Ещё о Марье Синявской

Вслед вчерашнему.

Как Марья доблестные органы наебла провела – народной сказки достойно, только я плохая сказительница.

Когда Синявский вышел из лагеря и решил, «что надо уезжать», Марья сообщила куда следует, что на Западе уже лежит написанная в лагере разоблачительная книга, и что если их выпустят, то, так уж и быть, книга не выйдет в свет, но если нет – пусть органы пеняют на себя.

Книга, написанная в лагере, существовала, – Синявский переправил её по частям в письмах Марье – это «Прогулки с Пушкиным».

Для тех, кто не знает – «Прогулки с Пушкиным» – о Пушкине и о русской культуре – как и следует из названия.

Уехали Синявские на поезде – со всем скарбом – и с авоськой еды в дорогу, собранной марьиной любимой подругой Эмкой – Марья до сих пор поминает, как Эмка сложила еду – бутылка кефира раздавила творог, и из авоськи пошёл дождик.

Примерно через год органы призвали Марью к ответу. Прибывший в Париж гб-шник попросил о встрече. Марья пригласила его в кафе. Перед тем, как отправиться на свиданье, она предупредила «французов» и спрятала в карман магнитофон.

Я не помню всех красочных подробностей – кратко – беседу Марья записала, гб-шника повязали, ночь он провёл в кутузке, а утром был отправлен в Москву.

У Синявских же потребовали, чтоб они немедленно взяли французское гражданство – им его предлагали сразу по приезде, но они отказались – некоторая часть политических эмигрантов тогда гражданства не брала, ощущая себя русскими в изгнании.

Все эти истории будут в книге «Абрам да Марья», которую Марья, я надеюсь, когда-нибудь всё-таки допишет.

О книге Воронель

Ещё о Марье Синявской

Вслед вчерашнему.

Как Марья доблестные органы наебла провела – народной сказки достойно, только я плохая сказительница.

Когда Синявский вышел из лагеря и решил, «что надо уезжать», Марья сообщила куда следует, что на Западе уже лежит написанная в лагере разоблачительная книга, и что если их выпустят, то, так уж и быть, книга не выйдет в свет, но если нет – пусть органы пеняют на себя.

Книга, написанная в лагере, существовала, – Синявский переправил её по частям в письмах Марье – это «Прогулки с Пушкиным».

Для тех, кто не знает – «Прогулки с Пушкиным» – о Пушкине и о русской культуре – как и следует из названия.

Уехали Синявские на поезде – со всем скарбом – и с авоськой еды в дорогу, собранной марьиной любимой подругой Эмкой – Марья до сих пор поминает, как Эмка сложила еду – бутылка кефира раздавила творог, и из авоськи пошёл дождик.

Примерно через год органы призвали Марью к ответу. Прибывший в Париж гб-шник попросил о встрече. Марья пригласила его в кафе. Перед тем, как отправиться на свиданье, она предупредила «французов» и спрятала в карман магнитофон.

Я не помню всех красочных подробностей – кратко – беседу Марья записала, гб-шника повязали, ночь он провёл в кутузке, а утром был отправлен в Москву.

У Синявских же потребовали, чтоб они немедленно взяли французское гражданство – им его предлагали сразу по приезде, но они отказались – некоторая часть политических эмигрантов тогда гражданства не брала, ощущая себя русскими в изгнании.

Все эти истории будут в книге «Абрам да Марья», которую Марья, я надеюсь, когда-нибудь всё-таки допишет.

О книге Воронель

via dyak

У меня впечатление, что я со вчерашнего вечера вынуждена работать ассенизатором...

Вот отсюда

Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные
годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и
современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали
достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он
вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные
материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция
документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом
Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов,
осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них -- Андрей
Синявский -- публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам
Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть
срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой,
известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис".
Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов
не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание
автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР
Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов
докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию
положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы"
Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать
имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью
слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в
выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и
Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно
участвовать в так называемом ""демократическом движении", уклоняются от
контактов с группой Якира".
Документ производил странное впечатление. КГБ СССР ходатайствовало
перед ЦК КПСС о разрешении Синявскому вместе с семьей выехать на три года во
Францию. Не признавая факта сотрудничества Синявского с КГБ СССР, Андропов
сообщал, что в кругах творческой интеллигенции слухи об этом имеются в
соответствии с "принятыми мерами". Осознавая, каким может быть резонанс от
рассекречивания письма Андропова, автор книги предложил комиссии сохранить
имевшийся на нем гриф секретности до лучших времен. Комиссия с этим
согласилась.

Рисунок 13
Фотокопия сфальсифицированного "письма" Ю.В.Андропова в ЦК КПСС об
А.Г.Синявском

Однако уже спустя месяц в кабинете автора появилась
взволнованно-настороженная Розанова. В ее руках имелась ксерокопия
нерассекреченной записки Андропова, представляющая ее сокращенный вариант.
Розанова сообщила, что на Западе широко распространяется эта ксерокопия. Она
ждала объяснений, которых автор книги в полном объеме ей дать не имел права.
В самом деле, в руках Розановой находился доклад КГБ СССР в ЦК КПСС за
подлинным номером и с подлинным содержанием, хотя и не с полным текстом. С
другой стороны, автор не мог сообщить, что этот доклад рассматривался
комиссией и не был рассекречен. Оставалось одно: заявить, что в руках
Розановой находится фальшивка.
На этом мы и расстались, вполне, как мне кажется, удовлетворенные
состоявшимся разговором.
Увы, события продолжали развиваться дальше. Осенью 1992 г. вместе с
Пихоей я был вынужден снова принимать Розанову, теперь уже вместе с
Синявским. К этому времени в израильской газете "Вести" на целый разворот
под рубрикой "Вчера тайное -- сегодня явное" была помещена статья М.Хейфеца
"Новые грехи старого Абрама. Андрей Синявский как агент
КГБ"[389]. Это был приговор, т.к. в конце статьи фигурировала
фотокопия злосчастного документа за номером 409-А в его сокращенной
редакции. В нем были опущены две очень важные части текста. В первой
говорилось: "Вместе с тем известно, что Синявский, в целом следуя нашим
рекомендациям, по существу, остается на прежних идеалистических позициях, не
принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства,
вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском
Союзе.
Различные буржуазные издательства стремятся использовать это
обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ Синявского, что
вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени".
Во втором изъятом отрывке, касаясь предложения не препятствовать выезду
Синявского из СССР, Андропов писал: "Положительное решение этого вопроса
снизило бы вероятность вовлечения Синявского в новую антисоветскую кампанию,
так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от
творческой среды и поставило бы в конечном счете Синявского в ряд писателей
"зарубежья", потерявших общественное звучание".
У нас не было никакого желания постигать мотивы внутриэмигрантской
"разборки", продемонстрированной в этой статье. Но Синявский и Розанова были
последовательны в своем требовании получить официальное заключение по
существу опубликованного документа. Экспертиза не требовала больших усилий и
интеллекта. Уже через час мы передали гостям докладную записку, подписанную
секретарем Специальной комиссии по архивам при Президенте Российской
Федерации Н.А.Кривовой. С ее любезного разрешения процитируем часть текста,
чтобы читателю все стало ясно. "Указанный документ, -- писала Н.А.Кривова,
-- является подделкой, выполненной с помощью ксерокса, и представляет собой
сокращенный вариант подлинной записки номер 409-А от 26.02.73. Из копии
подлинного текста вырезаны угловой штамп бланка КГБ, штамп общего отдела ЦК
КПСС, первый, второй, третий, шестой, седьмой, девятый абзацы, подпись,
вырезки склеены и отсняты на ксероксе. На ксерокопии явно видны следы
склеивания и неровности, оставленные при разрезании.
Подлинная записка номер 409-А от 26.02.73 хранится в фондах Архива
Президента Российской Федерации. Документ был представлен в Специальную
комиссию по архивам при Президенте Российской Федерации для рассекречивания.
Специальная комиссия приняла решение сохранить гриф секретности (Протокол
номер 14 от 22.07.92)"[390].
Рассказанный случай на первый взгляд может показаться некорректным. В
самом деле, неизвестный фальсификатор всего-навсего сократил текст, исключив
из него те части, которые свидетельствовали о непричастности Синявского к
сотрудничеству с КГБ СССР. Однако можно было бы в таком случае не считать
это подлогом только при одном условии: когда существовало бы указание на эту
изъятую часть. Поскольку же такого указания не имелось, читателям был
предложен никогда не существовавший документ, т.е. подлог, намекавший на
связи Синявского с КГБ СССР. Ясно, для чего это было сделано. И точно так же
можно догадываться и о том, кто это сделал. Текст, опубликованный в
израильских "Вестях", по словам их редактора Э.Кузнецова, был получен им от
известного писателя, в прошлом диссидента, В.Максимова. Когда Розанова стала
проводить расследование сама, выяснилось, что этот текст был передан
Максимову Буковским. Уже после того как стал очевиден его фальсифицированный
характер, темпераментная и отчаянно-бескомпромиссная журналистка газеты
"Московские новости" Н.Геворкян решила провести собственное расследование.
Процитируем заключительные слова ее рассказа о злоключениях письма
Андропова. "Из всех фамилий, фигурировавших выше, один человек стопроцентно
читал подлинник в президентском архиве. "Так я ознакомился в архиве с кучей
документов, касающихся правозащитного движения. Среди них бумаги о
хельсинских группах и о судах над членами этих групп, много документов по
делу Щаранского, по делу Синявского и Даниэля, в, частности о досрочном
освобождении Синявского и обстоятельствах его выезда за рубеж. Надеюсь, все
это со временем будет опубликовано..." Владимир Буковский, "Русская мысль"
от 31 июля 1992 г.
Я предприняла несколько безрезультатных попыток дозвониться Буковскому
в Кембридж. Так или иначе он находится где-то в начале цепочки людей,
державших в руках подлинник. Поскольку образ колдующего над ксероксом
"липача" несовместим в моем сознании с образом Буковского, то мне было
интересно выслушать его версию появления в прессе укороченного варианта
записки Андропова... Противно думать, что кто-либо из уважаемых людей
причастен к этой некрасивости"[391]. И она была, видимо, права.


Слово помилован в начале текста не вполне точно. Синявский ни разу не просил власти ни о чём.

Марья добилась досрочного освобождения, о чём подробно рассказывается в книге «Андрей Синявский. 127 писем о любви», Москва. Аграф. 2004.

Синявский мог выйти ещё на полгода раньше, но отказался выходить до выхода Даниэля.

via dyak

У меня впечатление, что я со вчерашнего вечера вынуждена работать ассенизатором...

Вот отсюда

Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные
годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и
современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали
достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он
вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные
материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция
документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом
Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов,
осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них -- Андрей
Синявский -- публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам
Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть
срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой,
известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис".
Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов
не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание
автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР
Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов
докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию
положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы"
Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать
имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью
слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в
выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и
Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно
участвовать в так называемом ""демократическом движении", уклоняются от
контактов с группой Якира".
Документ производил странное впечатление. КГБ СССР ходатайствовало
перед ЦК КПСС о разрешении Синявскому вместе с семьей выехать на три года во
Францию. Не признавая факта сотрудничества Синявского с КГБ СССР, Андропов
сообщал, что в кругах творческой интеллигенции слухи об этом имеются в
соответствии с "принятыми мерами". Осознавая, каким может быть резонанс от
рассекречивания письма Андропова, автор книги предложил комиссии сохранить
имевшийся на нем гриф секретности до лучших времен. Комиссия с этим
согласилась.

Рисунок 13
Фотокопия сфальсифицированного "письма" Ю.В.Андропова в ЦК КПСС об
А.Г.Синявском

Однако уже спустя месяц в кабинете автора появилась
взволнованно-настороженная Розанова. В ее руках имелась ксерокопия
нерассекреченной записки Андропова, представляющая ее сокращенный вариант.
Розанова сообщила, что на Западе широко распространяется эта ксерокопия. Она
ждала объяснений, которых автор книги в полном объеме ей дать не имел права.
В самом деле, в руках Розановой находился доклад КГБ СССР в ЦК КПСС за
подлинным номером и с подлинным содержанием, хотя и не с полным текстом. С
другой стороны, автор не мог сообщить, что этот доклад рассматривался
комиссией и не был рассекречен. Оставалось одно: заявить, что в руках
Розановой находится фальшивка.
На этом мы и расстались, вполне, как мне кажется, удовлетворенные
состоявшимся разговором.
Увы, события продолжали развиваться дальше. Осенью 1992 г. вместе с
Пихоей я был вынужден снова принимать Розанову, теперь уже вместе с
Синявским. К этому времени в израильской газете "Вести" на целый разворот
под рубрикой "Вчера тайное -- сегодня явное" была помещена статья М.Хейфеца
"Новые грехи старого Абрама. Андрей Синявский как агент
КГБ"[389]. Это был приговор, т.к. в конце статьи фигурировала
фотокопия злосчастного документа за номером 409-А в его сокращенной
редакции. В нем были опущены две очень важные части текста. В первой
говорилось: "Вместе с тем известно, что Синявский, в целом следуя нашим
рекомендациям, по существу, остается на прежних идеалистических позициях, не
принимая марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства,
вследствие чего его новые произведения не могут быть изданы в Советском
Союзе.
Различные буржуазные издательства стремятся использовать это
обстоятельство, предлагая свои услуги для публикации работ Синявского, что
вновь может привести к созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени".
Во втором изъятом отрывке, касаясь предложения не препятствовать выезду
Синявского из СССР, Андропов писал: "Положительное решение этого вопроса
снизило бы вероятность вовлечения Синявского в новую антисоветскую кампанию,
так как лишило бы его положения "внутреннего эмигранта", оторвало бы от
творческой среды и поставило бы в конечном счете Синявского в ряд писателей
"зарубежья", потерявших общественное звучание".
У нас не было никакого желания постигать мотивы внутриэмигрантской
"разборки", продемонстрированной в этой статье. Но Синявский и Розанова были
последовательны в своем требовании получить официальное заключение по
существу опубликованного документа. Экспертиза не требовала больших усилий и
интеллекта. Уже через час мы передали гостям докладную записку, подписанную
секретарем Специальной комиссии по архивам при Президенте Российской
Федерации Н.А.Кривовой. С ее любезного разрешения процитируем часть текста,
чтобы читателю все стало ясно. "Указанный документ, -- писала Н.А.Кривова,
-- является подделкой, выполненной с помощью ксерокса, и представляет собой
сокращенный вариант подлинной записки номер 409-А от 26.02.73. Из копии
подлинного текста вырезаны угловой штамп бланка КГБ, штамп общего отдела ЦК
КПСС, первый, второй, третий, шестой, седьмой, девятый абзацы, подпись,
вырезки склеены и отсняты на ксероксе. На ксерокопии явно видны следы
склеивания и неровности, оставленные при разрезании.
Подлинная записка номер 409-А от 26.02.73 хранится в фондах Архива
Президента Российской Федерации. Документ был представлен в Специальную
комиссию по архивам при Президенте Российской Федерации для рассекречивания.
Специальная комиссия приняла решение сохранить гриф секретности (Протокол
номер 14 от 22.07.92)"[390].
Рассказанный случай на первый взгляд может показаться некорректным. В
самом деле, неизвестный фальсификатор всего-навсего сократил текст, исключив
из него те части, которые свидетельствовали о непричастности Синявского к
сотрудничеству с КГБ СССР. Однако можно было бы в таком случае не считать
это подлогом только при одном условии: когда существовало бы указание на эту
изъятую часть. Поскольку же такого указания не имелось, читателям был
предложен никогда не существовавший документ, т.е. подлог, намекавший на
связи Синявского с КГБ СССР. Ясно, для чего это было сделано. И точно так же
можно догадываться и о том, кто это сделал. Текст, опубликованный в
израильских "Вестях", по словам их редактора Э.Кузнецова, был получен им от
известного писателя, в прошлом диссидента, В.Максимова. Когда Розанова стала
проводить расследование сама, выяснилось, что этот текст был передан
Максимову Буковским. Уже после того как стал очевиден его фальсифицированный
характер, темпераментная и отчаянно-бескомпромиссная журналистка газеты
"Московские новости" Н.Геворкян решила провести собственное расследование.
Процитируем заключительные слова ее рассказа о злоключениях письма
Андропова. "Из всех фамилий, фигурировавших выше, один человек стопроцентно
читал подлинник в президентском архиве. "Так я ознакомился в архиве с кучей
документов, касающихся правозащитного движения. Среди них бумаги о
хельсинских группах и о судах над членами этих групп, много документов по
делу Щаранского, по делу Синявского и Даниэля, в, частности о досрочном
освобождении Синявского и обстоятельствах его выезда за рубеж. Надеюсь, все
это со временем будет опубликовано..." Владимир Буковский, "Русская мысль"
от 31 июля 1992 г.
Я предприняла несколько безрезультатных попыток дозвониться Буковскому
в Кембридж. Так или иначе он находится где-то в начале цепочки людей,
державших в руках подлинник. Поскольку образ колдующего над ксероксом
"липача" несовместим в моем сознании с образом Буковского, то мне было
интересно выслушать его версию появления в прессе укороченного варианта
записки Андропова... Противно думать, что кто-либо из уважаемых людей
причастен к этой некрасивости"[391]. И она была, видимо, права.


Слово помилован в начале текста не вполне точно. Синявский ни разу не просил власти ни о чём.

Марья добилась досрочного освобождения, о чём подробно рассказывается в книге «Андрей Синявский. 127 писем о любви», Москва. Аграф. 2004.

Синявский мог выйти ещё на полгода раньше, но отказался выходить до выхода Даниэля.