(no subject)

В воскресенье в восемь утра совсем пусто на улице – мы с Катей, да сороки, да толстенный лесной голубь. Интересно, сороки понимают в днях недели?

В будни по утрам они сварливо переговариваются – с ветки на ветку.

А в воскресенье рассиживаются на перилах у самой двери в подъезд, и даже увидев Катерину, не спешат улетать. И в самом деле, рассуждают они, – будет ли неповоротливая медведиха сокрушаться о том, что люди не летают как птицы, как когда-то её тёзка над Волгой.

Мы обошли дом по мокрым газонам, на нас наскакивал ветер, он трепал крошечные зимоустойчивые некрасивые цветочки на деревцах одной из бесчисленных вишнёвых пород, которые неустанно цветут с декабря.

Мокрый ветер в морду – и хоть мы и далеко на севере в Париже, и северное лето карикатурит не нас, – всё равно не забываю вспомнить, как пыльную книжку с полки снять – август в Зеленогорске – скрип мокрого песка под ногами, одинокие скамейки, запах прутика – обнажается зелёное, когда ногтями сдираешь кору, – и остро пахнет.

На пляже ямы с водой, а там полупрозрачная рыбка колюшка. Может, это и есть бананка?

Вот нашла её в Википедии – оказывается, всюду она живёт – есть колюшки морские, пресноводные, а ещё солоноватоводные – небось, в Финском заливе эти самые и жили, там где «в море нежно-ледяная и несолёная вода». И оказывается, у этих рыбёшек есть шипы – ну, как иначе такая маленькая защитится от врагов.

Вот это и есть «балтийские болота» – мелкота – чтоб окунуться, надо чуть не до Кронштадта дойти, песок да сосны. А бывает, что и лося встретишь – огромного страшного с гигантским мягким носом.

Клумба с красными цветами, которые мама называла гелиотропами.

Картинки в книжке, переложенные шуршащей как песок папиросной бумагой. Стеклянный шар, а там домик, снегопад, когда потрясёшь, и бесцветные заливные волны – за толстой стеклянной стенкой, и выключили звук.