Очень ненавязчивый, негромкий, очень интимный фильм.
О Бродском и не о Бродском, даже, наверно, не очень-то о Бродском.
Зоя Борисовна Томашевская – дочка знаменитого директора Пушкинского дома, умершего в пятидесятые, – рассказывает – благородная старуха сидит за чайным столом в огромной комнате с книгами по стенам и говорит, что в жизни была счастлива – со сколькими прекрасными людьми общалась, идёт по улице, с трудом поднимается по лестнице, – рассказы-разговоры перемежаются старинными фотографиями, документальными кадрами – блокада, 30-ые годы...
Потом, ближе к середине фильма, всё чаще появляется её дочка Настя – почти всё время молчит, тихо отвечает на вопросы. Ходит совсем по-старчески, и лицо потухшее – Настя осталась инвалидом после пожара.
Зима, ёлка в эркере. Я с изумлением увидела на ёлке наши игрушки – белый шарик в золотых звёздочках, зелёно-розовую сосульку.
Потом мельком Настя сказала, трогая их пальцем, – многие привёз Бертран. Я не поняла, кто это, может, отвлеклась и не уследила, но – понятно, почему у нас одинаковые игрушки...
Зоя Борисовна рассказывает про маму, про папу, с придыханием про Ахматову, про то, как бежала к ней по первому зову– помочь, принести, посидеть, потому что папа ей в детстве объяснил, что если Ахматова о чём-то попросит, – исполнять тут же.
На меня, как всегда, когда я слышу или читаю рассказы о трогательной ахматовской беспомощности, накатывает злость – ей бы, как Цветаевой, рыбу на кухне жарить, да копейки считать, а то – «Анна Андреевна не умела пользоваться лифтом».
Рихтер, не любивший гостиниц, на всех ленинградских гастолях у Томашевских останавливался, и однажды пришёл домой босиком, потому что по дороге развалился под дождём старый башмак. И целая история с новыми жёлтыми ботинками, посланными в подарок Рихтеру в Москву.
Красивая старуха идёт, опираясь на палку, по Летнему саду, рассказывает, что она архитектор по интерьеру, и что это очень эфемерная профессия, – дома переделывают, интерьеры не сохраняются, и лучшая её работа – интерьер литературного кафе – кондитерской Вольфа, откуда Пушкин уехал на дуэль, больше не существует – теперь на месте кондитерской Вольфа Пицца Хат.
С Бродским Томашевская познакомилась у Ахматовой, привела его чай пить, и, увидев, с какой тоской Бродский, у которого не было своего угла, смотрит на комнату с книгами, пригласила его пожить в их громадной квартире, пока они будут в Крыму.
Бродский подружился с девятилетней девочкой Настей, стал писать ей письма, а на полях рисовать картинки. Нежные письма ребёнку от очень одинокого взрослого.
( Read more... )
О Бродском и не о Бродском, даже, наверно, не очень-то о Бродском.
Зоя Борисовна Томашевская – дочка знаменитого директора Пушкинского дома, умершего в пятидесятые, – рассказывает – благородная старуха сидит за чайным столом в огромной комнате с книгами по стенам и говорит, что в жизни была счастлива – со сколькими прекрасными людьми общалась, идёт по улице, с трудом поднимается по лестнице, – рассказы-разговоры перемежаются старинными фотографиями, документальными кадрами – блокада, 30-ые годы...
Потом, ближе к середине фильма, всё чаще появляется её дочка Настя – почти всё время молчит, тихо отвечает на вопросы. Ходит совсем по-старчески, и лицо потухшее – Настя осталась инвалидом после пожара.
Зима, ёлка в эркере. Я с изумлением увидела на ёлке наши игрушки – белый шарик в золотых звёздочках, зелёно-розовую сосульку.
Потом мельком Настя сказала, трогая их пальцем, – многие привёз Бертран. Я не поняла, кто это, может, отвлеклась и не уследила, но – понятно, почему у нас одинаковые игрушки...
Зоя Борисовна рассказывает про маму, про папу, с придыханием про Ахматову, про то, как бежала к ней по первому зову– помочь, принести, посидеть, потому что папа ей в детстве объяснил, что если Ахматова о чём-то попросит, – исполнять тут же.
На меня, как всегда, когда я слышу или читаю рассказы о трогательной ахматовской беспомощности, накатывает злость – ей бы, как Цветаевой, рыбу на кухне жарить, да копейки считать, а то – «Анна Андреевна не умела пользоваться лифтом».
Рихтер, не любивший гостиниц, на всех ленинградских гастолях у Томашевских останавливался, и однажды пришёл домой босиком, потому что по дороге развалился под дождём старый башмак. И целая история с новыми жёлтыми ботинками, посланными в подарок Рихтеру в Москву.
Красивая старуха идёт, опираясь на палку, по Летнему саду, рассказывает, что она архитектор по интерьеру, и что это очень эфемерная профессия, – дома переделывают, интерьеры не сохраняются, и лучшая её работа – интерьер литературного кафе – кондитерской Вольфа, откуда Пушкин уехал на дуэль, больше не существует – теперь на месте кондитерской Вольфа Пицца Хат.
С Бродским Томашевская познакомилась у Ахматовой, привела его чай пить, и, увидев, с какой тоской Бродский, у которого не было своего угла, смотрит на комнату с книгами, пригласила его пожить в их громадной квартире, пока они будут в Крыму.
Бродский подружился с девятилетней девочкой Настей, стал писать ей письма, а на полях рисовать картинки. Нежные письма ребёнку от очень одинокого взрослого.
( Read more... )