(no subject)

Лёжа на чужом широком каменном парапете в роли изгороди, глядя в серое в клочьях кое-как разорванных облаков небо... Зяблик над головой выводил свои несоловьиные трели, море внизу шуршало, прилив неотвратимо наступал, оставляя от пляжа полоску вдоль скал.

Чуть поодаль в волнах качались какие-то в чёрном – люди в гидрокостюмах на досках, марсиане, чудища морские? Вот один отделился и бодро подгребая поплыл к берегу. Но не вышел, встал с доской подмышкой, развернулся и опять лёг в волны.

Пахло раздухарившейся к вечеру жимолостью. И всё шуршало, да шлёпало море.

А я думала – вот странно как – я совсем не хочу в своё совершенно щасливое детство – не, не надо «когда я снова стану маленьким, когда я снова стану зябликом» – а снег яблоком так и пахнет, и сейчас,... Не хочу – потому что совсем не могу вообразить жизни, где решают за меня – да, за родителями, как за каменной стеной, но – вот это вот – решают за меня – нет, не хочу в детство...

Но – каждый раз в Бретани в какой-нибудь вечер – Бабанины руки режут картошку в салат... Песок... Балтийские болота в уголке огромного волшебного зеркала.

Дача – сирень, песчаные дороги, запах резинового мяча... Каждый год всё сходилось, – к даче... Негородской я что ли житель? Молоко в эмалированном бидончике с клубничиной – впрочем, придумала я клубничину, не помню я, какая была картинка.

Десять раз перечитанные «Большие надежды», которые поехали с нами в Усть-Нарву, и книжек на лето всегда не хватало. И всё равно я сейчас оттуда помню только какие-то жалкие огрызки.

И до сих пор куски негородского пространства, встреченные вдруг в городе, сжимают горло, – одуванчики, лопухи – почему? Не-верой в не-вернуть?

Джейк, слушая мои телефонные по-русски разговоры, запомнил три русских слова – нет ничего никогда. Именно против них выходят шеренгами лопухи и мальвы между городских домов? Море шуршит и шлёпает...