Entry tags:
(no subject)
Мне на Рождество Дед Мороз принёс из «Амазона» три DVD Брассенса. Мы потихоньку их смотрим и слушаем.
Сразу много не получается, очень он концентрированный.
Поёт, разговаривает. Совсем молодой. Постарше. Взгляд очень какой-то – слова не подберу – интимный. Без дистанции. Болтает с каким-нибудь журналистом и смотрит на него так, будто в сообщники берёт.
Иногда в зале поёт, чаще в комнате, или на улице. Виноградник. Голые деревья за стеклянным окном до полу. Парижская вечерняя улица с фонарями. Стойка бара.
...
Когда мама в 88-ом приехала впервые во Францию, мы её три недели возили – Бретань, –сначала Ламанш, потом Атлантика, Пуатье, Овернь, Ним, Ницца, оттуда в Альпы по дороге Наполеона.
Мама глядела во все глаза и приговаривала: «Есть же счастливые страны, и горы у них, и море».
Франция, конечно, ухватила исключительно лакомый и разнообразный кусок Европы. Однако, и в России есть и горы, и море. Только в России из-за размеров разнообразия не ухватить.
Говорят, что человек, едущий в поезде через Западно-Сибирскую низменность, просыпается и глядит поутру в окно на печально жующую корову посреди равнины, и вечером, засыпая, видит ту же самую корову.
А во Франции за день пейзаж за окном машины успевает поменяться много раз. Эта изменчивость на коротких расстояниях очень сильно определяет ощущение страны в целом. Охватность, охватимость человеком.
И Брассенс естественен и когда поёт « les copains d’abord » в порту в Sète, и в голом осеннем саду, и в парижском баре.
И ещё многовековая населённость людьми. Когда-то, году в 81-ом, на конференции в Бостоне «литература в изгнании» меня поразило выступление Синявского – об Европе. Там была коза в маленьком итальянском городке, привязанная на пустыре, под выцветшим коммунистическим плакатом, что-то жующая, и один из старейших университетов – Падуанский, и холмы Прованса. Их вечность и пронизанность историей.
Первое что поразило в Европе – врастание человека в пейзаж.
Когда я как-то привезла папу в ноябре в Дордонь, он, глядя на кривое полуоблетевшее дерево, на рощи грецких орехов, сказал, он он чувствует себя в картине кого-то из барбизонцев.
Слушая Брассенса, я про это вспомнила.
Французам легко – почти у каждого дедушка на винограднике. Грузинам тоже.
А в России куда трудней вязать узлы, чтоб связалось в общее – с горами, морями и реками, с профессором и дядей Васей из деревни. Пропасти, куда ни глянешь, пропасти...
Сразу много не получается, очень он концентрированный.
Поёт, разговаривает. Совсем молодой. Постарше. Взгляд очень какой-то – слова не подберу – интимный. Без дистанции. Болтает с каким-нибудь журналистом и смотрит на него так, будто в сообщники берёт.
Иногда в зале поёт, чаще в комнате, или на улице. Виноградник. Голые деревья за стеклянным окном до полу. Парижская вечерняя улица с фонарями. Стойка бара.
...
Когда мама в 88-ом приехала впервые во Францию, мы её три недели возили – Бретань, –сначала Ламанш, потом Атлантика, Пуатье, Овернь, Ним, Ницца, оттуда в Альпы по дороге Наполеона.
Мама глядела во все глаза и приговаривала: «Есть же счастливые страны, и горы у них, и море».
Франция, конечно, ухватила исключительно лакомый и разнообразный кусок Европы. Однако, и в России есть и горы, и море. Только в России из-за размеров разнообразия не ухватить.
Говорят, что человек, едущий в поезде через Западно-Сибирскую низменность, просыпается и глядит поутру в окно на печально жующую корову посреди равнины, и вечером, засыпая, видит ту же самую корову.
А во Франции за день пейзаж за окном машины успевает поменяться много раз. Эта изменчивость на коротких расстояниях очень сильно определяет ощущение страны в целом. Охватность, охватимость человеком.
И Брассенс естественен и когда поёт « les copains d’abord » в порту в Sète, и в голом осеннем саду, и в парижском баре.
И ещё многовековая населённость людьми. Когда-то, году в 81-ом, на конференции в Бостоне «литература в изгнании» меня поразило выступление Синявского – об Европе. Там была коза в маленьком итальянском городке, привязанная на пустыре, под выцветшим коммунистическим плакатом, что-то жующая, и один из старейших университетов – Падуанский, и холмы Прованса. Их вечность и пронизанность историей.
Первое что поразило в Европе – врастание человека в пейзаж.
Когда я как-то привезла папу в ноябре в Дордонь, он, глядя на кривое полуоблетевшее дерево, на рощи грецких орехов, сказал, он он чувствует себя в картине кого-то из барбизонцев.
Слушая Брассенса, я про это вспомнила.
Французам легко – почти у каждого дедушка на винограднике. Грузинам тоже.
А в России куда трудней вязать узлы, чтоб связалось в общее – с горами, морями и реками, с профессором и дядей Васей из деревни. Пропасти, куда ни глянешь, пропасти...
no subject
no subject
А у нас конечно из детства, ощущение Крыма как сказки или Геленджика - все под рукой и климат хороший. А все остальное пропасть... Вернее - какие-то куски, допустим, средняя полоса - какая красота вокруг Суздали, Владимира в хорошую погоду,а дальше пропасть... Или наш Карельский - вроде море, но без обещания жары и без гор:))И чем дальше, тем меньше народу, земли много, а не освоить. У меня еще такое ощущение, что европейцы осваивали землю с чувством прекрасного, а мы как потребители в основном, потому что "много", а потом кидаем. И приезжаем любоваться на чужую красоту:))
no subject
no subject
no subject
Понадобилось для этого переменить страну проживания и съездить в Австралию. Тоже такие, "географические связующие..."
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Пропасти и дыры...
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Это - тяжко. Но в эти дыры зато, как пишет Флореныч, видна небесная лазурь.
no subject
no subject
Такого яростного демонического индивидуализма (после 70 лет советского коллективизма) нет, наверное, нигде в мире. Давящая городская среда, природа, которая отторгает. Но при этом - впечатление какого-то ДВИЖЕНИЯ, РАЗВИТИЯ. Вспоминается Тойнби с его теорией Вызова и Ответа. И батька Махно: в книге А. Толстого "Хождение по мукам" он описывает как его поднимали и бросали с большой высоты на бетонный пол. "Вот так и выковываются народные вожди" - говорил батька Махно.
no subject
А в Израиле - за час.
no subject
no subject
no subject
no subject
(Anonymous) 2008-02-05 12:44 pm (UTC)(link)no subject
no subject
no subject
Ветер, который время от времени уносит в бездну всё с поверхности земли.
А потом люди вновь выползают и начинают городить свои убогие постройки.
no subject
no subject
no subject
no subject
Не отвертеться, видимо, от снегоуборки!