(no subject)

Вышла сегодня в середине дня на улицу, пробежалась по кампусу от одного здания до другого, без куртки, конечно – я даже в холода ленюсь её натягивать, а тут и вовсе тепло.

Подняла нос, а небо – «только синь сосёт глаза» – прям затягивает синь в дырки между пухлявых облаков из взбитых сливок, вжик – и туда, – а в облака эти руки по локоть засунуть, потом вытащить руки-то и встряхнуть.

Так и шла, носом в небо, пока на Николя не наткнулась.

(no subject)

За окном валит снег – тополиные ветки белые потостевшие укутанные вверх торчат, а берёзовые лапы застыли скрюченные – проснутся – схватят прохожего. Тихо-тихо крадутся машины, кружатся толстые хлопья под фонарями.

Сижу – слушаю Гульда, – не пойду в ночи с Таней в лес... А под таким снегом – кто знает, что происходит, – и как снег падает в пруд, и как там цапли с бакланами – но сижу – слушаю Гульда...

Кончается январь, две недели, как нет ёлки... На случайной декабрьской фотографии – комната, ёлка и пустое кресло. Портрет пустого кресла – портрет Васькиного отсутствия.

У Кушнера

Казалось бы, две тьмы,
В начале и в конце,
Стоят, чтоб жили мы
С тенями на лице.
Но не сравним густой
Мрак, свойственный гробам,
С той дружелюбной тьмой,
Предшествовавшей нам.
Я с легкостью смотрю
На снимок давних лет.
"Вот кресло, — говорю, —
Меня в нем только нет".
Но с ужасом гляжу
За черный тот предел,
Где кресло нахожу,
В котором я сидел.

***
Подойти к спящей Тане, засунуть нос ей в лапные подушки, она проснётся, фыркнет, поглядит укорно...

Есть ли что лучше – запаха собачьих лап, кофе, утреннего хлеба, сирени, горькой мимозы, разогретого летнего юга в плотном от цикад воздухе, сладкой озёрной воды, прибитой пыли, моря, пахнущего арбузом, корюшки, пахнущей огурцом...

За тополем, за снегом – светится в воздухе окно невидимого дома через улицу наискосок.

Под Гульда, под Баха, под итальянский концерт...

Под время... В тёмном лесу... Под белым снегом...