Чистый повтор

Я написала ещё кусок из «Эха»... Дошла до начала нашей с Васькой жизни.

Правильное место, чтоб наконец прерваться на заказной Париж.

Сейчас вот смотрю на то, что у меня вышло – ну, не могу я писать одно для себя, а другое для других – так что буду постепенно выкладывать по кускам, как уж есть – если что кого шокирует – так тому и быть.

Я уже когда-то помещала предисловие к ненаписанному...

зимнее...

Четвёртая часть без названия

В начале нашей медонской жизни самым трудным было, выезжая из дому на машине, не заблудиться и приехать в конце концов обратно домой, а не к чёрту, который нас на куличики и не приглашал. Удавалось нам это с переменным успехом.

Ну, как ездить в Париж, Бегемот быстро запомнил, а вот как возвращаться домой из Ошана, что в километре от дома, но в середине транспортной развязки, совершенно было непонятно. Однажды мы сделали пару кругов и подумали, что придётся ехать к приятелям, – они в 15 километрах по большой дороге, на которую вот он – указатель. А уж оттуда – как от печки. В последнюю минуту Бегемот всё же сумел вывернуть к дому.

Отправились в театр, не помню уж на что. В дальний, в Бобиньи. На машине. На обратном пути очутились на какой-то крошечной дорожке в декабрьской полной тьме. И лампочка зажглась, что бензин кончается. Спасли нас полицейские – нам встретилось отделение полиции, где рассказали, и как найти колонку, и как от неё ехать домой. Что было особенно удачно, потому что утром я улетала в Нью-Йорк.
Мы тогда много ездили – Бегемот в Россию, я – в Америку и в Россию.

В моей любимой «Саге о Форсайтах» Майкл говорит Флёр, что в любых отношениях один целует, а другой подставляет щёку. А Флёр ему отвечает, что щёку-то она подставляет вполне исправно.

Я целовала в Америке, щёку подставляла в России, а жила в Париже – и было мне вполне эмоционально-комфортно.
Кажется, впервые в жизни я всерьёз училась, потому как в Питере в институте основным делом было питьё кофе в Сайгоне. Там тогда вечно болтался Марик Мазья, искавший слушательниц, чтоб поведать им про никому неизвестного до мариковых изысканий сибирского поэта 19-го века, ну а заодно важным голосом сделать замечание: «хорошим девочкам нечего делать в Сайгоне». Витя Топоров сидел за столиком и терпеливо ждал, кто ему за кофе заплатит. А мы, хорошие и не очень, девочки и мальчики (оставим сексизм!) болтались там вместо занятий.

Теперь выбора не было – нужно было не только учиться, но и выучиться, и работу найти. На курсе те, кому за 30, держались отдельно от малышни. Втроём с Сильви и с Жаном-Мари мы делали ровно то, за что я обязана нынче ругать студентов, – честно разделяли труд. Я брала на себя проекты по логическому программированию, Сильви по алгоритмике, а Жан-Мари по компьютерной архитектуре.

Кстати, со студентами я всё ж честна. Всегда им говорю только, что надо понимать написанное не тобой, но никогда не настаиваю, что писать надо самостоятельно.

Жан-Мари учительствовал в лицее в Реймсе и приезжал в Париж на два дня в середине недели. Сильви – работала статистиком в какой-то конторе.

Когда в первый раз мы вместе с Сильви готовились у меня к экзаменам, то как водится в сессию, всё время отвлекались на то, чтоб пожрать. Решили сделать салат – и Сильви была потрясена тем, что у меня нет салатной сушилки. С тех пор эта дурацкая крутилка и для меня предмет первой необходимости – а как иначе – неужто ж с водой листья есть? Жан-Мари, когда на меня злился за какую-нибудь нерадивость (я, честно сказать, не очень-то пыталась понять, что он там пишет на ассемблере), утверждал, что я совсем как его бывшая жена. Она от него ушла за пару лет до того. Ещё он как-то сказал, что физически ощутил, как просвистывает сквозь нас время, когда у него в классе оказались родившиеся в 68-ом ученики... «Ты представляешь, – говорил он – в шестьдесят восьмом». Жан-Мари старше меня года на четыре, так что в 68-ом ему было целых 18 – когда была весна, и девочки в не закрывающих попу юбках, и коктейль Молотофф, и вся жизнь впереди.

Когда я написала мотор для экспертной системы, или как там он по-русски называется, мы с ним лениво переругивались – чем этот мотор накормить – то ли пусть опознаёт растения по моему любимому определителю Нейштадта, то ли перуанскую керамику, про которую всё знал Жан-Мари – выучил за время службы в Перу – он там учительствовал во французском лицее – типичная для людей с образованием французская армейская служба. Всё-таки я победила – скормили экспертной системе определитель.

( Read more... )