![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaПосле книжки Mahi Traore о своей работе директором парижского лицея, я решила прочесть её автобиографическую книжку.
Родилась девочка в Мали, в весьма обеспеченной семье. Папа министерский работник, мама секретарша в министерстве. Жили в Бамако в просторном доме возле реки Нигер.
Поразительно, но дети в Нигере вовсю купались. Понятно, что это не сонная мутно-зелёная река Лимпопо, но всё ж в голову мне не могло прийти, что в Нигере нету кроков и дилов. В общем, было у неё весёлое и свободное раннее детство.
Потом мама и папа разошлись, и мама решила построить жизнь во Франции. Она схватила троих детей и приехала с ними в Париж.
Сняла квартирку в пригороде, нашла работу, определила детей в школу. Дети спали в одной комнате на обычных детских нарах – друг над другом. Резкое ухудшение жизненных условий на них никакого впечатление не произвело, они были всем довольны. Махи ходила в начальную школу, учительница у неё была чудесная, учиться интересно.
Когда осенью с деревьев стали опадать листья, маленькая Махи подумала, что за деревьями очень плохо ухаживали, иначе с чего им листья терять. Вот они баобабу во дворе их дома давали вволю пить, и он не опадал.
Потом весной, когда листья появились, она страшно удивилась – как же она могла не заметить, что всю зиму деревья поливали.
Через несколько лет мама решила снова выйти замуж и вернулась с детьми в Мали.
Опять началась жизнь в просторном доме в богатом районе.
Естественно, в Мали Махи воспринималась, как не вполне своя, и ей это постоянно напоминали. «Парижанка».
Лицей она закончила в Мали. Очень была активная девчонка – в тамошнюю политику вовлеклась, журналистикой начала заниматься, печаталась аж.
А в универ уехала во Францию.
Естественно, сразу оказалось, что у неё нет должной подготовки, и первые пару лет приходилось некоторые экзамены пересдавать осенью. Конечно же, она не знала кучи культурных кодов, которые выросшие во Франции сокурсники впитали в детстве. Да, и повседневное поведение пришлось перекраивать. Скажем, в Бамако очень невежливо не здороваться на улице, и она, входя в метро, здоровалась с кассиршей за стеклом, с продавцом журналов, со спешащими по своим делам людьми... Чтоб избавиться от этой привычки и не вызывать любопытных взглядов, приходилось за язык себя держать.
Махи безусловно нужно было доказать себе и другим, что она всего добьётся собственными силами, и никакие поблажки ей не нужны. Она полный стопроцентный универсалист, – Махи Траоре, а не представитель африканских женщин.
И она воспринимает как неосознанный расизм – склонность, увадев человека из какой-нибудь африканской страны, задавать идиотские вопросы про Африку. Африка большая! Почему у неё, девочки, выросшей в Бамако, должны быть о ней особые представления. Да, она интересовалась африканскими масками и может о них рассказать, но она все свои знания об этом предмете почерпнула из книг, которые задающие вопросы тоже могли бы прочесть. А они, видя человека чёрного цвета, почему-то предполагают, что он что-то знает об этих масках дополнительное. Теперь у неё есть друзья, знакомство с которыми началось с неловкости, связанной именно с такого типа их вопросами.
И естественно, её бесит, когда при виде её, скажем, в школе, где она директор, незнакомый человек принимает её за секретаршу. И как же приятно ей бывает сообщить такому незнакомцу, что вообще-то она директор.
Надо сказать, что эта склонность мысленно относить незнакомого человека к определённой группе и присваивать ему свойства этой группы, зачастую воображаемые, – штука въедливая. Далеко не всегда в глазах говорящего приписываемые им отдельному человеку мифические или до какой-то степени соответствующие действительности свойства группы отрицательные, иногда ему кажется, что очень даже положительные.
Я, к примеру, довольно долго, увидев в группе студентов индийские лица, заранее радовалась. Но нет. Не было у меня за всё время ни одного особенно хорошего индийского студента, а вот безграмотные бездельники попадались.
Явно выборка университетских индийцев, умных, ироничных и неленивых, с которой я столкнулась в Штатах, была достаточно специфической.
Одна знакомая пожилая дама, жена профессора математики, в Америке удостоилась весьма сомнительного комплимента.
Она всю жизнь преподавала английский в Герценовском институте, так что язык знала совершенно свободно, и когда они с мужем уехали в Штаты к сыну, у неё быстро появились знакомые американцы, верней, американки.
И вот одна её американская приятельница как-то со вздохом сказала: «Как жаль, что вы не оказались в Америке, когда были моложе.» На вопрос о том, что было бы, если бы она приехала, когда была моложе, приятельница бодро ответила: «Вы бы тогда разбогатели. Евреи очень хорошо умеют зарабатывать деньги».
От книжки я, как водится, отвлеклась. Франкоязычным очень рекомендую.
Родилась девочка в Мали, в весьма обеспеченной семье. Папа министерский работник, мама секретарша в министерстве. Жили в Бамако в просторном доме возле реки Нигер.
Поразительно, но дети в Нигере вовсю купались. Понятно, что это не сонная мутно-зелёная река Лимпопо, но всё ж в голову мне не могло прийти, что в Нигере нету кроков и дилов. В общем, было у неё весёлое и свободное раннее детство.
Потом мама и папа разошлись, и мама решила построить жизнь во Франции. Она схватила троих детей и приехала с ними в Париж.
Сняла квартирку в пригороде, нашла работу, определила детей в школу. Дети спали в одной комнате на обычных детских нарах – друг над другом. Резкое ухудшение жизненных условий на них никакого впечатление не произвело, они были всем довольны. Махи ходила в начальную школу, учительница у неё была чудесная, учиться интересно.
Когда осенью с деревьев стали опадать листья, маленькая Махи подумала, что за деревьями очень плохо ухаживали, иначе с чего им листья терять. Вот они баобабу во дворе их дома давали вволю пить, и он не опадал.
Потом весной, когда листья появились, она страшно удивилась – как же она могла не заметить, что всю зиму деревья поливали.
Через несколько лет мама решила снова выйти замуж и вернулась с детьми в Мали.
Опять началась жизнь в просторном доме в богатом районе.
Естественно, в Мали Махи воспринималась, как не вполне своя, и ей это постоянно напоминали. «Парижанка».
Лицей она закончила в Мали. Очень была активная девчонка – в тамошнюю политику вовлеклась, журналистикой начала заниматься, печаталась аж.
А в универ уехала во Францию.
Естественно, сразу оказалось, что у неё нет должной подготовки, и первые пару лет приходилось некоторые экзамены пересдавать осенью. Конечно же, она не знала кучи культурных кодов, которые выросшие во Франции сокурсники впитали в детстве. Да, и повседневное поведение пришлось перекраивать. Скажем, в Бамако очень невежливо не здороваться на улице, и она, входя в метро, здоровалась с кассиршей за стеклом, с продавцом журналов, со спешащими по своим делам людьми... Чтоб избавиться от этой привычки и не вызывать любопытных взглядов, приходилось за язык себя держать.
Махи безусловно нужно было доказать себе и другим, что она всего добьётся собственными силами, и никакие поблажки ей не нужны. Она полный стопроцентный универсалист, – Махи Траоре, а не представитель африканских женщин.
И она воспринимает как неосознанный расизм – склонность, увадев человека из какой-нибудь африканской страны, задавать идиотские вопросы про Африку. Африка большая! Почему у неё, девочки, выросшей в Бамако, должны быть о ней особые представления. Да, она интересовалась африканскими масками и может о них рассказать, но она все свои знания об этом предмете почерпнула из книг, которые задающие вопросы тоже могли бы прочесть. А они, видя человека чёрного цвета, почему-то предполагают, что он что-то знает об этих масках дополнительное. Теперь у неё есть друзья, знакомство с которыми началось с неловкости, связанной именно с такого типа их вопросами.
И естественно, её бесит, когда при виде её, скажем, в школе, где она директор, незнакомый человек принимает её за секретаршу. И как же приятно ей бывает сообщить такому незнакомцу, что вообще-то она директор.
Надо сказать, что эта склонность мысленно относить незнакомого человека к определённой группе и присваивать ему свойства этой группы, зачастую воображаемые, – штука въедливая. Далеко не всегда в глазах говорящего приписываемые им отдельному человеку мифические или до какой-то степени соответствующие действительности свойства группы отрицательные, иногда ему кажется, что очень даже положительные.
Я, к примеру, довольно долго, увидев в группе студентов индийские лица, заранее радовалась. Но нет. Не было у меня за всё время ни одного особенно хорошего индийского студента, а вот безграмотные бездельники попадались.
Явно выборка университетских индийцев, умных, ироничных и неленивых, с которой я столкнулась в Штатах, была достаточно специфической.
Одна знакомая пожилая дама, жена профессора математики, в Америке удостоилась весьма сомнительного комплимента.
Она всю жизнь преподавала английский в Герценовском институте, так что язык знала совершенно свободно, и когда они с мужем уехали в Штаты к сыну, у неё быстро появились знакомые американцы, верней, американки.
И вот одна её американская приятельница как-то со вздохом сказала: «Как жаль, что вы не оказались в Америке, когда были моложе.» На вопрос о том, что было бы, если бы она приехала, когда была моложе, приятельница бодро ответила: «Вы бы тогда разбогатели. Евреи очень хорошо умеют зарабатывать деньги».
От книжки я, как водится, отвлеклась. Франкоязычным очень рекомендую.
