(no subject)

Гриша вошла из сада в дом под надувшейся под слабым ветром в полсилы парусом синей дверной занавеской. И загнув хвост крючком вышла в другую дверь.

Галка по дороге от моря домой в роще встретилась с зайцем, а неподалёку от пруда, где мы любим гулять по вечерам, хрюкал мой миленький дружок и трещал ветками. Я ответила ему тем хрюком, которому в детстве меня мама научила, но наш с мамой хрюк, кажется, с выговором домашней свиньи – дружочек не вышел из кустов.

Тяжёлыми бочками катятся морские дни – от утреннего заплыва с Таней к вечернему уходящему свету – вспышка золота на стволах, на траве, гаснущая бронза, серо–зелёная тихая кисея, – и нежная темнота – завалена почти на горизонт Большая Медведица, чёткая твёрдая w–Кассиопея над крышей. Катятся, ускоряясь к вечеру.

Вчера перед тем как нырнуть в постель, поглядев на Таню на пороге, на Гришу на простыне, – на спине вытянулась, лапки загнула, – я вышла в сад, села на каменную ступеньку.
Сидела–глядела – если долго глядеть, не мигая, подмигивать начинают звёзды, – и к небесам они перестают казаться приколоченными, и не только падают, прочертив след, но и пролетают в самых разных направлениях, как самолёты из не слишком далёкого маленького тулонского аэропорта.

Сидела–глядела–с Васькой разговаривала – я тут в уголке приткнулась, и в ночи шелестят призраки. Мне вверенное бессмертие.

А хозяйка наша Франсуаза как-то сказала, что кусты сирени в углу сада остались от мамы – её родители тут жили круглый год – и чужие мне призраки тоже шелестят в кустах. А греки, а рыбаки, а художники с севера, из Парижа, те, что в эти края приехали в 19–ом веке – и увидели здешний свет?

Сколько же миров, сколько призраков на один кусок пространства – на эти сосны, холмы, на одну морскую чашу...