John Irving, "Hotel New Hampshire"
Jul. 19th, 2018 12:17 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaЯ прочитала ещё один роман Ирвинга. И опять у меня смешанные ощущения. Это третий его роман, который я прочла. Местами длинно, местами немного нудно, но в целом – несомненно да!
«The world according to Garp»
«A prayer for Owen Meany»
Ирвинг, конечно, повторяется, – у него по книгам бродят цирковые медведи, писатели, чудаки, живущие свою жизнь крайне эксцентрично и не воспринимающие её, как эксцентричную.
Ирвинг ортогонален нашему морализаторскому правильному времени, с его (времени) всепоглощающей потребностью всё расставить по местам, твёрдо обозначить, что правильно, а что нет... Ирвинговские романы врастают из предвоенного времени в шестидесятые. Главный герой его обычно – человек рожденья середины сороковых, или чуть позже. А родители – во всех трёх прочитанных мной романах они очень важны – растут из довойны.
Мир Ирвинга яростный и прекрасный. В нем много жестокости и много спонтанности, и правила игры человек для себя определяет сам.
В этой книжке брат с сестрой не могут изжить свой вечный с детства роман, не затрахав друг друга до полусмерти. Закомплексованная девушка надевает по утрам медвежий наряд, бегает на четырёх ногах и защищает проституток от буянящих клиентов. Главный герой в 14 лет ходит трахаться к взрослой женщине, работающей в гостинице, которая принадлежит его семье...
Но есть в книжке и настоящий медведь, с ним в примоских гостиницах Мэйна выступает старый еврей из Вены по прозвищу Фройд. Медведь вырос из медвежонка в команде лесорубов, и его зовут просто и ясно – State-of-Maine! Правда, потом медведя переименовали, и он стал зваться Earl – потому что он говорил только « earl ». Как тот котёнок, которого просили сказать «электричество», а он говорил «мяу».
Старый еврей возвратился в Вену накануне войны, отлично понимая, что происходит, – и даже выжил в этой войне...
И всё это вместе создаёт совершенно безумный и одновременно очень логичный мир, где, может быть, основная движущая сила – жить в соответствии со своей этикой. И никакой жалости к себе. У Ирвинга все книги трагические, или по крайней мере в каждой книге происходят трагические события, – и никакой жалости к себе. И меня захватывают его романы, они меня втягивает, – из мира с ухоженными газонами и взаимной вежливостью в мир растрёпанный, смещённый, с внезапностью, ночными звонками и медведями.
«The world according to Garp»
«A prayer for Owen Meany»
Ирвинг, конечно, повторяется, – у него по книгам бродят цирковые медведи, писатели, чудаки, живущие свою жизнь крайне эксцентрично и не воспринимающие её, как эксцентричную.
Ирвинг ортогонален нашему морализаторскому правильному времени, с его (времени) всепоглощающей потребностью всё расставить по местам, твёрдо обозначить, что правильно, а что нет... Ирвинговские романы врастают из предвоенного времени в шестидесятые. Главный герой его обычно – человек рожденья середины сороковых, или чуть позже. А родители – во всех трёх прочитанных мной романах они очень важны – растут из довойны.
Мир Ирвинга яростный и прекрасный. В нем много жестокости и много спонтанности, и правила игры человек для себя определяет сам.
В этой книжке брат с сестрой не могут изжить свой вечный с детства роман, не затрахав друг друга до полусмерти. Закомплексованная девушка надевает по утрам медвежий наряд, бегает на четырёх ногах и защищает проституток от буянящих клиентов. Главный герой в 14 лет ходит трахаться к взрослой женщине, работающей в гостинице, которая принадлежит его семье...
Но есть в книжке и настоящий медведь, с ним в примоских гостиницах Мэйна выступает старый еврей из Вены по прозвищу Фройд. Медведь вырос из медвежонка в команде лесорубов, и его зовут просто и ясно – State-of-Maine! Правда, потом медведя переименовали, и он стал зваться Earl – потому что он говорил только « earl ». Как тот котёнок, которого просили сказать «электричество», а он говорил «мяу».
Старый еврей возвратился в Вену накануне войны, отлично понимая, что происходит, – и даже выжил в этой войне...
И всё это вместе создаёт совершенно безумный и одновременно очень логичный мир, где, может быть, основная движущая сила – жить в соответствии со своей этикой. И никакой жалости к себе. У Ирвинга все книги трагические, или по крайней мере в каждой книге происходят трагические события, – и никакой жалости к себе. И меня захватывают его романы, они меня втягивает, – из мира с ухоженными газонами и взаимной вежливостью в мир растрёпанный, смещённый, с внезапностью, ночными звонками и медведями.
