Над Тибром неделю назад и всегда
Mar. 6th, 2016 02:04 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaМы стояли с мамой на мостике, ведущем на островок Тиберину в центре Рима. Майским вечером 98-го.
В тёплой темноте мы глядели на воду.
Я слишком поздно повезла родителей в Италию, мама уже болела. Умнейшая решительная мама, которая никогда ни на что не жаловалась, – всегда соревновалась с мужиками – они могут, а я нет?! И толстая мама весело говорила – а вы б попробовали рюкзак в тридцать килограмм всегда на себе носить, – шла в поход, плавала на байдарке, и даже по горам гуляла. В Риме мама жаловалась на стёртые ноги, ныла по каким-то ничтожным поводам – и это мама? И я злилась.
Мама всю жизнь очень любила воду – текущую речную, плещущую озёрную, и морскую – такую бесконечно изменчивую. Могла сидеть и глядеть, глаза проглядывать...
Мы стояли на мосту, смотрели на мелкие перекаты возле острова – в тёплой нежной майской темноте, – и говорили о том, как можно бесконечно глядеть на воду, что в ней видеть, и мне казалось, – вот мама совсем тут, прежняя, вернулась из дальнего далека.
Мы с Васькой неделю жили в майском Риме в 2005–ом. Неподалёку от Termini. Там, где когда–то был самый дешёвый в Риме рынок – mercato rotondo, а в 2005-ом он уже стал – крытым стандартным, не кричали больше продавцы «tre chili una mille» – и жили вокруг азиатские люди – все вывески иероглифами.
Мы конечно же заказали из Парижа самую дешевейшую гостиницу – тогда ещё то ли мы не дошли до того, что надо снимать дома и квартиры, то ли их ещё не сдавали. На гостиницу подороже деньги тратить казалось безумием.
Заказанный нами номер за 60 евро оказался занят, и нам за те же деньги предложили хороший, дорогой, и два дня мы прожили в просторной комнате, выходящей в крошечный садик, где под деревом стояло кресло-качалка.
Переезжать потом из неё в мерзкий полуподвал, в наш заказанный, дешёвый номер, было очень противно.
В переполненном автобусе в первый вечер у Васьки спиздили одолженный ему чужой цифровик (он хотел независимо от меня снимать им, как в записную книжку, потому что я не любила фотографировать просто так, открыточное). Васька злился, а я его за это ругала.
Всё это яйца выеденного не стоило...
Тогда же в Риме я беспокоилась по всяким рабочим поводам. У нас по директорской дурости –тогдашний директор продавал инженерную школу, упирая на то, что мы, в отличие от всех остальных, рьяно учим менеджменту, – несколько лет был недобор на первый курс, и патологически слабые студенты – программировать им было неинтересно, инженерный диплом получить хотелось, и желали они стать «насяльниками», как Васька говорил, – а я опять же очень его за это ругала…
Моя тогдашняя шефиня нервничала, и я тоже, – я была у неё доверенным лицом, и все свои страхи она со мной делила…
В Риме я не могла отвлечься от всей этой ерунды – просто быть с Васькой – жить как хочется – есть в ресторанах, сколько хочется, – не беспокоиться ни о чём, не строить в голове сценариев катастроф и возможных неприятностей...
У собак надо учиться щастью – уж они-то не думают про завтрашние бедствия, когда носятся по лесу. Вот она, плата за человечье сознание!
Есть у Фаллады сказка про золотой талер. Там маленький человечек живёт в бутылочке, – Пятновыводитель – заколдованный принц, и помогает девочке отчистить все монетки в подземелье – не, с памятью так не выходит – с памятью, как у Феллини в «Риме», – строят метро, вдруг на стенках проступают фрески и – бледнеют, гаснут – и пустая стена... Ловишь за хвост – за шуршанье шин на largo Argentina, цепляешься взглядом за охряные фасады на улочке почти у реки – тут ли? А когда – в тот ли приезд, или в этот?
Кажется, поймай тогдашнее слово, прикосновение – не проблеском, последовательностью – из точки А в точку В – ну и что будет, спрашивается? – а как же важно поймать…
Неповседневное наводит прожектора – идём по улице, залитой вечерним светом, – май 2002-го – вот рыночек, помидоры покупаем. Маленький утренний бар – шуршит занавеска у входа в его пещеру – пьём кофе. Вечером возле Навоны едим жареные цветы кабачков – хрустящие в масле.
В Риме мы Ваське купили отличную клюку, когда он совсем изнемог после целого дня на ходу. Где-то её попытались забыть, но не сумели.
И абсолютная тривиальность бесконечной невозможности вернуться – переписать на чистовик – выкинуть мусор,– «человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько несчастья»… – и зная чужим всем, тривиальным опытом, заранее зная, – всё равно окажешься кругом виноватый – сам дурак, демиург ёбаный, беспомощный...
И какой-нибудь поворот улицы, косой вечерний свет – отзовётся острым стыдом за всё, чего не смог…
В тёплой темноте мы глядели на воду.
Я слишком поздно повезла родителей в Италию, мама уже болела. Умнейшая решительная мама, которая никогда ни на что не жаловалась, – всегда соревновалась с мужиками – они могут, а я нет?! И толстая мама весело говорила – а вы б попробовали рюкзак в тридцать килограмм всегда на себе носить, – шла в поход, плавала на байдарке, и даже по горам гуляла. В Риме мама жаловалась на стёртые ноги, ныла по каким-то ничтожным поводам – и это мама? И я злилась.
Мама всю жизнь очень любила воду – текущую речную, плещущую озёрную, и морскую – такую бесконечно изменчивую. Могла сидеть и глядеть, глаза проглядывать...
Мы стояли на мосту, смотрели на мелкие перекаты возле острова – в тёплой нежной майской темноте, – и говорили о том, как можно бесконечно глядеть на воду, что в ней видеть, и мне казалось, – вот мама совсем тут, прежняя, вернулась из дальнего далека.
Мы с Васькой неделю жили в майском Риме в 2005–ом. Неподалёку от Termini. Там, где когда–то был самый дешёвый в Риме рынок – mercato rotondo, а в 2005-ом он уже стал – крытым стандартным, не кричали больше продавцы «tre chili una mille» – и жили вокруг азиатские люди – все вывески иероглифами.
Мы конечно же заказали из Парижа самую дешевейшую гостиницу – тогда ещё то ли мы не дошли до того, что надо снимать дома и квартиры, то ли их ещё не сдавали. На гостиницу подороже деньги тратить казалось безумием.
Заказанный нами номер за 60 евро оказался занят, и нам за те же деньги предложили хороший, дорогой, и два дня мы прожили в просторной комнате, выходящей в крошечный садик, где под деревом стояло кресло-качалка.
Переезжать потом из неё в мерзкий полуподвал, в наш заказанный, дешёвый номер, было очень противно.
В переполненном автобусе в первый вечер у Васьки спиздили одолженный ему чужой цифровик (он хотел независимо от меня снимать им, как в записную книжку, потому что я не любила фотографировать просто так, открыточное). Васька злился, а я его за это ругала.
Всё это яйца выеденного не стоило...
Тогда же в Риме я беспокоилась по всяким рабочим поводам. У нас по директорской дурости –тогдашний директор продавал инженерную школу, упирая на то, что мы, в отличие от всех остальных, рьяно учим менеджменту, – несколько лет был недобор на первый курс, и патологически слабые студенты – программировать им было неинтересно, инженерный диплом получить хотелось, и желали они стать «насяльниками», как Васька говорил, – а я опять же очень его за это ругала…
Моя тогдашняя шефиня нервничала, и я тоже, – я была у неё доверенным лицом, и все свои страхи она со мной делила…
В Риме я не могла отвлечься от всей этой ерунды – просто быть с Васькой – жить как хочется – есть в ресторанах, сколько хочется, – не беспокоиться ни о чём, не строить в голове сценариев катастроф и возможных неприятностей...
У собак надо учиться щастью – уж они-то не думают про завтрашние бедствия, когда носятся по лесу. Вот она, плата за человечье сознание!
Есть у Фаллады сказка про золотой талер. Там маленький человечек живёт в бутылочке, – Пятновыводитель – заколдованный принц, и помогает девочке отчистить все монетки в подземелье – не, с памятью так не выходит – с памятью, как у Феллини в «Риме», – строят метро, вдруг на стенках проступают фрески и – бледнеют, гаснут – и пустая стена... Ловишь за хвост – за шуршанье шин на largo Argentina, цепляешься взглядом за охряные фасады на улочке почти у реки – тут ли? А когда – в тот ли приезд, или в этот?
Кажется, поймай тогдашнее слово, прикосновение – не проблеском, последовательностью – из точки А в точку В – ну и что будет, спрашивается? – а как же важно поймать…
Неповседневное наводит прожектора – идём по улице, залитой вечерним светом, – май 2002-го – вот рыночек, помидоры покупаем. Маленький утренний бар – шуршит занавеска у входа в его пещеру – пьём кофе. Вечером возле Навоны едим жареные цветы кабачков – хрустящие в масле.
В Риме мы Ваське купили отличную клюку, когда он совсем изнемог после целого дня на ходу. Где-то её попытались забыть, но не сумели.
И абсолютная тривиальность бесконечной невозможности вернуться – переписать на чистовик – выкинуть мусор,– «человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько несчастья»… – и зная чужим всем, тривиальным опытом, заранее зная, – всё равно окажешься кругом виноватый – сам дурак, демиург ёбаный, беспомощный...
И какой-нибудь поворот улицы, косой вечерний свет – отзовётся острым стыдом за всё, чего не смог…
