(no subject)
Sep. 20th, 2025 01:04 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaВслед предыдущему посту. Навеяно рубрикой из «Монда».
Дело было в прошлом веке, весной весной 86-го.
Мы жили тогда в Гэйнсвиле, во Флориде, где в университете у Джейка была постдоковская двухгодичная позиция в группе физики высоких энергий, а я училась в аспирантуре на факультете информатики.
В те времена, не знаю как сейчас, в Штатах после окончания временного постдочьего контракта никакого пособия по безработице не полагалось. Контракт у Джейка истекал в августе.
Он рассылал письма в поисках нового университетского места. В те безинтернетные времена, естественно, бумажные. За университетский счёт.
Перед тем как приняться за рассылку, надо было решить, куда мы готовы ехать – ну, и потом тупо писать повсюду. Сколько этих бумажных писем было послано? Уж наверно, больше сотни. Во все универы, где была теорфизика, по всем странам.
Ну, всё ж не совсем по всем. Мы исключили Японию, как очень уж чужую, Австралию, как очень уж далёкую, и нашу нежно любимую Ирландию тоже исключили, просто потому, что прожить на одну тамошнюю постдоковскую зарплату даже месяц мы бы не сумели. Ну, и страны Варшавского блока исключались автоматически – всё ж СССР ещё, как казалось, и не думал разваливаться.
Приходилось писать даже в самые престижные универы, хоть и было ясно, что в них фиг возьмут, – исключение их из списка, став известным, а мир-то маленький, в других, обычных универах, играло против пишущего прошение. Особо неприятно было обращаться в Гарвард – оттуда приходил отказ, который начинался с фразы «мы очень глубоко сожалеем, что никак не можем вам предложить Вам позицию». Был там такай шутник Сидни Колман, который так изгалялся.
Джейк не просто искал хорошую работу, чтоб жить да радоваться, – для него решался вопрос о том, останется ли он в науке. Если места не будет, надо уходить в промышленность, – и с концами.
А отношения с наукой у Джейка были – ну, наверно, как со мной. Обиды-примирения-щастье-горе – всё переплеталось. Джейк был одиночка, не любил он и не умел работать в команде. Впрочем, ничего удивительного в этом для теорфизика не было. Пошёл он именно в теорфизику, потому что тогда ребятам, в это залезшим с головой, казалось, что и вправду до того, чтоб наконец бога за бороду подёргать, осталась пара шагов. А два теорфизика, Джейк и Димка К., любили ещё и обдумывать следующий крайней важности вопрос: а вот если б можно было в космос полететь в научных целях, заранее зная, что не вернёшься, согласились ли бы они на такое. Ну, конечно, в свои под тридцать они скорей вспоминали, как этот вопрос волновал их в юности, чем задавались им в настоящем времени.
Пару раз случилось, что Джейку показалось, что он решил основополагающую задачу, но, увы, при проверке он оба раза обнаружил ошибку в вычислениях.
Так или иначе, какие бы у него ни были отношения с физикой высоких энергий в конкретную минуту, в сентябре ему нужна была работа. Неизвестно какая, неизвестно где. На мою аспирантскую стипендию, которую мне платили за преподавание (teaching assistance), не прожить.
Примириться с тем, что вылетел из науки? Искать что-то неуниверситетское? Джейк любил говорить, что станет смотрителем маяка. Но боюсь, что маяков никогда не хватает на всех, кто хочет за ними присматривать.
Мы решили, что он начнёт обзванивать места, куда он подал. Не все, конечно же, но те, где с кем-то в группе сильно пересекаются научные интересы, где, возможно, читали его статьи.
Начать решили с Европы. Ну, просто потому, что страшно нам хотелось в Европу переехать. Джейк – коренной американец, но кажется, его тянуло уехать из Штатов не меньше, чем меня.
Мы вели во Флориде ночной образ жизни. Мне в универе надо было сидеть на компе,и днём это было мучительно – скорость особо медленной черепахи, вечные поломки, а ночью – вжик и готово. Так что преподские часы я брала, когда можно было выбрать, во второй половине дня. И вот мы ехали в универ где-то после полудня, возвращались домой часов в 7-8, ужинали, на крошечном телевизоре смотрели тогдашний очень симпатичный бибисишный сериал про Шерлока Холмса с заставкой, где карета, запряжённая парой гнедых, или не гнедых, цокает по Лондону под падающим снегом. Ну, и часов в 10 отправлялись обратно, торчали в универе полночи и возвращались домой между тремя и четырьмя. Даже закупались мы в открытых по ночам супермаркетах, Это был удобный график, чтоб в Европу звонить. 4 утра – 10 в Европе.
Кажется, в первую же ночь звонков Джейк дозвонился до Анси и до Турина. И его его пригласили дать семинар – и там, и сям.
Мы полетели в Брюссель (самые дешёвые билеты туда были) в пасхальные каникулы. Стоял холодный мокрый март.
И так совпало, что моя ленинградская подруга как раз в этот момент переехала из Питера в Базель, выйдя замуж за живущего там голландца, за которого сначала собиралась замуж по-настоящему, а потом это как-то расстроилось, и они поженились уже только для того, чтоб она смогла уехать. Голландца мы неплохо знали, учился он в Америке, мы перезванивались, виделись иногда, а потом в Базель к нему приезжали.
И вот попали на Ленкину привальную – ровно в день нашего прилёта. Толпа народу, в основном, мужики. Шум-гам. К. позвал меня, чтоб поговорить. Мы с ним ушли куда-то за закрытую дверь, и он сообщил мне, что некоторое время назад узнал, что он гэй. А потом радостным звенящим голосом: «Jake is the only straight man here».
Наутро после пьянки, длившейся чуть не всю ночь, поехали мы на поезде в Анси.
До того я один раз там уже случайно провела с полчаса, – нас с подругой, когда мы по Франции автостопом ездили, там кто-то выбросил, а подобрал грузовик с шофёром-гэем, который очень активно нам про свою жизнь и трудности рассказывал по дороге в горы. Анси – волшебный городок на озере, – а за озером гора La Tournette, где бегают и прыгают горные козлы, и другие поменьше горки с острыми скалами. В городке красные крыши, по каналам, ведущим в озеро, плавают лебеди.
В первый раз я туда попала через год после отъезда из Союза, и ещё очень сильно было: неужели это со мной всё происходит? Это же картинка из книжки, где иллюстрации прикрыты папиросной бумагой.
И вот густо-пасмурным утром по мокрым тротуаром, под мелким дождём, невыспавшиеся мы побрели вверх по улице в гостиницу, которую институт нам заказал. Она была в центре, у самого замка, и горки за озером из окна были видны.
Я осталась в номере ждать Джейкова возвращения, а он спустился вниз, кто-то из института за ним заехал. Жду два часа, три, четыре, пять, хожу взад-вперёд по комнате. Уже всякие мне ужасы чудиться начинают. Сумерки ранние. И вдруг стук : спуститесь вниз к телефону. Я мчусь с перехваченным горлом – и Джейк- абсолютно эйфорическим голосом: предложили постдока на два года!!!!!
Наверно, всё ж я не скакала, пытаясь достать до потолка в гостинице, наверно, всё ж сдержалась.
Вечером мы сидели в каком-то ресторанчике на канале, перед этим купив дурацкую картинку у местного художника, и болтали-болтали без остановки и вопили безмолвно: «Будем тут жить – будем жить тут! Получил работу! Работу получил! Не вылетел из науки!!! Будем жить тут!!!!Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота. Кота, правда, не было, и даже собаку-найдёныша мы под Рождество отдали очень милым пожилым людям, не будучи уверены, что нам не придётся ехать куда-нибудь, куда с собакой нас не пустят – в Англию, где девятимесячный тогда был карантин для собак, или в Калифорнию, где тогда собаку можно было держать только в собственном доме.
Перед Турином мы заехали в Лигурию, гуляли в Сен-Ремо по продутому пляжу, поужинали в гурманском ресторанчике, где можно было попробовать уйму всякого понемножку.
А в Турине работы не предложили, денег не было, но зато пригласили приехать летом. Так что июнь мы прожили в университетском общежитии в ближнем туринском пригороде.
Дело было в прошлом веке, весной весной 86-го.
Мы жили тогда в Гэйнсвиле, во Флориде, где в университете у Джейка была постдоковская двухгодичная позиция в группе физики высоких энергий, а я училась в аспирантуре на факультете информатики.
В те времена, не знаю как сейчас, в Штатах после окончания временного постдочьего контракта никакого пособия по безработице не полагалось. Контракт у Джейка истекал в августе.
Он рассылал письма в поисках нового университетского места. В те безинтернетные времена, естественно, бумажные. За университетский счёт.
Перед тем как приняться за рассылку, надо было решить, куда мы готовы ехать – ну, и потом тупо писать повсюду. Сколько этих бумажных писем было послано? Уж наверно, больше сотни. Во все универы, где была теорфизика, по всем странам.
Ну, всё ж не совсем по всем. Мы исключили Японию, как очень уж чужую, Австралию, как очень уж далёкую, и нашу нежно любимую Ирландию тоже исключили, просто потому, что прожить на одну тамошнюю постдоковскую зарплату даже месяц мы бы не сумели. Ну, и страны Варшавского блока исключались автоматически – всё ж СССР ещё, как казалось, и не думал разваливаться.
Приходилось писать даже в самые престижные универы, хоть и было ясно, что в них фиг возьмут, – исключение их из списка, став известным, а мир-то маленький, в других, обычных универах, играло против пишущего прошение. Особо неприятно было обращаться в Гарвард – оттуда приходил отказ, который начинался с фразы «мы очень глубоко сожалеем, что никак не можем вам предложить Вам позицию». Был там такай шутник Сидни Колман, который так изгалялся.
Джейк не просто искал хорошую работу, чтоб жить да радоваться, – для него решался вопрос о том, останется ли он в науке. Если места не будет, надо уходить в промышленность, – и с концами.
А отношения с наукой у Джейка были – ну, наверно, как со мной. Обиды-примирения-щастье-горе – всё переплеталось. Джейк был одиночка, не любил он и не умел работать в команде. Впрочем, ничего удивительного в этом для теорфизика не было. Пошёл он именно в теорфизику, потому что тогда ребятам, в это залезшим с головой, казалось, что и вправду до того, чтоб наконец бога за бороду подёргать, осталась пара шагов. А два теорфизика, Джейк и Димка К., любили ещё и обдумывать следующий крайней важности вопрос: а вот если б можно было в космос полететь в научных целях, заранее зная, что не вернёшься, согласились ли бы они на такое. Ну, конечно, в свои под тридцать они скорей вспоминали, как этот вопрос волновал их в юности, чем задавались им в настоящем времени.
Пару раз случилось, что Джейку показалось, что он решил основополагающую задачу, но, увы, при проверке он оба раза обнаружил ошибку в вычислениях.
Так или иначе, какие бы у него ни были отношения с физикой высоких энергий в конкретную минуту, в сентябре ему нужна была работа. Неизвестно какая, неизвестно где. На мою аспирантскую стипендию, которую мне платили за преподавание (teaching assistance), не прожить.
Примириться с тем, что вылетел из науки? Искать что-то неуниверситетское? Джейк любил говорить, что станет смотрителем маяка. Но боюсь, что маяков никогда не хватает на всех, кто хочет за ними присматривать.
Мы решили, что он начнёт обзванивать места, куда он подал. Не все, конечно же, но те, где с кем-то в группе сильно пересекаются научные интересы, где, возможно, читали его статьи.
Начать решили с Европы. Ну, просто потому, что страшно нам хотелось в Европу переехать. Джейк – коренной американец, но кажется, его тянуло уехать из Штатов не меньше, чем меня.
Мы вели во Флориде ночной образ жизни. Мне в универе надо было сидеть на компе,и днём это было мучительно – скорость особо медленной черепахи, вечные поломки, а ночью – вжик и готово. Так что преподские часы я брала, когда можно было выбрать, во второй половине дня. И вот мы ехали в универ где-то после полудня, возвращались домой часов в 7-8, ужинали, на крошечном телевизоре смотрели тогдашний очень симпатичный бибисишный сериал про Шерлока Холмса с заставкой, где карета, запряжённая парой гнедых, или не гнедых, цокает по Лондону под падающим снегом. Ну, и часов в 10 отправлялись обратно, торчали в универе полночи и возвращались домой между тремя и четырьмя. Даже закупались мы в открытых по ночам супермаркетах, Это был удобный график, чтоб в Европу звонить. 4 утра – 10 в Европе.
Кажется, в первую же ночь звонков Джейк дозвонился до Анси и до Турина. И его его пригласили дать семинар – и там, и сям.
Мы полетели в Брюссель (самые дешёвые билеты туда были) в пасхальные каникулы. Стоял холодный мокрый март.
И так совпало, что моя ленинградская подруга как раз в этот момент переехала из Питера в Базель, выйдя замуж за живущего там голландца, за которого сначала собиралась замуж по-настоящему, а потом это как-то расстроилось, и они поженились уже только для того, чтоб она смогла уехать. Голландца мы неплохо знали, учился он в Америке, мы перезванивались, виделись иногда, а потом в Базель к нему приезжали.
И вот попали на Ленкину привальную – ровно в день нашего прилёта. Толпа народу, в основном, мужики. Шум-гам. К. позвал меня, чтоб поговорить. Мы с ним ушли куда-то за закрытую дверь, и он сообщил мне, что некоторое время назад узнал, что он гэй. А потом радостным звенящим голосом: «Jake is the only straight man here».
Наутро после пьянки, длившейся чуть не всю ночь, поехали мы на поезде в Анси.
До того я один раз там уже случайно провела с полчаса, – нас с подругой, когда мы по Франции автостопом ездили, там кто-то выбросил, а подобрал грузовик с шофёром-гэем, который очень активно нам про свою жизнь и трудности рассказывал по дороге в горы. Анси – волшебный городок на озере, – а за озером гора La Tournette, где бегают и прыгают горные козлы, и другие поменьше горки с острыми скалами. В городке красные крыши, по каналам, ведущим в озеро, плавают лебеди.
В первый раз я туда попала через год после отъезда из Союза, и ещё очень сильно было: неужели это со мной всё происходит? Это же картинка из книжки, где иллюстрации прикрыты папиросной бумагой.
И вот густо-пасмурным утром по мокрым тротуаром, под мелким дождём, невыспавшиеся мы побрели вверх по улице в гостиницу, которую институт нам заказал. Она была в центре, у самого замка, и горки за озером из окна были видны.
Я осталась в номере ждать Джейкова возвращения, а он спустился вниз, кто-то из института за ним заехал. Жду два часа, три, четыре, пять, хожу взад-вперёд по комнате. Уже всякие мне ужасы чудиться начинают. Сумерки ранние. И вдруг стук : спуститесь вниз к телефону. Я мчусь с перехваченным горлом – и Джейк- абсолютно эйфорическим голосом: предложили постдока на два года!!!!!
Наверно, всё ж я не скакала, пытаясь достать до потолка в гостинице, наверно, всё ж сдержалась.
Вечером мы сидели в каком-то ресторанчике на канале, перед этим купив дурацкую картинку у местного художника, и болтали-болтали без остановки и вопили безмолвно: «Будем тут жить – будем жить тут! Получил работу! Работу получил! Не вылетел из науки!!! Будем жить тут!!!!Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота. Кота, правда, не было, и даже собаку-найдёныша мы под Рождество отдали очень милым пожилым людям, не будучи уверены, что нам не придётся ехать куда-нибудь, куда с собакой нас не пустят – в Англию, где девятимесячный тогда был карантин для собак, или в Калифорнию, где тогда собаку можно было держать только в собственном доме.
Перед Турином мы заехали в Лигурию, гуляли в Сен-Ремо по продутому пляжу, поужинали в гурманском ресторанчике, где можно было попробовать уйму всякого понемножку.
А в Турине работы не предложили, денег не было, но зато пригласили приехать летом. Так что июнь мы прожили в университетском общежитии в ближнем туринском пригороде.
