![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Jul. 24th, 2020 11:48 amДни рожденья праздновались в два приёма – день друзей и день родственников.
Впрочем, у бабы Розы бывало некоторое смешение – лучшие друзья были родственниками её рано умершего мужа, папиного отчима...
Одно время в сети болталась запись, к которой я испытывала некоторую нежность: две девочки из Ярославля пели «Айфн припечек». Сейчас почему-то эта запись недоступна. Симпатичные девочки, и пели приятно, но трогало меня не их пение, а зал, в который периодически уходила камера – лысины блестели и переливались, кавали друг другу... Матвей Саич – бабушкин любовник, который, уходя от бабушки по вечерам, громко топал в корридоре, потом хлопал дверью, а потом возвращался на цыпочках. Впрочем, на это я внимания не обращала, это мама мне рассказала. Поджарый лысый, маленький, шоколадки дарил и заводную игрушку – дюймовочку в закрытом цветке, который с механическим жужжаньем раскрывался, когда ключик повернёшь. Вера Вениаминовна, толстая, в зелёном платье с брошкой. Подтянутая строгая тётя Дося. Главный старший брат Бабани – Мойсей. Когда надо было кого-нибудь из нас позвать, начиналось с Мойсея – Мойсей, Лена, Таня, Маша! Впрочем, после Мойсея порядок определён не был – до нужного Бабаня доходила через несколько имён, и только Мойсей занимал неизменно первое место. Мойсей успел выучиться в хедере, умел читать на идише, и из Вильнюса мы привезли ему на идише газету – удивительным образом там такая выходила в 70-ые.
Позавчера в Париже мы обедали с одним преподом, который года четыре назад ко мне приблудился. До пенсии он работал в American University of Paris. Невысокий субтильный. Немного занудный. Очень боится что-нибудь сделать недостаточно хорошо. Побаивается компьютеров – мало ли какой вирус из компа вылезет, или ещё, не дай бог, кто-нибудь как-нибудь к нему в комп залезет, и всё про него узнает. Седые пушистые коротко стриженые волосы, глаза беззащитные.
Он очень медленно двигается, чуть волоча ноги. У него болезнь Паркинсона, с которой он, сжав зубы, борется.
Студенты его обожают. Он пишет им длинные письма, и все их начинает с dear students.
Эллиот жил в Египте до шестнадцати лет. При Гамель-Абдер-на всех Насере. Они уехали вдвоём с отцом, мама умерла. Тогда Насер выдавил из Египта бОльшую часть евреев.
Как-то раз Эллиот написал студентам проникновенное письмо – о том, как он не выучил арабского, – жил в Египте, говорил по-французски и арабского не выучил. И как это стыдно жить в стране и не говорить на её языке. А ещё – как это глупо не выучить чего-то, когда это выучить так просто – только бери. Он до сих пор жалеет о невыученном арабском, а они – не учат математику, – и какая разница, понадобится ли она им в жизни – важно, что им предоставляют щасливую возможность её выучить, а они не берут... И потом об этом пожалеют.
Однажды очень симпатичная тётка, которая у нас ведает расписанием, и проявляет в его составлении недюжинные таланты, сказала мне, что её всегда интересовало, как Эллиот, такой негромкий, такой вроде бы робкий, справляется с оголтелой стаей студентов. И вот узнала. Она как-то раз шла по корридору мимо аудитории, где Эллиот вёл занятия, и дверь была приоткрыта – она услышала из-за этой двери громовой раскатистый голос, – Эллиот у доски.
Эллиот старше меня – наверно, лет на восемь старше – а мне кажется, что на два поколения – что он пришёл с того дня рожденья, который для родственников...
Мы сидели втроём с ним и с Бегемотом в славном кафе возле Жюсьё – на террасе – ели салаты и болтали – о том, о сём – почему-то заговорили об эмиграции, которая тогда звалась отъездом – в прошлой-позапрошлой жизни – сорок лет назад для нас с Бегемотом, пятьдесят с гаком лет назад для Эллиота. При Брежневе, при на всех Насере.
Они с отцом ждали американских виз в Париже. Мы их ждали в Риме. Из Египта выезжали с двадцатью пятью фунтами на человека, в Сэсэсэр меняли рубли по курсу, так что выходило девяносто долларов на нос – побольше, вроде, чем 25 фунтов. Правда, в Египте можно было дать какому-нибудь чиновнику взятку, чтоб он вывез деньги и положил на счёт на Западе. А счёт этот можно было открыть! Железного занавеса в Египте не было. Чиновники, правда, иногда не только взятку брали, но и деньги заодно прикарманивали. Эллиоту с отцом повезло – их чиновник оказался приличным, все их деньги вывез. Нас всё время до приезда в Америку кормил ХИАС, египтян – никто.
А потом Эллиот из Америки уехал во Францию – «ну, я себя всегда французом считал – язык, культура».
Естественно, про работу поговорили – talk shop – ну, куда без этого.
«Раз мы сейчас меняем программу первого курса, то через год, если я ещё буду «тут», если смогу работать, я вот как, пожалуй, сделаю на втором...»
Раз в неделю они с женой ходят в кружок еврейских народных танцев...
И почему-то, к слову пришлось, он рассказал советский анекдот, не зная, что он советский. Как человек вызывает электрика, и ему назначают дату в 2050-ом году. Проситель интересуется, придёт электрик утром, или после обеда. – А вам зачем? – Просто на утро у меня уже назначен водопроводчик...
На встречу Эллиот приехал с компом, – технические вопросы у него были...
Впрочем, у бабы Розы бывало некоторое смешение – лучшие друзья были родственниками её рано умершего мужа, папиного отчима...
Одно время в сети болталась запись, к которой я испытывала некоторую нежность: две девочки из Ярославля пели «Айфн припечек». Сейчас почему-то эта запись недоступна. Симпатичные девочки, и пели приятно, но трогало меня не их пение, а зал, в который периодически уходила камера – лысины блестели и переливались, кавали друг другу... Матвей Саич – бабушкин любовник, который, уходя от бабушки по вечерам, громко топал в корридоре, потом хлопал дверью, а потом возвращался на цыпочках. Впрочем, на это я внимания не обращала, это мама мне рассказала. Поджарый лысый, маленький, шоколадки дарил и заводную игрушку – дюймовочку в закрытом цветке, который с механическим жужжаньем раскрывался, когда ключик повернёшь. Вера Вениаминовна, толстая, в зелёном платье с брошкой. Подтянутая строгая тётя Дося. Главный старший брат Бабани – Мойсей. Когда надо было кого-нибудь из нас позвать, начиналось с Мойсея – Мойсей, Лена, Таня, Маша! Впрочем, после Мойсея порядок определён не был – до нужного Бабаня доходила через несколько имён, и только Мойсей занимал неизменно первое место. Мойсей успел выучиться в хедере, умел читать на идише, и из Вильнюса мы привезли ему на идише газету – удивительным образом там такая выходила в 70-ые.
Позавчера в Париже мы обедали с одним преподом, который года четыре назад ко мне приблудился. До пенсии он работал в American University of Paris. Невысокий субтильный. Немного занудный. Очень боится что-нибудь сделать недостаточно хорошо. Побаивается компьютеров – мало ли какой вирус из компа вылезет, или ещё, не дай бог, кто-нибудь как-нибудь к нему в комп залезет, и всё про него узнает. Седые пушистые коротко стриженые волосы, глаза беззащитные.
Он очень медленно двигается, чуть волоча ноги. У него болезнь Паркинсона, с которой он, сжав зубы, борется.
Студенты его обожают. Он пишет им длинные письма, и все их начинает с dear students.
Эллиот жил в Египте до шестнадцати лет. При Гамель-Абдер-на всех Насере. Они уехали вдвоём с отцом, мама умерла. Тогда Насер выдавил из Египта бОльшую часть евреев.
Как-то раз Эллиот написал студентам проникновенное письмо – о том, как он не выучил арабского, – жил в Египте, говорил по-французски и арабского не выучил. И как это стыдно жить в стране и не говорить на её языке. А ещё – как это глупо не выучить чего-то, когда это выучить так просто – только бери. Он до сих пор жалеет о невыученном арабском, а они – не учат математику, – и какая разница, понадобится ли она им в жизни – важно, что им предоставляют щасливую возможность её выучить, а они не берут... И потом об этом пожалеют.
Однажды очень симпатичная тётка, которая у нас ведает расписанием, и проявляет в его составлении недюжинные таланты, сказала мне, что её всегда интересовало, как Эллиот, такой негромкий, такой вроде бы робкий, справляется с оголтелой стаей студентов. И вот узнала. Она как-то раз шла по корридору мимо аудитории, где Эллиот вёл занятия, и дверь была приоткрыта – она услышала из-за этой двери громовой раскатистый голос, – Эллиот у доски.
Эллиот старше меня – наверно, лет на восемь старше – а мне кажется, что на два поколения – что он пришёл с того дня рожденья, который для родственников...
Мы сидели втроём с ним и с Бегемотом в славном кафе возле Жюсьё – на террасе – ели салаты и болтали – о том, о сём – почему-то заговорили об эмиграции, которая тогда звалась отъездом – в прошлой-позапрошлой жизни – сорок лет назад для нас с Бегемотом, пятьдесят с гаком лет назад для Эллиота. При Брежневе, при на всех Насере.
Они с отцом ждали американских виз в Париже. Мы их ждали в Риме. Из Египта выезжали с двадцатью пятью фунтами на человека, в Сэсэсэр меняли рубли по курсу, так что выходило девяносто долларов на нос – побольше, вроде, чем 25 фунтов. Правда, в Египте можно было дать какому-нибудь чиновнику взятку, чтоб он вывез деньги и положил на счёт на Западе. А счёт этот можно было открыть! Железного занавеса в Египте не было. Чиновники, правда, иногда не только взятку брали, но и деньги заодно прикарманивали. Эллиоту с отцом повезло – их чиновник оказался приличным, все их деньги вывез. Нас всё время до приезда в Америку кормил ХИАС, египтян – никто.
А потом Эллиот из Америки уехал во Францию – «ну, я себя всегда французом считал – язык, культура».
Естественно, про работу поговорили – talk shop – ну, куда без этого.
«Раз мы сейчас меняем программу первого курса, то через год, если я ещё буду «тут», если смогу работать, я вот как, пожалуй, сделаю на втором...»
Раз в неделю они с женой ходят в кружок еврейских народных танцев...
И почему-то, к слову пришлось, он рассказал советский анекдот, не зная, что он советский. Как человек вызывает электрика, и ему назначают дату в 2050-ом году. Проситель интересуется, придёт электрик утром, или после обеда. – А вам зачем? – Просто на утро у меня уже назначен водопроводчик...
На встречу Эллиот приехал с компом, – технические вопросы у него были...
