(no subject)

В насквозь просвеченном золотистом коконе, сомнамбулой стволы тёплые вечерние трогать, из открытой небесной двери – на тёмную голландскую картину свет.

В такие вечера я хватала Ваську и Катю – и в лес  – до дальнего пруда – или до пня перед спуском в овраг, – или хоть до скамейки на опушке.
Зелёный юный пушок на деревьях – не по дням, а по часам, на глазах обращается в листья.

И не понять как – вот эта земля – тихая укрытая шуршащая листьями прошлого года – и вдруг – вздохом, всплеском – ну как подловить – ветреницы – под деревьями, сколько глаз хватает – и потом так же – вздохнёт – и дикие гиацинты-пролески... Живая земля. И деревья.

Таня бежит, вскидывая всеми четырьмя ногами, как юный телёнок.

И на сирени бутоны.

В живописи – снег так часто, и осень, и лето, и весна, когда она только напружинилась на старте.

А вот этот фейерверк – вот это рвущееся отовсюду, перебивая друг друга, цветенье, – и лепестки уже на земле, – этот зелёный не оперившийся пух, – не помню таких картин – будто сливается за окнами вагона под перестук колёс – зелень с бело-розовым.

Пролетела вечность. И с пустыми руками стоишь... Пролески вянут в одну минуту, до дому не донесёшь. И ветреницы – жалкие букетики продавали в Ленинграде на первое мая, подснежниками звали... Покупали их, почти уже увядшими...

Вчера за окном в кампусе – три сойки – друг за дружкой на тополе... В кампусе редко сойки – тут синицы, сороки, дрозды...

Сойка на орешнике поздней осенью четырнадцать с половиной лет назад – я вышла с лекции – а она мазнула крылом по голой ветке. Тогда Ваське сделали шунтирование, и всё уже обошлось. Я дышала и глядела на сойку...

На стенке в офисе среди нескольких фоток сделанный Бегемотом до цифровиков снимок буйволиного телёнка из Туари – лет пятнадцать ему, не меньше, – жив ли зверь, стал ли громадным буйволом, увенчанным рогами?
...
Деревья – эдакие птицы Фениксы...

Из голых мокрых веток несколько дней назад – вкусные юные листочки на сегодняшнем закате – и всем нутром понимаешь оленя, – выйдет из-за ближнего ствола – и мокрый нос, и губы, дыханье – пожуёт эти юные листья – и дальше пойдёт...

«Но деревья ведь долго живут –
                          так что ж они плачут?


И почему тогда не плачут собаки?»