![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Сутин
О нём уже писали ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
a_v (http://a-v.livejournal.com/194464.html), i_shmael (http://i-shmael.livejournal.com/2236365.html), bgmt (http://bgmt.livejournal.com/369210.html).
Наконец и мы сtarzanissimo сходили в эту субботу.
Сутина я впервые увидела в середине семидесятых – на слайдах. Я уже не помню, откуда появились в Питере слайды живописи, но мы у кого-то купили коллекцию Сутина и, кажется, Модильяни.
Продавались слайды, естественно, с рук, так же как, собственно говоря, и книги. Только книги с чёрного рынка были всё-таки изданы в советских издательствах (я слышала, что бывали в продаже Самиздат с Тамиздатом, но сама не сталкивалась), а кто делал эти слайды, и с чего (с альбомов, иногда за сумасшедшие деньги продававшихся в букинисте на Литейном, или и в самом деле с картин через какие-нибудь десятые руки), я не знаю.
Так или иначе – картины на экране на стенке смотрелись здорово. И главное, на слайдах не терялся цвет.
А я вообще, наверно, в питерской жизни очень остро чувствовала дефицит цвета. И в никогда мной не любимой русской живописи. А тут – бешеный синий, красный. Захватывало.
Потом был Сутин в «Оранжерее», однажды случайно пойманная выставка в Шартре, – и вот эта выставка, пожалуй, самая представительная.
Я у Сутина больше всего люблю пейзажи. За движение. Движение, впрочем, – не то слово, слишком медленное, слишком бесстрастное.
Мистраль- маленькие человечки в вихрях деревьев.
По утрам у моря в августе в ветреную погоду – вслушиваемся в сосны – неужели опять мистраль – сухой ветер с берега, отгоняющий тёплую воду куда-то-там, и из глубины – бездонная, холодная всплывает на поверхность, и бегут бурунчики от пляжа в даль.
Сумасшедшие пляшущие деревни, взбегающие на холм.
Лестницы и дороги – карабкаются – вперёд и вверх. На жёлтой дорожке идущий человек кажется лежащим, так эта дорожка устремлена ввысь.
И ещё деревья, они цепляются корнями, чтоб не улететь. Рвутся кроны.
Южные пейзажи – Céret во французской Каталонии, Cagnes, Vence – городки под Ниццей.
Вроде бы, когда жил на юге, Сутин всё время хотел в Париж, и только Зборовский – патрон Модильяни и Сутина, и многих других – уговаривал его не возвращаться. Про таких меценатов никогда нельзя сказать, чего в их деятельности больше – спасительной готовности покупать у неизвестных художников картины, или рабовладения – у художников-то выбора нет.
Сутин вернулся на север – Шартрский собор, замок на курьих ножках на Луаре. Но пейзаж его остался на юге – где ж возьмёшь на севере эту охру, откуда извлечь эти сочетания жёлтого, синего, красного. Северные цвета тише. И нет в городках стольких лестниц в небо, и не несутся вверх дороги. Сутин стал тише. И не шла ему эта тишина.
Впечатление, что отмирают целые пласты души, и к началу войны – совсем мёртвые картины. Страшные.
Сначала хочется связать ужас с войной, когда он отказался уехать в Америку, когда его подруга попала в лагерь для интернированных. И он через пару лет так глупо умер – от язвенного кровотечения...
Но эта мёртвость началась ещё до войны. Всё усиливалась. Очень страшная вещь – «Материнство» – ребёнок на руках не спящий – тряпичный.
tarzanissimo – любитель гротеска – любит сутинские портреты. У меня к ним двойственное отношение. Первый взгляд – яркие тряпки, захватывающе яркие – второй – да, гротесково, да не очень-то добрым взглядом вылеплены эти лица.
Вообще создаётся впечатление, что людей он не любил – хрюнечки, печальный ослик – куда человечней.
И натюрморты. Очень разные.
Орущие кровавые гладиолусы – иду на крик.
И синий мёртвый холодный кролик – из самого страшного. У очень мне симпатичного François Cavanna в книге, посвящённой матери, есть рассказ о том, как он стал пацифистом – приехал ребёнком в гости к тётке в бургундскую деревню и увидел подвешенного над тазом вниз головой истекающего кровью ещё живого кролика – чтоб получилось особенно вкусным какое-то блюдо кролик должен был так умереть, – истечь кровью. В тот момент мальчик Кавана понял, что он ненавидит убийство и смерть – любые. Вся книга названа по этой истории – «Кроличий глаз».
Сутинский кролик – воплощие смерти – синий мёртвый неподвижный.
Коровьи туши – молчащее мёртвое красное.
Сутина называют единственным французским экспрессионистом. У меня он совсем не ассоциируется с немецкими. А вот связывается довольно прочно с Ван-Гогом – яростностью, цветом, движением.
Бывают художники, у которых предметы чётко очерчены, отделены друг от друга, имеют жётские границы, бывают такие, у которых взаимопроникновение очень сильно (Тёрнер, например), а у Сутина нечто третье – будто он глину мнёт, и его деревья, лестницы, дороги могут ещё измениться от одного взгляда до другого – улететь, убежать...
The Village
Landscape of Cagnes
View of Ceret
Landscape of Ceret
The Old Mill
Small Place in the Town
Chartres Cathedral
Windy Day in Auxerre
Glaieuls Rouges
a_v (http://a-v.livejournal.com/194464.html), i_shmael (http://i-shmael.livejournal.com/2236365.html), bgmt (http://bgmt.livejournal.com/369210.html). Наконец и мы с
tarzanissimo сходили в эту субботу.Сутина я впервые увидела в середине семидесятых – на слайдах. Я уже не помню, откуда появились в Питере слайды живописи, но мы у кого-то купили коллекцию Сутина и, кажется, Модильяни.
Продавались слайды, естественно, с рук, так же как, собственно говоря, и книги. Только книги с чёрного рынка были всё-таки изданы в советских издательствах (я слышала, что бывали в продаже Самиздат с Тамиздатом, но сама не сталкивалась), а кто делал эти слайды, и с чего (с альбомов, иногда за сумасшедшие деньги продававшихся в букинисте на Литейном, или и в самом деле с картин через какие-нибудь десятые руки), я не знаю.
Так или иначе – картины на экране на стенке смотрелись здорово. И главное, на слайдах не терялся цвет.
А я вообще, наверно, в питерской жизни очень остро чувствовала дефицит цвета. И в никогда мной не любимой русской живописи. А тут – бешеный синий, красный. Захватывало.
Потом был Сутин в «Оранжерее», однажды случайно пойманная выставка в Шартре, – и вот эта выставка, пожалуй, самая представительная.
Я у Сутина больше всего люблю пейзажи. За движение. Движение, впрочем, – не то слово, слишком медленное, слишком бесстрастное.
Мистраль- маленькие человечки в вихрях деревьев.
По утрам у моря в августе в ветреную погоду – вслушиваемся в сосны – неужели опять мистраль – сухой ветер с берега, отгоняющий тёплую воду куда-то-там, и из глубины – бездонная, холодная всплывает на поверхность, и бегут бурунчики от пляжа в даль.
Сумасшедшие пляшущие деревни, взбегающие на холм.
Лестницы и дороги – карабкаются – вперёд и вверх. На жёлтой дорожке идущий человек кажется лежащим, так эта дорожка устремлена ввысь.
И ещё деревья, они цепляются корнями, чтоб не улететь. Рвутся кроны.
Южные пейзажи – Céret во французской Каталонии, Cagnes, Vence – городки под Ниццей.
Вроде бы, когда жил на юге, Сутин всё время хотел в Париж, и только Зборовский – патрон Модильяни и Сутина, и многих других – уговаривал его не возвращаться. Про таких меценатов никогда нельзя сказать, чего в их деятельности больше – спасительной готовности покупать у неизвестных художников картины, или рабовладения – у художников-то выбора нет.
Сутин вернулся на север – Шартрский собор, замок на курьих ножках на Луаре. Но пейзаж его остался на юге – где ж возьмёшь на севере эту охру, откуда извлечь эти сочетания жёлтого, синего, красного. Северные цвета тише. И нет в городках стольких лестниц в небо, и не несутся вверх дороги. Сутин стал тише. И не шла ему эта тишина.
Впечатление, что отмирают целые пласты души, и к началу войны – совсем мёртвые картины. Страшные.
Сначала хочется связать ужас с войной, когда он отказался уехать в Америку, когда его подруга попала в лагерь для интернированных. И он через пару лет так глупо умер – от язвенного кровотечения...
Но эта мёртвость началась ещё до войны. Всё усиливалась. Очень страшная вещь – «Материнство» – ребёнок на руках не спящий – тряпичный.
tarzanissimo – любитель гротеска – любит сутинские портреты. У меня к ним двойственное отношение. Первый взгляд – яркие тряпки, захватывающе яркие – второй – да, гротесково, да не очень-то добрым взглядом вылеплены эти лица.Вообще создаётся впечатление, что людей он не любил – хрюнечки, печальный ослик – куда человечней.
И натюрморты. Очень разные.
Орущие кровавые гладиолусы – иду на крик.
И синий мёртвый холодный кролик – из самого страшного. У очень мне симпатичного François Cavanna в книге, посвящённой матери, есть рассказ о том, как он стал пацифистом – приехал ребёнком в гости к тётке в бургундскую деревню и увидел подвешенного над тазом вниз головой истекающего кровью ещё живого кролика – чтоб получилось особенно вкусным какое-то блюдо кролик должен был так умереть, – истечь кровью. В тот момент мальчик Кавана понял, что он ненавидит убийство и смерть – любые. Вся книга названа по этой истории – «Кроличий глаз».
Сутинский кролик – воплощие смерти – синий мёртвый неподвижный.
Коровьи туши – молчащее мёртвое красное.
Сутина называют единственным французским экспрессионистом. У меня он совсем не ассоциируется с немецкими. А вот связывается довольно прочно с Ван-Гогом – яростностью, цветом, движением.
Бывают художники, у которых предметы чётко очерчены, отделены друг от друга, имеют жётские границы, бывают такие, у которых взаимопроникновение очень сильно (Тёрнер, например), а у Сутина нечто третье – будто он глину мнёт, и его деревья, лестницы, дороги могут ещё измениться от одного взгляда до другого – улететь, убежать...
The Village
Landscape of Cagnes
View of Ceret
Landscape of Ceret
The Old Mill
Small Place in the Town
Chartres Cathedral
Windy Day in Auxerre
Glaieuls Rouges
no subject
no subject
no subject