(no subject)
May. 20th, 2025 05:45 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaМы уехали на две недели в Прованс к Франсуа.
Я побаивалась, что во второй половине мая может стать слишком жарко, что может быть очень сухо, но утешалась тем, что зато созреет черешня. До сих пор в это время я тут не бывала.
Я до сих пор радуюсь, хоть и знаю, и привыкла, что здешний юг – не мои северные когда-тошние представления о юге, – не пальмы, а липы и вишни, и сосны, и разноцветье, и сирень. Но я до сих пор ни разу не была тут летом.
В этом году совершенно правильный май – нету засухи, нет жары – Франсуа говорит, что это обычное дело, так и бывает в хорошие годы. Главный цвет – зелёный, сколько оттенков зелёного – десять, двадцать, сто? Трава по уши Васе, да нет, выше, мне по пояс. Нивянки, мышиный горошек, колокольчики, маки.
Вместо чабреца Франсуа посадил пшеницу, чтоб его дочка Сабрина попытала удачи на поприще крестьянина-пекаря – высадила-сжала-испекла – только вот мельницу Франсуа отказался заводить. А Сабрина беспокоится – вдруг нет у неё пекарского таланта.
Где пшеница, там маки уж непременно. И в виноградниках тоже маки вместо зимней рукколы, которая в ледяные утра сверкает инеем на белых цветах.
Перед сном мы вышли с Васей – я в очередной раз горевала из-за своей неспособности различать птиц – кто-то в кустах щёлкал и заливался, но не совсем по-соловьиному – кто? А потом вдруг раздался шорох в траве и Вася – молодец среди овец – отпрыгнула в ужасе – кто-то метнулся к шелковице и взлетел на развилку ствола, и оказался рыжим котом – выросшим из одного из тех котят, которых пару лет назад крошечными Франсуа нашёл на краю поля. Тут уж Вася подскочила к дереву и была должным образом обшикана.
Потом в траве прошуршал ещё кто-то, Вася опять отпрыгнула, но этот кто-то-там нам не показался. И пошли мы спать.
И как и было обещано, в середине ночи рассверкалась, разгрохоталась гроза. Я почти не проснулась, сквозь тонкий слой сна смотрела как в открытом окне, как в раме, загоралось небо, самих молний, кажется, и не видела, только свет, и через раз-два-три – гром.
А после грозы приснился мне папа римский. Был он в образе (уж простите меня, добрые католики) очень большой каменной лягушки, открывшей рот, где помещалась железная трубка, ну, как в фонтанах, но во сне я точно знала, что это разговорное устройство. Мне ведь папу надо было о чём-то спросить. И вот что обидно, – я не помню ни вопроса, ни, главное, ответа.
Когда-то очень давно мне снился Энгельс, которому я задала вопрос. Вопрос помню – почему в Сене рыбка ловится только с левого берега, – а вот ответ позабыла.
Утром с неба не лило, даже не капало, только штаны до колена стали мокрые, и мокрые кроссовки, пока я краем пшеничного поля выходила на лесную дорожку, направляясь на рынок.
Я побаивалась, что во второй половине мая может стать слишком жарко, что может быть очень сухо, но утешалась тем, что зато созреет черешня. До сих пор в это время я тут не бывала.
Я до сих пор радуюсь, хоть и знаю, и привыкла, что здешний юг – не мои северные когда-тошние представления о юге, – не пальмы, а липы и вишни, и сосны, и разноцветье, и сирень. Но я до сих пор ни разу не была тут летом.
В этом году совершенно правильный май – нету засухи, нет жары – Франсуа говорит, что это обычное дело, так и бывает в хорошие годы. Главный цвет – зелёный, сколько оттенков зелёного – десять, двадцать, сто? Трава по уши Васе, да нет, выше, мне по пояс. Нивянки, мышиный горошек, колокольчики, маки.
Вместо чабреца Франсуа посадил пшеницу, чтоб его дочка Сабрина попытала удачи на поприще крестьянина-пекаря – высадила-сжала-испекла – только вот мельницу Франсуа отказался заводить. А Сабрина беспокоится – вдруг нет у неё пекарского таланта.
Где пшеница, там маки уж непременно. И в виноградниках тоже маки вместо зимней рукколы, которая в ледяные утра сверкает инеем на белых цветах.
Перед сном мы вышли с Васей – я в очередной раз горевала из-за своей неспособности различать птиц – кто-то в кустах щёлкал и заливался, но не совсем по-соловьиному – кто? А потом вдруг раздался шорох в траве и Вася – молодец среди овец – отпрыгнула в ужасе – кто-то метнулся к шелковице и взлетел на развилку ствола, и оказался рыжим котом – выросшим из одного из тех котят, которых пару лет назад крошечными Франсуа нашёл на краю поля. Тут уж Вася подскочила к дереву и была должным образом обшикана.
Потом в траве прошуршал ещё кто-то, Вася опять отпрыгнула, но этот кто-то-там нам не показался. И пошли мы спать.
И как и было обещано, в середине ночи рассверкалась, разгрохоталась гроза. Я почти не проснулась, сквозь тонкий слой сна смотрела как в открытом окне, как в раме, загоралось небо, самих молний, кажется, и не видела, только свет, и через раз-два-три – гром.
А после грозы приснился мне папа римский. Был он в образе (уж простите меня, добрые католики) очень большой каменной лягушки, открывшей рот, где помещалась железная трубка, ну, как в фонтанах, но во сне я точно знала, что это разговорное устройство. Мне ведь папу надо было о чём-то спросить. И вот что обидно, – я не помню ни вопроса, ни, главное, ответа.
Когда-то очень давно мне снился Энгельс, которому я задала вопрос. Вопрос помню – почему в Сене рыбка ловится только с левого берега, – а вот ответ позабыла.
Утром с неба не лило, даже не капало, только штаны до колена стали мокрые, и мокрые кроссовки, пока я краем пшеничного поля выходила на лесную дорожку, направляясь на рынок.
