![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaкак жили мы три месяца в Италии в 79-ом году.
Были частью столпотворения эмигрантов из России, – все мы получали социальные пособия и ждали виз в Америку, Канаду, Австралию.
Толпа из людей, поставленных вне привычных условий жизни, находящихся в стрессовом состоянии, не умеющих крутиться в новом для них мире...
Почти все мы жили в городке Ладисполи под Римом. Туда привозили из Вены (первый перевалочный пункт). В Ладисполи было относительно легко снять квартиру, был доктор, принимавший русских (ему за это платила одна из благотворительных организаций – между организациями была очень чёткая договорённость – кто за что отвечает, кто кого берёт на содержание).
Деньги нам выдавали раз в месяц – жить на них было трудно, но возможно. Квартиры снимали совместно, образовывали коммуналки.
Довольно быстро в местном супермаркете появилось объявление: «ни воровать». Что ж, попадали люди впервые в магазин, где лежат продукты на полках...
Однажды при мне старушка в небольшом магазинчике что-то попросила у продавщицы по-русски, когда продавшица принесла требуемое, старушка победительно посмотрела на меня и сказала: «Вот. Если хотят, так всё понимают».
А ещё по утрам эмигранты ездили на барахолку, продавать за деньги, казавшиеся тогда немаленькими, вывезенные фотоаппараты, и почему-то балетные тапочки ещё спросом пользовались. Ездили в поезде, стареньком таком поездочке, состоящем из отдельных купе, вход в которые прямо с платформы. Поездок был переполнен, спешащие на рынок заклинивали двери, чтоб ограничить толпу. Итальянцы, жившие в Ладисполи, имели обыкновение утренними поездами на работу ездить – это стало весьма проблематично.
Продавали друг другу сведения о квартирах на сдачу, появились квартирные маклеры, научили итальянцев брать деньги за автостоп.
Одно семейство повадилось приходить в благотворительную организацию и говорить, что остались без гроша, что у них украли деньги за месяц – раз – им поверили, два – поверили, в третий – шиш.
И делились на презирающие друг друга группы – ленинградцы, к примеру, презирали одесситов.
И почти все презирали «грязную» Италию и итальяшек.
Хорошее воспитание и образование, то, что в просторечии называется культурой, не всегда предохраняло от впадания в эту жизнь гетто. В коммунальные склоки периодически вступали вполне, казалось бы, интеллигентные люди.
Мне было 25 лет. Мы были вдвоём – ни детей, ни стариков, никакой ответственности, и же оба подрабатывали. Я – переводчицей у врача (мой русский французский, его итальянский французский), за что в придачу к пособию в самом конце нашего пребывания в Италии мне выдали деньги, казавшиеся тогда огромными.
Я влюбилась в Италию – на всю жизнь. Последний месяц мы прожили в Риме – носились по улицам и ездили в Венецию, Верону, Флоренцию, Неаполь, на Капри.
Мне было 25 лет, и всех этих людей я брезгливо презирала.
В 87 году я во второй раз прошла итальянскую эмигрантскую жизнь, – внешним наблюдателем. Я приехала в Вену встречать близкого друга и прожила с ним в Италии до самого его отъезда в Америку.
Мы сняли в Риме комнату в громадной квартире, в которой жил хозяин (студент-медик) и ещё девчонка-американка, приехавшая в Италию за приключениями. Иногда мы ужинали все вместе – наш хозяин варил громадную кастрюлю с макаронами, мы запивали их вином из не менее громадной бутылки, а потом садились в маленькую хозяйскую машинку и ехали кататься по ночному Риму.
По мраморным римским полам бегали пушинки от одуванчиков.
Эмигрантскую толпу мы видели очень мало – по дороге из Вены в Рим, первые пару дней в Риме в гостинице...
Они не изменились. Стоя у груды багажа, возле вокзала Termini, заметив проходяшего с чемоданом человека, кричали друг другу – «проверьте ваши чемоданы, здесь Италия», они жаловались, что в Риме грязней, чем у них на Подоле.
Портье в гостинице, стыдливо потупив глаза, попросил, чтобы я объяснила людям, что нужно мыться. И повесила объявление о том, что не надо воровать...
У меня больше не было ни снобизма, ни злобы, ни презрения – я уже знала, что всё у этих людей будет хорошо, что приедут они в свою Америку-Австралию-Канаду, что найдут работу, что научатся жить в этом новом мире, что всё отлично образуется. Они только этого ещё не знали.
И в автобусе из Рима в Ладисполи я с нежностью перевела одному мужику на итальянский список очень нужных слов, в котором фигурировали «сасиськи», помимо пива.
Люди, собранные в толпу, оторванные от привычных условий жизни, люди, перед которыми неизвестное пугающее будущее, люди, живущие на благотворительность, легко превращаются в стадо напуганных часто недобрых детей.
Это как москвичи, которых испортил квартирный вопрос.
В 79-ом году мне казалось, что благотворительные организации работают плохо. В 87-ом меня стало восхищать то, что они вообще справляются с этим потоком.
Давно хочу написать об эмиграции, но это так неподъёмно...
Были частью столпотворения эмигрантов из России, – все мы получали социальные пособия и ждали виз в Америку, Канаду, Австралию.
Толпа из людей, поставленных вне привычных условий жизни, находящихся в стрессовом состоянии, не умеющих крутиться в новом для них мире...
Почти все мы жили в городке Ладисполи под Римом. Туда привозили из Вены (первый перевалочный пункт). В Ладисполи было относительно легко снять квартиру, был доктор, принимавший русских (ему за это платила одна из благотворительных организаций – между организациями была очень чёткая договорённость – кто за что отвечает, кто кого берёт на содержание).
Деньги нам выдавали раз в месяц – жить на них было трудно, но возможно. Квартиры снимали совместно, образовывали коммуналки.
Довольно быстро в местном супермаркете появилось объявление: «ни воровать». Что ж, попадали люди впервые в магазин, где лежат продукты на полках...
Однажды при мне старушка в небольшом магазинчике что-то попросила у продавщицы по-русски, когда продавшица принесла требуемое, старушка победительно посмотрела на меня и сказала: «Вот. Если хотят, так всё понимают».
А ещё по утрам эмигранты ездили на барахолку, продавать за деньги, казавшиеся тогда немаленькими, вывезенные фотоаппараты, и почему-то балетные тапочки ещё спросом пользовались. Ездили в поезде, стареньком таком поездочке, состоящем из отдельных купе, вход в которые прямо с платформы. Поездок был переполнен, спешащие на рынок заклинивали двери, чтоб ограничить толпу. Итальянцы, жившие в Ладисполи, имели обыкновение утренними поездами на работу ездить – это стало весьма проблематично.
Продавали друг другу сведения о квартирах на сдачу, появились квартирные маклеры, научили итальянцев брать деньги за автостоп.
Одно семейство повадилось приходить в благотворительную организацию и говорить, что остались без гроша, что у них украли деньги за месяц – раз – им поверили, два – поверили, в третий – шиш.
И делились на презирающие друг друга группы – ленинградцы, к примеру, презирали одесситов.
И почти все презирали «грязную» Италию и итальяшек.
Хорошее воспитание и образование, то, что в просторечии называется культурой, не всегда предохраняло от впадания в эту жизнь гетто. В коммунальные склоки периодически вступали вполне, казалось бы, интеллигентные люди.
Мне было 25 лет. Мы были вдвоём – ни детей, ни стариков, никакой ответственности, и же оба подрабатывали. Я – переводчицей у врача (мой русский французский, его итальянский французский), за что в придачу к пособию в самом конце нашего пребывания в Италии мне выдали деньги, казавшиеся тогда огромными.
Я влюбилась в Италию – на всю жизнь. Последний месяц мы прожили в Риме – носились по улицам и ездили в Венецию, Верону, Флоренцию, Неаполь, на Капри.
Мне было 25 лет, и всех этих людей я брезгливо презирала.
В 87 году я во второй раз прошла итальянскую эмигрантскую жизнь, – внешним наблюдателем. Я приехала в Вену встречать близкого друга и прожила с ним в Италии до самого его отъезда в Америку.
Мы сняли в Риме комнату в громадной квартире, в которой жил хозяин (студент-медик) и ещё девчонка-американка, приехавшая в Италию за приключениями. Иногда мы ужинали все вместе – наш хозяин варил громадную кастрюлю с макаронами, мы запивали их вином из не менее громадной бутылки, а потом садились в маленькую хозяйскую машинку и ехали кататься по ночному Риму.
По мраморным римским полам бегали пушинки от одуванчиков.
Эмигрантскую толпу мы видели очень мало – по дороге из Вены в Рим, первые пару дней в Риме в гостинице...
Они не изменились. Стоя у груды багажа, возле вокзала Termini, заметив проходяшего с чемоданом человека, кричали друг другу – «проверьте ваши чемоданы, здесь Италия», они жаловались, что в Риме грязней, чем у них на Подоле.
Портье в гостинице, стыдливо потупив глаза, попросил, чтобы я объяснила людям, что нужно мыться. И повесила объявление о том, что не надо воровать...
У меня больше не было ни снобизма, ни злобы, ни презрения – я уже знала, что всё у этих людей будет хорошо, что приедут они в свою Америку-Австралию-Канаду, что найдут работу, что научатся жить в этом новом мире, что всё отлично образуется. Они только этого ещё не знали.
И в автобусе из Рима в Ладисполи я с нежностью перевела одному мужику на итальянский список очень нужных слов, в котором фигурировали «сасиськи», помимо пива.
Люди, собранные в толпу, оторванные от привычных условий жизни, люди, перед которыми неизвестное пугающее будущее, люди, живущие на благотворительность, легко превращаются в стадо напуганных часто недобрых детей.
Это как москвичи, которых испортил квартирный вопрос.
В 79-ом году мне казалось, что благотворительные организации работают плохо. В 87-ом меня стало восхищать то, что они вообще справляются с этим потоком.
Давно хочу написать об эмиграции, но это так неподъёмно...
