Из колодца

Говорят, жара на юге, потому что сирокко дует из Сахары. Впрочем, у нас жара откликается – теплейшей водой в море и ветром по плечам. К утру подтягиваешь одеяло, под простынёй зябко.
Суббота – рыночный день в Йере, и нам там обрадовались, как родным – «давно не были» – «ну да, год прошёл».

Мой любимый тянущий носовые южный акцент.

Главная французская новость последних дней – панда Хуан-Хуан родила двойню в зоопарке Боваля. Увы, второй, которого попытались выходить в инкубаторе, несмотря на все человеческие усилия, не выжил. А панды, оказывается, если рожают двоих, то оставляют себе сильнейшего, а слабый помирает. Двоих пандихе не выкормить.

Нам сообщили, что либидо у панд почти на нуле, поэтому Хуан-Хуан искусственно осеменили.
Интересно знать, как выживает в природе вид с либидо почти на нуле?

А рождается пандёнок весом в 150 грамм, голый розовый эмбрион.

Говорят, что людям покажут пандюшу месяца через три, но зоопарк тем не менее народ уже осаждает, и вокруг пандового дома толпятся люди, смотрят фотки и читают последние сведения о здоровье мамы с младенцем. Ну, а папа о ребёнке не думает, а только про свежий вкусный бамбук, – сообщают в последних известиях.

Впрочем, папа, возможно, и не в курсе, что он папа.

Глядя на крадущуюся по вечернему саду Гришу, Колька задал риторический вопрос: «Интересно, из тебя и Гриши, кто больше любит Лё Гау». И тут же сам на него ответил: «Наверно, всё-таки Гриша, у тебя ведь есть и другие любимые места».

Гриша ездит и в Бретань, и в Люберон, но сразу видно, что здешний сад – её истинный дом. И Васькин.

У меня, да, есть ещё любимые места, и, наверно, мне, чтоб отгибать пальцы, припечатывая очередную точку в пространстве, оставить свободными обе руки, – но когда, проплыв с часок, сдёргиваешь на несколько минут маску и, пошевеливая одним пальцем, глядя на заросшие лесом холмы, качаешься в нежной воде, ощущая гад морских подводный ход пятками, , – тогда улёт.

Вчера мы с Бегемотом свозили в Шартр двух чудесных питерских учёных дам – биологинь, – одна из них – младшая подруга Бегемотской мамы, и ей 86 лет.

Мы неспешно обходили собор – сначала внутри – на мессу к тому же попали. Гуляли между колонн, присаживались… А потом снаружи его обошли. Тоже медленно и вдумчиво.

Остановились перед ослом, играющим на лютне. Площадку, на которой стоит осёл, держит на плечах человечек с огромными ушами, а ушастого поднял вверх на руках другой каменный человечек…

Я подумала – мои любимые коровы у Шагала – не из готических ли соборов они пришли. Но ведь они появились ещё в Витебске – откуда бы еврейскому мальчишке знать про соборы.

И вот – слава интернету – я сразу нашла этого осла. И узнала, что же он делает в Шартре на стене.

Оказывается, осёл – символ откровения, – и маленький нижний человечек отращивает большие уши, «чтоб лучше тебя слышать, внученька» – в приближении к самому полному знанию – к ослу с лютней.

А лошадь что – лошадь всего лишь обычное познание – нет, не зря ослов люблю я больше всех…

На углу стояли и разговаривали два немолодых дядьки. Один в кепке, в очках и с красным шарфом, другой с лысой головой и без особых примет. А рядом лежали две их немолодые собаки – обе – жёлтые голдены. Мне показалось, что один мальчик, а другая девочка. Мальчик лежал, вытянув лапы, а голова поднята – смотрит. А девочка, толстая, как часто бывает со старыми собаками, совсем распласталась на асфальте. Даже будь у меня аппарат, я б не решилась в упор их снимать, – осенний серый тротуар, собаки без поводков, неподвижные, сразу легли, как только хозяева остановились потрепаться, – пожилые собаки.

Из соседнего сада пахнет осенью, – винными листьями, и чем-то неопределённо огородным, что связывается с высоченными мальвами, их толстыми крепкими стеблями, с последними ромашками, со всей этой садово-огородной жизнью, которая, на мою радость, зимой не прекращается, не уходит под всё укрывающий снег. А между прутьев решётки протискивается жимолость с неожиданным октябрьским цветком – я протянула к нему нос – пахнет, как в мае.

Очень долго я жимолость знала только словом – чуть не впервые в Дордони к слову прицепился цветок, куст, запах лёгких светлых вечеров.

И к боярышнику цветущий куст прицепился поздней, чем цитата из Пруста. Слово – таким было ожиданием волшебства. А кусты – обычные кусты, пенистые вишенные куда важней.

Каждый день проходишь мимо чего-то – кого-то, существующего помимо тебя, самостоятельно, – и только вдруг иногда замечаешь, додумываешь, примеряешь неизвестную шкуру.

Мужики разойдутся. Каждый со своей собакой. Что у них дома? Кофе с булкой с вареньем, вместо газеты, небось, новости на планшете, или на телефоне...

А сколько проходишь не замечая... Не замечая – значит, не сочувствуя, не включая, оставляя за волшебным кругом существования...
 

Вот и у нас репетиция зимы – нет, не октябрьский снег, а просто холодное яркое утро, жёсткие листья, кажется, будут похрустывать на ветру, ежели он подымется.

Когда-то в Ленинграде в волшебном кругу, в цепляющихся друг за друга концентрических кругах, – жили-не тужили, любили-ненавидели, разъехались-остались, – живём-хлеб жуём.

....
Всегда ненавидела слово «совок», да и сейчас не выношу всё это – совок, гомо советикус – но читая по-русски в интернете, так иногда тошно, – смесь удивительной наивности с наивным же высокомерием, с трамвайной психологией, да ещё с уверенностью, что все на свете притворяются в своих добрых чувствах... Да что тут говорить... Войнович когда-то сказал в начале восьмидесятых на конференции «литература в изгнании», что когда советские антисоветские люди учат жить западных, это больше всего похоже на то, как если бы люди, просидевшие всю жизнь в тюрме, учили жить людей на воле...

Синева уходит в лиловое, и дна у неба нет, не просвечивает ни песочка, ни камушков разноцветных, – без единого облачка бездонная синева.

И почему-то холодно. Просто потому, что сентябрь пробежал? Нет, мы его пробежали насквозь, проскакали на одной ножке, проползли.

Купила у метро початок с жаровни – но без масла совсем не так вкусно, как дома.

Вчера у пруда на каменном парапете сидел лохматый долговязый мальчишка лет пятнадцати и в уходящем свете самозабвенно читал очень толстую растрёпанную книгу. Таня подбежала, отвлекла, облобызала... Вечером у пруда под утиное покрякиванье...

В лесу каштаны съедобные густо растут, а на поляне у пруда конские – просторно. Блестящие шоколадные коробочки сами прыгают к людям в карманы, затаиваются до лучших времён среди ненужных невыкинутых вовремя клочков бумаги. А у пруда кто-то каштанчики сложил кучками – три отдельных горки каштанов – вряд ли это цапля старалась.

К пруду сильно вниз – и когда-то весной мы с Васькой шли туда с мамой, и она радовалась, что вниз – не вверх, а я ей зловредно напомнила, что ежели было вниз, то значит, обратно будет вверх – закон такой. Природы.

В последние предзакатные полчаса земля светится изнутри, будто под листьями лампочку установили. А потом выключатель поворачивают, и гаснет свет.

А всё же что за волшебную книгу читал незнакомый мальчик на закате?

Я уже давно говорю, что настоящая русская идея, та, что может объединить всех людей, родившихся в России, живущих по всему миру, та, что может служить тестом на русскость – это страсть к грибам и к солёным огурцам.

Гоголь неправ – есть русские, которые не любят быстрой езды... И Тэффи неправа – я знаю и таких, кто не любит творога, а уж длинных разговоров по телефону очень многие терпеть не могут.

Но солёные огурцы любят все ! Даже те, кто не любит водки.

****
Как только начинается осень, приходит грибное безумие. Фотки грибов, хвастовство... Ленивые лентяи, обычно проводящие викенды на Диван Диванычах, в грибной сезон рвутся в лес.

Французы тоже собирают грибы, многие это любят, и уж ежели ходят за грибами, так берут помимо классических всем известных благородных грибов, тьму самых разнообразных поганок – таких, которые я готова собирать только под чутким французским руководством.

У нас есть выставки грибов, клубы собирателей грибов... Но это не национальный спорт, не повсеместное увлечение, и нет нужды нестись в лес спозаранку, чтоб там что–нибудь найти...

Хотя в воскресенье во второй половине дня уже изрядно замечаешь в Рамбуйе, что грибы там собирали, и людей с корзинками осенью всегда встречаешь.

Из моих друзей и знакомых, не имеющих к России отношения, не собирает грибов никто – разве что попав в лес со мной, радостно кидаются на любую поганку, как, к примеру, Лионель.

До вчерашнего дня я была уверена, что я не знаю никого не из России с русской грибной страстью. И тут мы оказались в метро вместе с одним моим коллегой – не близким знакомым, человеком, пришедшим к нам вместе с небольшой инженерной школой из Фонтенбло, которую мы, облизываясь, сожрали, правда, называемся нынче не школой-одиночкой, а группой из двух школ. Но бедолаги из той пожранной теперь катаются на работу чуть не два часа – мало кому захотелось из Фонтенбло переезжать – там дома, сады, лес, скалолазанье...

И вот этот человек с французским именем и итальянской фамилией полчаса рассказывал мне, сколько сейчас в Фонтенбло грибов, и какие именно он собрал в воскресенье белые-боровики, и какие лисички, и какие французские поганки, и как же он хвастался, что знает места – для каждого гриба своё! И не очень-то хотел делиться сокровенными знаниями!

Надо будет обязательно осведомиться, нет ли у него русской бабушки!

Преамбула

Научные интересы Гастереи – всё, что связано с культурой еды. Она изучает со всех сторон кулинарию разных стран и народов – произведения кулинарного искусства, кулинарные термины, их происхождение, связи между разными кухнями...

В общем, занимается историей искусства в применении к искусству кухни – «от Ромула до наших дней», и чего там от Ромула – до них с Ремом тоже люди жили и ели! И диссертацию Сашка защитила по древнеримской кухне. И книжку написала про вина Бордо, и другую про вина Бургундии. И в телевизоре показывала, как блюда древнеримские готовить. Потому что искусствоведением можно заниматься, не умея рисовать, но уж едой, не умея готовить, совсем никак.

Нельзя заниматься историей живописи, не любя её. И историей кухни как заниматься, если не любить кулинарию – прекрасную и разную, и не относиться к ней с почтением!

Амбула

«Это только присказка, сказка впереди.»

В понедельник я приехала с работы с твёрдым намерением схватить Таню и Сашку – и в лес. Сашка целый день сидела дома, статью писала. Юлька пришла с работы с намерением побегать, но решила, что, пожалуй, лучше пойдёт с нами погулять.

А на ужин Юлька собиралась приготовить в Сашкину честь прекрасных толстых рыб баров (кажется, по–русски они лавраки) в жёстких несгибаемых мундирах из крупной соли – только глупые рыбьи головы наружу торчат и смотрят печально.

Готовится такая рыбка довольно долго – самое милое дело сунуть её в электрическую духовку и пойти в лес.

Юлька и говорит – «я с вами, только рыбу поставлю».

Сашка смотрит на нас задумчиво и печально – «а это не очень опасно?» Помолчав минуту – «рыба же сухая».

Мы с Юлькой обе немедленно и независимо представляем себе страшнейший пожар – как в закрытой духовке воспламеняется наша сухая рыба, как спички, и полыхает весь дом!
...

Сашка продолжает свою мысль: «рыба ведь легко может пересохнуть!»

***
Беда с оливками – сказал нам на рынке продавец оливкового масла, итальянец, ухитрившийся мой акцент принять за свой итальянский родной – в Италии на оливы напала бактерия и жрёт оливки, в Испании засуха, а у нас в Провансе – мушка – так что в оливковое местное масло мы подмешиваем полезнейший рапс. Любовно оглаживая протянул нам огромный жбан – если вы не прикончите его за три месяца, непременно перелейте в стеклянные бутылки, не забудьте, возьмите винные и перелейте.

Я вздрогнула – после зимы, когда Колька с Юлькой её посетили, я была спокойна за васькину оливу. Позавчера, в первый здешний вечер, мы к ней не успели – стемнело… Но итальянец сказал, что деревья не пострадали – все напасти свалились на ягоды.

Вчера вечером шли к ней по гребню – слепило снизу море, ветер шумел морем в дубовых кронах и свистел в траве. Дорожка повернула, и Юлька в тёмных очках первая увидела издали на склоне наш треугольный камень, – он не так сиял латунной дощечкой, как год назад. Мы подошли. За год, за ветра и дожди, ушло это с иголочки сиянье – доска прижилась. Птица над ней пролетела, судя по всему немаленькая, покакала – надо будет смыть – вчера всю воду я отдала оливе – зелёной крепкой, хоть и коротышке совсем – но уже не травинки-прутики её веточки, а крепкие древесные настоящие. И рядом с ней в пространстве, ограниченном загородкой, выросли высокие сорняки, сухие и выбеленные июльским солнцем. Мы их выдрали. В субботу на рынке в Йере я спрошу в цветочном магазине, откуда олива родом, не надо ли её чем-нибудь подкормить.

Как бы хотелось знать, какие звери приходят сюда в наше отсутствие. Олени, зайцы? Фавны, вот их бы как подкараулить, когда они тут с дриадами веселятся! Интересно, если б у нас тут стояла видеокамера, фавнов и дриад она бы засекла? Кентавров уж точно! Они такие корпулентные!

***
Впервые после Кати Гриша вышла вчера в рощу. Я не обрадовалась – куда спокойней, когда кошка гуляет в собственном саду. Но утром, отправившись в рощу с Таней, услышала с спиной мяв – Гриша поспешала за нами, перебегала асфальтовую площадку между садом и рощей. Только Катя, выступая словно пава, оглядывая окрестности, не вслушиваясь особенно в соечью ругань, не обращала на Гришу внимания, – торжественно прогуливалась по дорожке. Разве что Григорию успокоительно ткнёт носом, когда задержавшись за ловлей кузнечиков в кустах, она выбежит навстречу, когда мы обратно от моря идём.
А Таня, увидев, что Гриша отправилась с нами на прогулку, решила, что откусывать ей голову в лесу ничуть не хуже, чем дома – они носились друг за другом до упаду, у обеих рты раскрыты, языки на плече. Я торопилась на рынок, и мы с Таней пошли домой, а Гриша в последнюю минуту решила остаться в роще, у самого выхода. Мне это не понравилось, но не тащить же её насильно…

На рынке, где в этом году какие-то особо яркие провансальские миски, про которые я всегда думаю – кабы дом, их бы туда, а Васька всегда справедливо говорил, что у нас всё разобьётся (впрочем, в доме, где было бы много места и гулял бы ветер по комнатам, может, и не разбилось бы, кабы здесь был у нас дом…), мне мысль о том, что Гриша осталась в роще, слегка отравляла существование.

Когда мы вернулись, Гриша не вышла нам навстречу. Я пошла в рощу – Гриша, Гриша! – только ветер и сойки.

Она появилась через час, когда я сидела за компом, поминутно оглядываясь, – из дальнего от рощи угла сада – зевая, глядя сонно – вся засыпанная синими лепестками цветка, который по-русски неэлегантно зовётся свинчаткой. Хорошо спать в кусте!
***
На нас напал ветер – не мистраль, какой-то ветер из Африки…

Утром до завтрака, с Таней по дороге к морю, нам повстречалась пара – он в соломенной шляпе, с животиком, с бородой, она коротко стриженая без шапки – лет пятидесяти, хотя по нынешним временам, как скажешь – Таня побежала знакомиться, мужик на французском с акцентом спросил, купаться ли мы идём. Перешёл на английский – на удивление отчётливый для британского –  it is very cold, it is like swimming in England.

Осведомился откуда мы, дав нам возможность узнать, откуда он – из центральной Англии, as far from the sea as you could be – из Оксфорда.

Вода, с мелкими редкими тут гребешками, выглядела холодной. В мистраль всегда видно, что вода подрагивает от холода. Но ведь это ветер из Африки – неправильный мистраль, как бывают неправильные пчёлы.

Как купаться на Карельском – бодрящая вода – на местном пляже, куда Колька зашёл, после того, как мы выкупались с Таней со скал, вывешивают температуру воды – 18 – правильная летняя температура Финского залива. Наверно, наша бухточка, в которой в мистраль никогда не бывает так холодно, как вокруг, для африканского ветра повёрнута неправильно, – интернет сообщает нам температуру по окрестным пляжам – по его мнению она 24.

***
За завтраком обсуждали слова русского языка, появившиеся в восьмидесятые и позже – те, что я, Бегемот и Димка, уехав в конце семидесятых, до отъезда не знали: тусить, квасить…

Многие слова поменяли значение, – трахнуть уже появилось, но всё же прежде всего означало – доской по башке. А то, что теперь тащиться, было раньше торчать.

Колька задумчиво сказал, что все слова с матерными корнями значение сохранили. Васька, ау! Да-да-да – и заебать, и хуячить, и охуеть. И чем директор магазина отличается от секретаря Обкома – один пИздит, другой пиздИт – всё на месте. Устойчивый слой языка!

Как ветер в сосновых кронах, да пиликанье цикад…

По просьбе Грина  - курс Архангельского на Арзамасе: "Несоветская философия в СССР". На мой взгляд, очень  хороший этюд о времени - о пятидесятых-шестидесых-семидесятых.

...

Вчера Машка где-то отыскала сайт с классикой. Там, кажется, есть всё. И в частности, те симфонии Локшина, о которых Баршай в "Ноте" говорит.

Я сегодня послушала Первую симфонию - Реквием с Баршаем-дирижёром. Идёт, конечно, от Шостаковича, но с другой энергетикой. Меня Шостакович отчаяньем выматывает - этим вот под сурдинку отчаяньем.. Локшин, мне кажется, меньше наступает себе на горло...

И в утешение - увидела у Старушки -


Вспомнила мои любимые истории про шимпиху Алису, которая глядела в зеркало и говорила языком глухо-немых: "Это я, Алиса", которая, увидев в первый раз бабочку, сказала, "Птица-цветок"...

Вот ведь - человечёнок научается читать, а шимпанзёнок нет...

С месяц назад, или ещё раньше, я загубила свой телефон – он много раз падал у меня на пол, на него лился дождик, и он мужественно переносил все эти мелкие неприятности.

Но тут, зацепившись за край тротуара, идучи в полном во что-то там погружении, я шлёпнулась с телефоном вместе – он вылетел из кармана, упал на асфальт, но не разбился – однако же экран перестал реагировать на прикосновение.
Ну, пожила это время со стареньким васькиным примитивным, в ожидании, пока Бегемот, который главный специалист по выбору ваааажных предметов, закажет мне новый.

Вчера новый прибыл, и выяснилось, что самсунги очень сильно увеличили выбор звонков, и есть там возможность получить звонок по имени seaside – честная непритворная запись – волны, да чайки...

И мелкое дурацкое удовольствие у меня теперь – даже вот хочется самой себе позвонить – руку отдёргиваю от телефона на столе...

Только что сидели с Изабель, работали над программами будущего года, и тут вдруг из кармана послышалось море, – Изабель аж подскочила – что это, где?

Всего лишь телефон...

Осталось найти кукарекающий будильничий звон, чтоб было мелкое удовольствие от просыпанья...

МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

Перебирать как бусины минуты
День состоит из них, да не совсем,
Ведь в нём запутываются как будто
Десятки никому не нужных тем

Лежащих в беспорядке беспричинно
Как на столе не слишком-то пустом...
И выбрать ту, где промелькнёт машина
Под радугой, как под цветным мостом

Перебирать, ухватывать мгновенья,
Заткнув часов невидимую течь,
Чтоб как-то избежать осуществленья
Каких-то никому не нужных встреч

Так, чтобы тень осталась только тенью
И разве доказательства нужны,
Что вспыхнувшим сиреневым цветеньем
Все мелочи опять отменены

30 апреля 2012