка. Собственно, что такое религиозность, как не отчаянная попытка обмануть смерть.
Теперь Люсинда. Её отец – английский биолог, уехавший в Австралию и занявшийся там в научых целях сельским хозяйством. Мать – прогрессивная английская писательница.
Люсинда – рано осиротевшая девочка с большим состоянием.
В детстве потрясённая каплей принца Руперта – стеклянной капелькой, которую нельзя сделать по заказу, изредка самопроизвольно возникающей, когда выдувают стекло. Эту каплю не разбить молотком, но стоит сжать тонкий стебелёк, на котором она держится, как капелька взрывается, и остаётся лишь стеклянная пыль.
Девочка покупает стекольный завод. И учится – технологии производства стекла и менеджменту, как сказали бы сейчас. С переменным успехом пытается разрешить проблемы женщины-директора в чисто мужском коллективе.
В связи с Люсиндой заинтересовали меня женщины в классической русской литературе. Они ведь кто – либо жёны и матери, либо любовницы, или там содержанки. Других, кажется, нету.
А в английской? Совсем всё не так – Джен Эйр – на мой взгляд, роман, воспевающий эмансипированную женщину. Она зарабатывает на жизнь и хочет жить интересно, она самостоятельно принимает основные решения.
«Гордость и предубеждение» – опять в центре умная решительная, отвечающая за себя женщина.
Да и «Грозовой перевал».
Первый, приходящий в голову вывод, – в русском обществе иного пути не было, кроме, как в жёны-матери или в любовницы-содержанки – вот и вся отведённая социальная роль.
Потом одёргиваешь себя – а как же Софья Ковалевская, Софья Перовская?
На следующем шаге понимаешь – а книги в России кто писал? То-то же! Male chauvinist pigs.
Что Достоевский, что, но всё же в чуть меньшей степени (есть у него княжна Марья), мой любимый Толстой.
Даже Чехов не может вынести независимой женщины – вон в «Доме с мезонином» – какой пафос в осуждении очень полезного члена общества – школьной учительницы.
В «Чайке» две пары – Тригорин-Аркадина и Костя-Нина, пара талантливых людей и пара графоманов, – Чехову очень хочется судить Аркадину жёстче, чем Тригорина.
А в Англии и Джейн Остин, и сёстры Бронте, и Джордж Элиот (мною ещё не читанная)!
Было бы интересно понять – какую разницу в общественном сознании между Англией и континентальной Европой отражает то, что в 19-ом веке больше всего писательниц было именно в Англии.
Одно обстоятельство бросается в глаза – в России девочка из приличной семьи стремилась очень рано выйти замуж, а в Англии, судя по всему, это было не обязательно. В 25 лет англичанок в старые девы не зачисляли.
Так что если уж в 19-ом веке женщиной родиться, так всё-таки в Англии повыносимей.
А судя по Кэри, да и не только к нему, по «Поющим в терновнике» тоже, – получается , что в Австралии женская независимость ценилась, в Америке, между тем, совсем нет. Вообще любопытно мне, что Австралия по книгам представляется страной, унаследовавшей некоторые английские свойства, в отличие от Америки.
Конечно, очень по-разному они образовались – Америка и Австралия...
no subject
(Anonymous) 2007-12-18 08:09 pm (UTC)(link)В таком случае, напр., древние греки (как большинство язычников) и древние евреи не были религиозны. Их представления о посмертии были крайне мрачны, а попасть после смерти в жилище богов (или Бога) было удачей одного-двух мифологических героев.
no subject
no subject
Шанс стать Гераклом, Енохом или Илией? - в самом деле, мал очень.
Вера в бессмертие души, поскольку она почти универсальна, может быть, в самом деле, выражает некую психологическую реакцию, "неверие в свою смерть" по Фрейду или что-то в этом роде.
Но вот загробное воздаяние - в истории религий очень поздняя идея.
Кстати, и логика "хорошие люди попадают в рай, я хороший человек, следовательно, я попаду в рай" для верующих всерьез нехарактерна.
no subject
no subject
no subject