(no subject)

Читала я в автобусе книжку Marilynne Robinson «Housekeeping» – по давней наводке Ишмаэля –наконец-то с полки нечитанного её взяла, где она несколько лет провалялась.

Радовалась созвучности запахов, огромному холодному озеру на краю мира. И наткнулась на упоминание растения skunk cabbage, которое весной там появляется. А действие происходит в Штатах на западном берегу.

Сразу подумала про заячью капусту-кисличку, которая цветёт весной в лесу Рамбуйе и на Карельском. Нашла skunk cabbage в Википедии, обнаружила, что, хоть всюду и написано, что это растение тамошнее, американское, с западного побережья, – эта капустка очень похожа на белокрыльник.
...
Шли в субботу по нашему лесу с Бегемотом и с двумя Танями – с собакой и с tangirbassa. И вдруг видим, - под деревом здоровенная омёла лежит – упала с него. Совсем живая, крепкая, с прозрачными ягодками. Взяла я её. Будет теперь в гостиной на крюке висеть. В прошлый раз мы с Васькой лет двадцать назад нашли омёлу в лесу Рамбуйе – в зимней тёплой мокрости по уши в грязи там брели и на омёлу набрели. Нюша хлюпала по лужам – она-то в отличие от Кати и Тани, в них и полежать любила – расположиться и отдохнуть... Скажем прямо, как миргородская пятнистая свинья...
...
И, конечно же, на старом месте растёт щавель. Тот самый, который в прошлом году впервые в Новый год набрали – «Вот поляна угощает новогодним щавелём». Странное дело – собирать зимний щавель. Его всё ж мало, вот и тянешься к каждому листику, приглядываешься. Заодно и на юные одуванчиковые смотришь, и на глухую крапиву.

Когда-то в июне сидели мы с Джейком на лужайке в Альпах над Турином, а на склоне старушка-божий одуванчик рвала какую-то траву. Джейк меня отрядил узнать, что ж это она собирает – всегда боялся, что мы что-нибудь упустим вкусное, или интересное, что другие знают.

Старушка и говорит: insalata. Ну, инсалата, и инсалата, а я вон щавель собираю, вглядываюсь в каждый листик, чтоб не забыть никого. А ведь бывают недоросшие конские щавелины, очень похожие, только пожёстче, потемней. Тут уж лучше всего на вкус – кусить стебель – не кислый, значит, не щавель.
Ваську когда-то очень взволновала история о том, что плохо формализуется – как мы отличаем кошку от собаки. Где-то когда-то я об этом читала:  информатически трудно сформулировать, каким образом мы узнаём собак – пород-то разных не счесть, и чем, спрашивается, похож тойтерьер на сенбернара, или там на колли.

Вообще у Васьки была всегда уйма любопытства ко всякому научному популяризаторству. Я злилась, ясное дело, когда он хотел, чтоб ему за полчаса объяснили то, чему студентов год учат. И вообще не понимала, зачем ему это галопом по европам... А было нужно – такой был в нём хвост шестидесятых – лавры Сайруса Смита покою не давали... И Возрождение.

Сидишь так на полянке на корточках – щавелинки – одна, другая... Ложная... Земляничные листья.

Эники-беники ели вареники, а мы вот щавель поедим...

«Кузнечика» листала перед сном – гляжу на даты – радуюсь, видя декабрь 2011-го, или там январь 2012-го – сколько ж ещё нам оставалось... Длилась себе наша вечность, и длилась вечная. Пока длится – вечность...

(no subject)

Ёлочные украшения на улицах до Рождества – обещают волшебство, напоминают о том, как пахнет сеном в яслях, где тепло дышат домашние звери. А стеклянные бабочки присели на провода – вот-вот отлетят. И светящиеся пожелания Нового года висят знаком устойчивости мира.

А после каникул – грудой громоздящейся на столе грязной послепраздничной посуды – они, и синие лампочки под ветром на церковной площади тёмным ещё утром только тревогу несут.

И думаешь про себя – снимите уже всё это! Правда, сама жалею ёлку – как её уберёшь, если она ещё живая и пахнет, несмотря на то, что торчат голые хвосты веток, и позавчера с помертвелой палки скатился и разбился стеклянный шар – как же всегда жалко ёлочных игрушек!

А ещё не хочется мне её снимать из-за лампочек, – они отражаются в двойных стёклах и кошачьими глазами подмигивают из-за окна – мы с Васькой по вечерам на них всегда глядели – он из кресла, а я вертясь на компьютерном стуле.

Красные огоньки разгораются и потухают головешками в костре. Жёлтая лампочка освещает сзади стеклянный шар, и в нём, кажется, вглядись – и увидишь какую-то минутную жизнь, будто в чужом окне – но сразу гаснет, и остаётся непроницаемая матовость. Ёлка – живое существо, пока она тут – с запахом, с шарами, с огнями – всё вокруг неё пляшет. По васькиным словам Татьяна Григорьевна Гнедич ёлку держала до Татьяниного дня. Но и ставила её позже, к Новому году. А когда с Рождества дольше, чем до середины января, и не додержишь...

За год забываешь, какие шары разбились... И всё равно 3 коробки игрушек – на три ёлки, ну, на две с половиной. Хоть последние годы и не покупали новых.

Сегодня в первый послеканикулярный день на работе – bonne année, да bonne année – а ведь странен русский язык – по-английски и по-французски – доброе пожелание – happy new year, bonne année, а по-русски почему-то поздравление – с чем? С тем, что прожили ещё один год?

«Кошка занесёт на ёлку, играя,
Невнятный отражённый свет извне.
А в комнату из-за стёкол заглянут, мигая,
Глаза котов в заоконной стране»