![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
May. 15th, 2012 05:41 pmВ Триесте был у нас любимый ресторанчик. Я бы наверняка теперь его не нашла, потому что трещат и рвутся связи между улицами и перекрёстками, и места, куда сами приводили ноги, торчат одинокими островами, потому что мы не мальчики-с-пальчики, а даже если б и кидали хлебные крошки, их давно б воробьи склевали.
Итак, в Триесте был у нас любимый ресторанчик – в кухне mamma italiana, неулыбчивый сын бегал с подносами между столиками, а иногда выплывала ему в помощь круглая улыбающаяся жена. И попугай кричал в клетке на прилавке,– если уж совсем громко, то на клетку набрасывали платок.
Ели мы там всегда одно и то же – spaguetti alla vongole и frittur'у mist’у – макароны с крошечными моллюсками, а потом смесь мелких рыбок, кальмаров, креветок, зажаренных в кипящем масле. Сидя за столиком под висящей на стенке фотографией города Rovigno (Ровинь) – в Хорватии, совсем близко от Триеста.
Я не помню, что было на фотографии – сейчас кажется, что она была нецветная, и на ней лодка на песке – но лодки на песке ведь повсюду встречаются, почему б она нас так привлекла? А может быть, как раз цветная, и не лодка, а разноцветные дома у самой воды?
Джейк работал летом в триестинском физическом центре, а я гуляла, плавала и читала сказки Кальвино по-итальянски.
В очередной раз поглядев на фотографию Ровиня, мы решили, что неправильно, будучи в нескольких километрах от страны, которую мы тогда звали Югославией (в детстве я была уверена, что там живут юги и славы), туда не съездить.
В Триесте мы общались с индийцем Дэшем и с каталонцем, чьё имя я позорно забыла. Оба они тоже с приятностью проводили лето в физическом институте и согласились, что глупо было б не поглядеть на Югославию.
В Ровинь из Триеста ходил кораблик, что было особенно приятно. Так что мы решили в викенд туда отправиться вчетвером.
В банке поменяли лиры на динары, сходили в консульство за визами и подобрали там рекламную брошюрку – Югославия зазывала туристов на нудистские пляжи – картинка на обложке – сидят за столиками голые загорелые люди, официантка в короткой юбке на высоченных каблуках напитки разносит.
Приплыли в Ровинь и отправились в туристское бюро прямо у пристани, чтоб гостиницу найти на пару ночей.
Милая девочка за столом, заваленным рекламными проспектами, сообщила нам, что свободных мест нигде нету. Попутно изумилась нашим динарам – их тут не хотели, предпочитая немецкие марки. Она предложила нам снять комнату «у людей» и дала несколько адресов.
В Ровине совершенно итальянские дома – развноцветные, жёлтый трётся о красный, бельё трепыхалось от морского ветерка. Ну, а люди по улицам ходили совсем не похожие на весёлых, преувеличенных, доброжелательных итальянцев, люди напоминали о родной стране, – какие-то нервные, на детей кричали, толкались. Мы зашли в подъезд, за нами захлопнулась тяжёлая дверь. Стало темно, и запахи жареной рыбы, кошек, чего-то не вполне уловимого и неприятного шибанули в нос. Дверь открыла тётка – с виду неласковая коммунальная соседка. Через кухню, где клубился пар над кастрюлями,провела в тёмную затхлую комнату. Мы что-то там пробормотали про то, что, может быть, ещё вернёмся, и удрали. Никому не хотелось в эту комнату, ночёвка на пляже привлекала больше, но у нас спальников с собой не было. По другим адресам не пошли, подумав, что вряд ли там лучше.
Тут я вспомнила, что девочка из туристского бюро нам говорила, что есть ещё места в палас-отеле на маленьком островке напротив города – Адриатика там изрезанная, и островов несчитано. И тут мне пришло в голову, что нельзя исключить, что в Югославии палас-отели не стоят миллион.
Я с некоторым трудом уговорила мужиков спрятать к карман классовую ненависть к роскоши, вернуться в туристский офис и всё разузнать. Оказалось, что палас отель в Ровине – это 10 долларов в день с человека с трёхразовой жратвой, если запихнуться в четырёхместный номер. Даже тогда это были смешные деньги.
В общем, потолкавшись в потной и недовольной очереди на пристани, мы уплыли на остров. Уже тем временем вечер наступил.
За ужином мы увидели, что окружены немцами – причём, явными представителями немецкого малообразованного нижне-среднего класса – эдакими самодовольными жизнерадостными толстяками. И ужин был им под стать – много, жирно и не больно вкусно.
Потом пошли на пляж в свете светлячков, которых на Адриатике полно. И пока мы сидели под деревьями у воды, к нам вышел ёжик, который совершенно поразил Джейка – в Америке таких диковинных зверей не водится – дикобразы во Флориде нередки, –увы, нам попадались только раздавленные вдоль дорог, – а чёрноносых ежей, топочущих как слоны, нету.
Утром, выйдя на море, мы увидели удивительный знак – перечёркнутые плавки.
Ха! Все, кроме Джейка, которого американское уважение к запретам и нежелание раздеваться, удержали, отправились изучать нудисткий пляж. Одетыми. Джейк посмотрел на нас крайне осуждающе.
Пляж был очень оживлён – объёмистые голые немцы, тряся пузами, играли в волейбол, заставляя нас аж вздрагивать – а если зафитилят мячом. Правда, пузы вполне работали, как мягкие щиты, – торчали вперёд и колыхались.
Не менее толстые немцы голыми катались на виндсёрфах. Нас хватило минут на пятнадцать –уж больно немецкие нудисты были антисексуальны.
Вернулись, захватили Джейка и уехали в город, плюнув на оплаченные ланч и ужин – в городских ресторанчиках отлично жарили кальмаров и прочих морских тварей...
...
Потом мы с Джейком ещё раз сплавали в Ровинь из Триеста – весной через полтора года.
Почему-то помню деревенскую улицу и надпись на заборе – что-то такое про злого пёса, помню апрельскую адриатическую воду, когда дыханье останавливается от холода, а ещё помню какого-то пьянчужку, который пытался подарить мне букет тюльпанов – явно с клумбы в городском парке.
И было это лет 25 тому назад. До Милошевича... До того, до другого, до третьего.
А Ровинь я вспомнила, потому что наткнулась на него в жж.
Итак, в Триесте был у нас любимый ресторанчик – в кухне mamma italiana, неулыбчивый сын бегал с подносами между столиками, а иногда выплывала ему в помощь круглая улыбающаяся жена. И попугай кричал в клетке на прилавке,– если уж совсем громко, то на клетку набрасывали платок.
Ели мы там всегда одно и то же – spaguetti alla vongole и frittur'у mist’у – макароны с крошечными моллюсками, а потом смесь мелких рыбок, кальмаров, креветок, зажаренных в кипящем масле. Сидя за столиком под висящей на стенке фотографией города Rovigno (Ровинь) – в Хорватии, совсем близко от Триеста.
Я не помню, что было на фотографии – сейчас кажется, что она была нецветная, и на ней лодка на песке – но лодки на песке ведь повсюду встречаются, почему б она нас так привлекла? А может быть, как раз цветная, и не лодка, а разноцветные дома у самой воды?
Джейк работал летом в триестинском физическом центре, а я гуляла, плавала и читала сказки Кальвино по-итальянски.
В очередной раз поглядев на фотографию Ровиня, мы решили, что неправильно, будучи в нескольких километрах от страны, которую мы тогда звали Югославией (в детстве я была уверена, что там живут юги и славы), туда не съездить.
В Триесте мы общались с индийцем Дэшем и с каталонцем, чьё имя я позорно забыла. Оба они тоже с приятностью проводили лето в физическом институте и согласились, что глупо было б не поглядеть на Югославию.
В Ровинь из Триеста ходил кораблик, что было особенно приятно. Так что мы решили в викенд туда отправиться вчетвером.
В банке поменяли лиры на динары, сходили в консульство за визами и подобрали там рекламную брошюрку – Югославия зазывала туристов на нудистские пляжи – картинка на обложке – сидят за столиками голые загорелые люди, официантка в короткой юбке на высоченных каблуках напитки разносит.
Приплыли в Ровинь и отправились в туристское бюро прямо у пристани, чтоб гостиницу найти на пару ночей.
Милая девочка за столом, заваленным рекламными проспектами, сообщила нам, что свободных мест нигде нету. Попутно изумилась нашим динарам – их тут не хотели, предпочитая немецкие марки. Она предложила нам снять комнату «у людей» и дала несколько адресов.
В Ровине совершенно итальянские дома – развноцветные, жёлтый трётся о красный, бельё трепыхалось от морского ветерка. Ну, а люди по улицам ходили совсем не похожие на весёлых, преувеличенных, доброжелательных итальянцев, люди напоминали о родной стране, – какие-то нервные, на детей кричали, толкались. Мы зашли в подъезд, за нами захлопнулась тяжёлая дверь. Стало темно, и запахи жареной рыбы, кошек, чего-то не вполне уловимого и неприятного шибанули в нос. Дверь открыла тётка – с виду неласковая коммунальная соседка. Через кухню, где клубился пар над кастрюлями,провела в тёмную затхлую комнату. Мы что-то там пробормотали про то, что, может быть, ещё вернёмся, и удрали. Никому не хотелось в эту комнату, ночёвка на пляже привлекала больше, но у нас спальников с собой не было. По другим адресам не пошли, подумав, что вряд ли там лучше.
Тут я вспомнила, что девочка из туристского бюро нам говорила, что есть ещё места в палас-отеле на маленьком островке напротив города – Адриатика там изрезанная, и островов несчитано. И тут мне пришло в голову, что нельзя исключить, что в Югославии палас-отели не стоят миллион.
Я с некоторым трудом уговорила мужиков спрятать к карман классовую ненависть к роскоши, вернуться в туристский офис и всё разузнать. Оказалось, что палас отель в Ровине – это 10 долларов в день с человека с трёхразовой жратвой, если запихнуться в четырёхместный номер. Даже тогда это были смешные деньги.
В общем, потолкавшись в потной и недовольной очереди на пристани, мы уплыли на остров. Уже тем временем вечер наступил.
За ужином мы увидели, что окружены немцами – причём, явными представителями немецкого малообразованного нижне-среднего класса – эдакими самодовольными жизнерадостными толстяками. И ужин был им под стать – много, жирно и не больно вкусно.
Потом пошли на пляж в свете светлячков, которых на Адриатике полно. И пока мы сидели под деревьями у воды, к нам вышел ёжик, который совершенно поразил Джейка – в Америке таких диковинных зверей не водится – дикобразы во Флориде нередки, –увы, нам попадались только раздавленные вдоль дорог, – а чёрноносых ежей, топочущих как слоны, нету.
Утром, выйдя на море, мы увидели удивительный знак – перечёркнутые плавки.
Ха! Все, кроме Джейка, которого американское уважение к запретам и нежелание раздеваться, удержали, отправились изучать нудисткий пляж. Одетыми. Джейк посмотрел на нас крайне осуждающе.
Пляж был очень оживлён – объёмистые голые немцы, тряся пузами, играли в волейбол, заставляя нас аж вздрагивать – а если зафитилят мячом. Правда, пузы вполне работали, как мягкие щиты, – торчали вперёд и колыхались.
Не менее толстые немцы голыми катались на виндсёрфах. Нас хватило минут на пятнадцать –уж больно немецкие нудисты были антисексуальны.
Вернулись, захватили Джейка и уехали в город, плюнув на оплаченные ланч и ужин – в городских ресторанчиках отлично жарили кальмаров и прочих морских тварей...
...
Потом мы с Джейком ещё раз сплавали в Ровинь из Триеста – весной через полтора года.
Почему-то помню деревенскую улицу и надпись на заборе – что-то такое про злого пёса, помню апрельскую адриатическую воду, когда дыханье останавливается от холода, а ещё помню какого-то пьянчужку, который пытался подарить мне букет тюльпанов – явно с клумбы в городском парке.
И было это лет 25 тому назад. До Милошевича... До того, до другого, до третьего.
А Ровинь я вспомнила, потому что наткнулась на него в жж.
