Римское-подпарижское-всякое
Feb. 22nd, 2020 11:55 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaПопугайчики мои, пташки не лесные. Птахи наливные. От подпарижских римским привет.
А уж не обидно ль от чёрных ворон серым привет передавать, право и не знаю.
Давно уже не летают попугайчики до середины Днепра, не редкие они птицы. Может, туканы летают, или страусы.
А теперь вот и от римских парижским передать привет не грех. Я пробегАла под платаном в уже упавшей тьме, и фонарь подсвечивал снизу рассевшихся на ветках попугаев, их, ей же богу, была сотня, или даже две. И они кричали – нет, не благим матом – благой мат – это тревожный крик, а их был – радостный – весенний крик попугаев. На соседнем платане сидел не пяток сорок, а, наверно, десяток – и они молчали, слушали попугаев, на концерт слетелись.
В феврале с Яникула видны снежные вершины Аппенин.
Трастевере, облезлое по самое не могу, – изрисованные, исчёрканные дома, отваливается штукатурка, на улицах столы, заваленные всякой фигнёй, которую продают какие-то азиатские люди. И туристы бесконечно телефонами щёлкают.
Приходится себе под нос повторять, – с одной стороны, – делиться надо, а не вспоминать восьмидесятые – до сувенирных киосков, до потребления путешествий, как тряпок, побрякушек и прочей фигни, ну, а с другой – паломники, грязнущие, во времена без душа, – похуже туристов были.
А потом раскрываешь дверь, заходишь в Санта-Марию, ту, что Трастеверская – сидишь и на мозаики глядишь. И на тебя с мозаик глядят – сколько уж веков.
Каждый кулик хвалит своё болото, а я двадцатый век, – модернистские возрождение. А уж травить, убивать – и в предыдущее Возрождение умели.
В сардинском ресторане русская официантка – из Черновиц. Естественно, Сашка её тут же разговорила, и узнала что её мама на праздник готовит какое-то тамошнее еврейское блюдо, – я вот и название уже забыла, – что-то вроде запеканки. И эту запеканку не успевают донести до стола, по дороге съедают. Сашка давным-давно хотела найти человека, который это блюдо готовит. И вот же – в ресторане возле вокзала Трастевере, на котором я не была с 79-го года, – как-то незачем мне были римские вокзалы, которые не Термини. А в 79-ом мы иногда ездили с Трастевере домой в Ладисполь – почему с Трастевере? Официантка Юля, совершенно русская, но в Черновцах у всех есть друзья евреи, и её мама готовит и эту запеканку, и фаршированную рыбу...
Юля сказала, что Черновицы – прекрасный город, только разваливается, штукатурка валится со стен...
Вечером между колонн у театра Марцела нам светила Венера, – мне было трудно в это поверить, всё казалось, что это фонарь на верхушке столба – чтоб самолёты в столб не впилились. А Венера – «над чёрным носом нашей субмарины взошла Венера странная звезда» – дальше ужас какой-то, но эти строчки где-там сидят с позднего детства – в ящике, где носы и хвосты, и строчки – и когда встряхиваешь этот ящик, вдруг то одно, то другое брякнет – вот и Симонов...
Сегодня пока мы ехали с Таней в лес Рамбуйе – мимо зелёных полей, мимо лошадок ещё в зимних попонах, мимо цветущих сияющих вишенных,– это, конечно, сливы – они первыми зацветают слепяще-бело – по радио нам рассказывали про Диогена. Оказывается, бочки изобрели галлы, а у греков бочек не было, так что жил Диоген в кувшине, а если покрасивше сказать – так в большой амфоре, почти как Абдурахман ибн Хоттаб – а я подумала, что по нынешним временам обозвали бы его социопатом...
А уж не обидно ль от чёрных ворон серым привет передавать, право и не знаю.
Давно уже не летают попугайчики до середины Днепра, не редкие они птицы. Может, туканы летают, или страусы.
А теперь вот и от римских парижским передать привет не грех. Я пробегАла под платаном в уже упавшей тьме, и фонарь подсвечивал снизу рассевшихся на ветках попугаев, их, ей же богу, была сотня, или даже две. И они кричали – нет, не благим матом – благой мат – это тревожный крик, а их был – радостный – весенний крик попугаев. На соседнем платане сидел не пяток сорок, а, наверно, десяток – и они молчали, слушали попугаев, на концерт слетелись.
В феврале с Яникула видны снежные вершины Аппенин.
Трастевере, облезлое по самое не могу, – изрисованные, исчёрканные дома, отваливается штукатурка, на улицах столы, заваленные всякой фигнёй, которую продают какие-то азиатские люди. И туристы бесконечно телефонами щёлкают.
Приходится себе под нос повторять, – с одной стороны, – делиться надо, а не вспоминать восьмидесятые – до сувенирных киосков, до потребления путешествий, как тряпок, побрякушек и прочей фигни, ну, а с другой – паломники, грязнущие, во времена без душа, – похуже туристов были.
А потом раскрываешь дверь, заходишь в Санта-Марию, ту, что Трастеверская – сидишь и на мозаики глядишь. И на тебя с мозаик глядят – сколько уж веков.
Каждый кулик хвалит своё болото, а я двадцатый век, – модернистские возрождение. А уж травить, убивать – и в предыдущее Возрождение умели.
В сардинском ресторане русская официантка – из Черновиц. Естественно, Сашка её тут же разговорила, и узнала что её мама на праздник готовит какое-то тамошнее еврейское блюдо, – я вот и название уже забыла, – что-то вроде запеканки. И эту запеканку не успевают донести до стола, по дороге съедают. Сашка давным-давно хотела найти человека, который это блюдо готовит. И вот же – в ресторане возле вокзала Трастевере, на котором я не была с 79-го года, – как-то незачем мне были римские вокзалы, которые не Термини. А в 79-ом мы иногда ездили с Трастевере домой в Ладисполь – почему с Трастевере? Официантка Юля, совершенно русская, но в Черновцах у всех есть друзья евреи, и её мама готовит и эту запеканку, и фаршированную рыбу...
Юля сказала, что Черновицы – прекрасный город, только разваливается, штукатурка валится со стен...
Вечером между колонн у театра Марцела нам светила Венера, – мне было трудно в это поверить, всё казалось, что это фонарь на верхушке столба – чтоб самолёты в столб не впилились. А Венера – «над чёрным носом нашей субмарины взошла Венера странная звезда» – дальше ужас какой-то, но эти строчки где-там сидят с позднего детства – в ящике, где носы и хвосты, и строчки – и когда встряхиваешь этот ящик, вдруг то одно, то другое брякнет – вот и Симонов...
Сегодня пока мы ехали с Таней в лес Рамбуйе – мимо зелёных полей, мимо лошадок ещё в зимних попонах, мимо цветущих сияющих вишенных,– это, конечно, сливы – они первыми зацветают слепяще-бело – по радио нам рассказывали про Диогена. Оказывается, бочки изобрели галлы, а у греков бочек не было, так что жил Диоген в кувшине, а если покрасивше сказать – так в большой амфоре, почти как Абдурахман ибн Хоттаб – а я подумала, что по нынешним временам обозвали бы его социопатом...
