(no subject)

[mbla]

Утром по дороге к морю мы встретили котёнка-подростка – он расхаживал принцем по скалам у воды. Хвост – пушистой трубой. Вид он имел пиратский, хоть глаза, слава богу, были оба на месте, – всё равно будущий повелитель морей –«Кот плывёт по океану, кит на кухне ест сметану».

Но пока что просто котёнок Кассис из приморского дома.

«Недостаток котёнка тот, что когда-то он будет кот». «Недостаток котёнка в том, что когда-то он будет котом». Что лучше, – спрашивал Васька? На семинаре Татьяны Григорьевны Гнедич они взахлёб переводили Ленгстона Хьюза, каждый хватал те стихи, которые ему нравились, а потом на занятиях из трёх-четырёх переводов одного и того же, выбирали всем миром тот, что пойдёт в книжку, – из этих двух вариантов один, кажется, Жорки Бена, но не помню, который.

При виде Тани Кассис раздул хвост и разинул рот, а у Тани хватило ума не настаивать на более близком знакомстве.

***

На лодочном спуске, там, где мы с Таней по утрам перед завтраком плаваем, сидел мужик без трусов – но в золотых браслетах, в золотых кольцах и с тяжеленной золотой цепью на шее.

Мы вежливо поздоровались, мужик кивнул, а Таня, на мою радость, им не заинтересовалась – а то ухватит за хуй – и что тогда?

Когда минут через десять мы вышли из моря, мужик развалился на весь спуск, и браслеты его, и кольца, и цепь сияли на солнце.

- Хм, – говорю – немец, небось, ну, или новый русский с браслетами-то, но если русский, наверно, откликнется.

Не откликнулся, – не то, что та тётенька, которая по рассказам Наты году эдак в двадцать каком-то ехала с Натой, её сестрой Кисей и их мамой в Ла Рошель. Натина мама, зайдя в купе и увидев там нехуденькую тётеньку, сказала: «Надеюсь, эта корова не едет до Ла Рошели». Толстая тётенька с достоинством откликнулась: «Корова едет до Ла Рошели».

В 81-ом году в Авиньоне на театральном фестивале посреди площади у папского дворца стоял огромный грузовик Совтрансавто, на котором приехали декорации грузинского театра. Город вокруг крутился-вертелся-пел-плясал, обтекая упёртого колёсами в асфальт мастодонта. Утром народ скатывал бесчисленные спальники, которыми ночью усеян был травянистый берег Роны – и мы с Бегемотом свернули свои венгерские, привезённые из СССР, а чья-то нечёсаная голова появилась из неработавшего фонтана в центре города. Люди и собаки шатались по улицам, сбивались в кучки всюду, где кто-нибудь что-нибудь показывал, – хоть просто пальчик.

А грузовик стоял, и сидели там два мужика, – водилы, – они твёрдо знали, что за границей нельзя ни с кем разговаривать – абы чего не вышло – наверно, и бумаги соответствующие подписывали.

Мы шли через площадь, прикупив своей обычной путешественной еды – помидоров там, хлеба, сыра, бутылку вина. А вот штопора не было. И проходя мимо грузовика, решила я обратиться к мужичкам: «а штопора у вас не найдётся? Жарко ж в машине сидеть, погуляли б!». Бедолаги, столкнувшиеся с очевидной провокацией, стёрли всякие следы выражения с лиц и подняли стёкла.

Голый дяденька в кольцах, браслетах и цепях никак не отреагировал на мои речи, – молчал, как партизан, – наверно, в самом деле, немец, – от слова немой.