Чем ближе к делу, тем большая тоска меня обуревала – идти на какую-то свадьбу (да, я в жизни-то на нескольких всего была), для этого надевать наряд, – тьфу. В синагогу идти, да я посетила одну в 79-ом году в Провиденсе, когда в еврейскую школу поступала на работу и боялась, что меня не возьмут, коли я в ответ на их приглашение прийти на праздник сделаю вид, что никак не могу. Сидела там где-то среди тёток, от тоски и неловкости не зная, куда себя деть и как, например, не споткнуться вставая.
Правда, Белкевич в синагоге реформистской, так что все там вместе дядьки-тётки, даже в приглашении написано, что все вместе.
Платья, как я уже давно поняла, я надеть не могу, вот не то что вечернего, о котором в приглашении речь, – да просто никакого. Я в нём буду не я, а тётя-мотя, я в нём упаду, потому что наступлю на подол, или ещё что. А вот юбки я когда-то носила – длинные индийские, или африканские. Тоже на подол можно наступить, но всё ж хотя бы я, а не мотя-тётя. На нашем рынке я приобрела отличную цыганистую юбку за 5 евро – ярко-красную. И тапочки у меня красные – вот удачно как. А до того я на рынке приобрела красную с чёрным кофту. Но когда я всё это померила,
Катька Нечаева и
Таня Гирбасова, придирчиво меня оглядевшие, придрались к кофте – дескать, вид пляжный, и лучше б кофту белую. Сказано-сделано, при Танином содействии я на рынке в городе Йере приобрела белую кофту.
Бегемот, правда, смотрел скептически, и сказал, что мне необходимо взять с собой сменную рубашку, потому как я на эту белую кофту поставлю сразу пятно. (Когда ко мне приезжает
Альбир, он меня по утрам кормит завтраком, – варит кофе и достаёт из холодильника творог и варенье, а ещё слюнявчик из полотенца даёт мне. Но на свадьбе, забегая вперёд, скажу – никаких пятен я не поставила, потому как старалась, – так что не бегемотская правда!)
День свадьбы оказался единственным прохладным днём между двух тёплых. Это было совсем некстати. Как возвращаться-то ночью без свитера, когда 11 градусов обещают! И так непонятно, в чём мне всякие мелочи везти типа телефона, ключей и книжки – ведь не пойдёшь на свадьбу с рюкзаком. Правда, обнаружилась на гвозде
Юлькина маленькая сумочка, куда как раз мелочи влезли, но ведь не куртка же! И я решила – ну, не выгонят меня с рюкзаком со свадьбы, не может такого быть, и по случаю красной юбки взяла из своей коллекции рюкзаков ядовито-розовый невесомый, подаренный
Галкой на Новый Год. В него упихала куртку, а сверху белой кофты надела чёрную очень приличную рубашку, которую в тёплые месяцы употребляю в качестве верхней одежды.
И отправилась с рюкзаком и с сумочкой в синагогу. Иду-поднимаюсь вверх по улице Коперника, а передо мной длиннющий молодой человек с очень невысокой девочкой азиатского вида – идут-озираются. У дверей синагоги я их догнала. Позвонили в звоночек, сказали, что на свадьбу к Белкевичу, нам дверь и открыли. Мы были из первых. Молодой человек оказался бельгийцем, а жена его китаянка. С Белкевичем они познакомились на собственной свадьбе, невеста Белкевича Аурелия дружит с китаянкой, они вместе учились в Лёвене. По-английски, кстати, учились, и дома бельгийский молодой человек по имени Бенуа с женой по имени Сэ разговаривают по-английски. Французский она едва-едва выучила и перекинулась на немецкий, потому что они переезжают в Цюрих, где молодой человек, который вот-вот защитит диссер в информатике, нашёл работу в исследовательском отделе «Оракла». А у китаянки MBA, и она ищет работу. Я с ними с удовольствием вечером перед ужином поболтала. Бенуа из бельгийской католической семьи, и они с Сэ женились в церкви, для чего Сэ пришлось окрестить, и это тоже заняло некоторое время, хотя принятие иудаизма занимает куда большее.
У входа стоял ящик с белыми кипами, приглашённые себе оттуда кипы вытягивали. Потом я обратила внимание, что куча служителей ходит без всяких кип. Мы уселись в небольшом зале – на потолке витраж в духе belle époque, орган играет, по большей части слегка старомодную эстраду. Постепенно зал стал наполняться. Пришёл молодой человек в свитере и формально не в джинсах, но в таких лёгких штанах, которые мнутся немедленно после того, как их надеваешь. Какие-то девицы-тётки были в брюках (не в джинсах, дык и у меня не все штаны – джинсы!). Справа от меня села очень милая пара гэев. Один – длиннющий в костюме и на белой рубашке бабочка, а второй покороче – в огромном чёрном берете, в зелёной рубашке в цветочек, и в очень пыльных коричневых ботинках. Из кармана он добыл красный в цветочках галстук и повязал его на зелёную рубашку. Критически покачал головой и пошёл к сцене, где стояла хупа – такая белая будка, увитая цветами. Он выдернул оттуда розу и всунул её в петлицу.
Появились какие-то ребята с чемоданами, которые они составили в угол, и с рюкзаками, и с большими сумками через плечо люди тоже были. У некоторых родной язык был английский, а у одной из англоязычных девиц был при ней русский бой-френд.
Пришёл индиец в национальном костюме – в такой белой длинной фигне типа плаща и в белых же штанах типа пижамных, и на голове какая-то феска. Потом выяснилось, что индиец вырос во Франции, бабушка-дедушка у него с Мадагаскара, а папа-мама из восточной Африки.
Многие девчонки были в летних пляжного типа платьях и в тапочках. У многих мужиков не было ни бабочек, ни галстуков – в приглашении говорилось про пиджак, а про галстук ни слова.
Тут ко мне подошёл ещё один наш бывший студент – Николя – один из двух лучших друзей Белкевича. Мы с ним друг другу очень обрадовались. Это был мальчик с очень тяжёлым прошлым – его в детстве насиловал отчим. И к нам он попал из приёмной семьи, учился бесплатно.
Когда-то Николя очень почему-то хотел попасть на стаж в Таиланд, и нам удалось ему в этом помочь. Из Таиланда он вывез жену, и увлечённо рассказывал мне про двоих детей – старшему 6, младшему – 3, и старший читать научился недавно, и надо его к книжкам толкать... Работает в лаборатории роботики при банке, сказал мне, что сейчас, конечно, роботикой невесть что называют – пишут они компьютерные скрипты, выполняющие определённые задания – и вот уже роботика. С Белкевичем раз в три месяца примерно встречаются, Аурелию, невесту, тоже знает, естественно. Я ему рассказала, как Жоель-Алекси мне рассказывал про Аурелию – умницу-красавицу, и Николя подтвердил – для Жоеля-Алекси – сказал – мир останавливается, стоит Аурелии появиться. Я спросила у него, когда они дипломы-то наши получили, а то помню, что давно, но вот точный год, конечно, забыла. Оказалось, в 2005-ом.
Музыка всё играла, ничего не начиналось, народ озирался и переговаривался немножко. Рядом со мной сидела тётка моих лет. Впрочем, её, пожалуй, и дамой незазорно назвать – элегантная с приятной улыбкой. Она у меня спросила, не знаю ли я, отчего действо запаздывает, но я не знала. Тогда она сказала, что, пожалуй, пока книжку почитает. И что придётся очки достать, чтоб не получилось, как у Мерлин Монро в фильме «Как выйти замуж за миллионера», когда она в самолёте читала книжку, держа её кверх тормашками. Спросила у меня, видела ли я этот фильм, и настоятельно посоветовала его посмотреть. Потом сообщила мне, что только что в аэропорту она купила «Трёх мушкетёров», решив перечитать книжку, читанную в двенадцать лет. И получает большое удовольствие. Я сказала ей, что читала «трёх мушкетёров» лет с десяти до двенадцати несчитанное число раз, но по-русски, и она посоветовала прочесть уже её по-французски.
Я оглядывала зал в попытке понять, много ли среди приглашённых евреев, пришла к выводу, что очень мало, наверно, в основном родственники, и что евреи отличаются от неевреев тем, что у них для пристёжки кипы к голове была припасена заколка, а с остальных кипа слетала при малейшем движении. Арабы в разнонациольнальном многоголосье тоже присутствовали.
Наконец под хупу пришли два мужика – один в кипе, а другой в высокой чёрной шапке – нечто похожее по форме на цилиндр, и на папаху по материалу. Я думала, что это ребе, а это оказался кантор, а ребе как раз был тот, что в кипе. На хорах появился оркестр, и под музыку по проходу провели Белкевича под руку с тётенькой в шляпке (небось, мама), а потом Аурелию под руку с папой Белкевича. Маму Аурелии, может, потому что нееврейка, под хупу не повели. На Аурелии было очень занимательное платье – спереди невероятно короткое, открывающее ноги во всю длину, а сзади до пола и с длинным шлейфом, который по дороге застревал между предметами и в щелях, и тащившие его сзади два молодых человека, один чёрный, другой белый, всё время должны были за него дёргать и распутывать.
Потом раздалась музыка с пеньем на иврите с бесконечным повтореньем слова «Алилуйа», чему я очень удивилась, потому как считала, что «Алилуйя» присуща христианским обрядам.
А потом ребе начал разговаривать. Первой его фразой было предложение посмотреть вокруг, чтоб решить, сон это, или явь. Если на декор посмотреть, дык явно сон – разве ж бывает на свете красотища такая, но с другой стороны, вроде как и явь, – женится Жоэль-Алекси на Аурелии. Потом он сообщил нам, что они вдвоём изучали год с ним тору, и разговоры их были очень интересными. И что если попытаться вкратце пересказать, о чём написано в такой многомудрой книге, как Тора, то получится – бог есть любовь. И что все мы из разных культур, и все мы – люди-человеки, и вот кипа на голове, и хупа – символизируют эту защитную крышу любви – что все мы, люди, любимы. Я огорчилась, что он только о людях, ни слова не сказал о прочих живых тварях, которые, может, ещё больше любимы. Речь его была цветаста и витиевата, и в какой-то момент я отвлеклась, вспоминая «пожмём друг другу пятки и будем всех любить», и прослушала переход от любви к еврейским анекдотам. Ребе рассказал нам про мальчика (в русской версии это, конечно, был бы Боря), которому мама объясняет, что в школу надо ходить, чтоб стать когда-нибудь директором школы.
Потом он сказал, что Жоэль-Алекси и Аурелия живут вместе уже пять лет, так что самое время пожениться.
Потом опять была музыка – «Ерушалаим шель захав», к сожалению, не в исполнении Хавы Альберштейн. Потом ребята постояли обнявшись под полосатым большим пледом, наверно, талесом. Потом нам было велено хором как можно громче крикнуть «Мазель тов». А потом новобрачные сошли вниз со сцены и пошли по проходу. Аурелия высоченная и ещё была на высоченных каблуках, так что Жоэль-Алекси доставал ей до кончика уха. Смотрел он на неё таким любовным взглядом, что было радостно от его счастья.
Бенуа с Сэ успели в перерыве между синагогой и рестораном сбегать в Лувр и постоять там в очереди на «посмотреть Мону Лизу». Бенуа совершенно меня поразил – это был его первый приезд в Париж.
А я пошла погулять. Шла себе – и в устье Елисейских полей, там где они вливаются в площадь Звезды, увидела на углу, как абсолютно голая и босиком девица разговаривает с очень интеллигентного вида парой средних лет, явно знакомые. Кое-кто украдкой бросал на эту сцену удивлённые взгляды, но в принципе, вокруг текла обычная парижская жизнь, обтекая эту троицу. Я тоже дальше пошла. Всё ж мы продвинулись в простоте нравов с 68-го года, когда Сартр бегал голый по Парижу и попал за это в каталажку.
Вторая часть свадьбы была в том самом закрытом клубе, куда Жоэль-Алекси меня полтора года назад водил обедать. Сначала народ толпился в саду. Там было некоторое количество дам в вечерних платьях, но далеко не все, и в штанах дамы тоже были, так что я ещё раз вздохнула по поводу зазря купленной юбки. Играл клоунского вида оркестрик, пела чёрная девчонка в золотой тиаре на голове. На виолончели играл мужик в клетчатых штанах, похожий на Олега Попова, но без красного носа.
Разносили всякие закуски, шампанское, и коктейли предлагали. Все коктейли включали, кроме джина или водки, огуречный сок, были зелёного цвета и назвались ботаниками: просто ботаник, развесёлый ботаник... Мы устроились за круглым столом – я, Николя с женой, Бенуа с женой, и ещё к нам присоединилась лучшая подруга Жоэля-Алекси. Он мне про неё тоже рассказывал – единственная подруга, остальные друзья-мужики. Она была в вечернем платье, и было ей, ну, совсем невесело, поэтому она хохотала и истерически болтала, – вот как она в конторе, где работает, отпрашивалась на свадьбу к своему лучшему лучшему лучшему другу, и на третьем «лучшем» начальник сказал, чтоб она уже шла наконец на свадьбу и не морочила ему голову. Они с Жоэлем-Алекси знакомы с детского сада.
Становилось постепенно просто холодно, особенно тем, у кого плечи в платье открыты. И тут Николя заметил, что поодаль на стульях разбросаны тёплые серые пледы, и он всем за нашим столиком их раздобыл, и мы в них завернулись. Тут же стали к нам подходить другие люди и интересоваться, где пледы взяли-то, но на всех пледов не хватило, и на нас глядели крайне завистливо, бурча под нос, что надо было не в вечерних платьях велеть приходить, а в одеялах. И вообще, куда новобрачные-то подевались, детей что ли пошли делать, раз они теперь женаты.
Ну, а потом появились Жоэль-Алекси с Аурелией, все пошли внутрь – и был ужин с танцами. Жоэль-Алекси в центре танцевал с Аурелией, а вокруг все козликами прыгали, и музыка была самая разная, из еврейской – вот та песня сестёр Берри, которую Петрушевская исполняет – «старушка не спеша дорогу перешла». И потом ещё устроили хоровод, – только кажется, в еврейской традиции только мужики его водят, а тут все – всё расширяющийся хоровод, а потом играли в ручеёк – это всё в промежутке между переменой блюд.
Вспоминая указание в приглашении, что для желающих еды, «сделанной евреями и поданной евреями» будет отдельный стол, но гастрономическое качество не гарантируется, я обнаружила, что все хотели гастрономического качества, и вообще кипу сохранил только Жоэль-Алекси, и ещё один молодой человек.
Две было произнесено речи – свидетельница, подруга Аурелии, несколько запинаясь, и кажется, вправду волнуясь от того, что надо было говорить на публику, сказала, что главное достижение Жоэля-Алекси – это что он заполучил Аурелию. Жоэль-Алекси слушал, смотрел на Аурелию так обнажённо-нежно, что подсматривать было не совсем ловко, и кивал. А потом произнёс речь свидетель, разбитной мужик постарше со всякими шутками-прибаутками, в частности, про банкиров, от которых хорошего не жди, но Жоэль-Алекси, хоть и банкир, но хороший. Услышав в зале какие-то восклицания, потирая руки, воскликнул – «ага, вижу я, что тут в зале не один банкир».
Я была за одним столом с парой гэев, – один из них дописывает диссер по информатике, второй, вот тот, что в беретике, строит математические модели в экономике, а ещё с индийцем в национальном костюме, чем он занимается, я не уловила, и с девочкой, которая в ярко-красном открытом платье показалась мне совсем юной, но оказалось, что она уже врач.
Потом я поймала взгляд Аурелии на Жоэля-Алекси – обрадовалась ему, и стала искать, как бы смыться – работы невпроворот на следующий день. И ускользнула около двенадцати.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
