(no subject)
Sep. 24th, 2025 10:44 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaНе такой уж с иголочки, похожий на доброжелательного лупоглазого дракончика трамвай, который так и быть согласился людей возить, шуршит посредине широкой улицы.
Не такой уж быстрый, не мчится, пугая всех на своём пути, – мягко катит на резиновых колёсах – через перекрёсток, где лет двадцать назад я по дороге на работу вылезала из одного автобуса, чтоб пересесть в другой. Сейчас я езжу на работу совсем иначе. И автобус, с тех пор как пустили трамвай, не ходит по этой улице за ненадобностью.
Трамвай удобный, и ждать его почти не приходится – почти как метро.
Маленькая круто вниз бегущая улица пересекает трамвайную, и по обеим её сторонам элегантные невысокие дома. Васька любил говорить, что после строительства шестидесятых наконец появилась архитектура.
А до этих домов стояли тут домики в садиках. Наверно, ещё до того как проложили широченную улицу – да, чего, попросту 906-ую дорогу, ведущую в город, предки живущих в домиках людей тут поселились, радуясь, – и от города два шага, и садик с домиком. Два домика напротив друг друга на перекрёстке я знала очень хорошо, и писала я про них, и фотки в жж помещала – ещё в феврале бешено цвела форзиция рвалась наружу из-за старой проволочной изгороди.
Возле одного из этих домиков я автобуса ждала. Там жили две девочки с папой-мамой, папа часто в саду за старым дощатым столом за компом сидел. И собака в дырку в изгороди имела обыкновение нос совать.
И в доме напротив две девочки, и тоже собака.
Собак давно нет на свете, а про девочек и про папу – со слегка торчащим пузом, в очках, – откуда мне что-нибудь знать.
И где камни от того домика, ветки от спиленной форзиции, проволока, из которой изгородь, – где-где, у тебя на бороде, если, конечно, у собеседника есть борода.
А откуда мне знать, что поделывает человек, которого я видела почти каждое утро – он работал механиком в гараже возле дома, и в первый раз я обратила на него внимание, потому что он похож был лысиной и улыбкой на Машкиного мужа Яшку. Потом он ушёл на пенсию. И гараж вскоре закрылся.
Или человек, благородно красивый, седобородый, седогривый и кареглазый, работавший в онкологическом институте, из главных в Европе, который я проезжала по дороге на работу. Он выходил не у больничных корпусов, а у исследовательского, скорей не врач, а биолог. Тоже ушёл на пенсию, перестал ездить в моём автобусе, а потом и я сменила дорогу.
Сколько таких приоткрытых чужих окон, сколько соседей по времени и по пространству...
Люди, собаки, деревья, дома – были, и нету.
Обычно я проезжаю перекрёсток и ничего не вспоминаю, – еду себе по улице, читаю. Да и не так уж часто я туда попадаю теперь.
Но иногда – вдруг подымешь от книги взгляд – вот оно – первая ещё февральская форзиция, мокрый собачий нос в дырке старой изгороди, радуга, и дома ждут Васька, Катя и Гриша.
Не такой уж быстрый, не мчится, пугая всех на своём пути, – мягко катит на резиновых колёсах – через перекрёсток, где лет двадцать назад я по дороге на работу вылезала из одного автобуса, чтоб пересесть в другой. Сейчас я езжу на работу совсем иначе. И автобус, с тех пор как пустили трамвай, не ходит по этой улице за ненадобностью.
Трамвай удобный, и ждать его почти не приходится – почти как метро.
Маленькая круто вниз бегущая улица пересекает трамвайную, и по обеим её сторонам элегантные невысокие дома. Васька любил говорить, что после строительства шестидесятых наконец появилась архитектура.
А до этих домов стояли тут домики в садиках. Наверно, ещё до того как проложили широченную улицу – да, чего, попросту 906-ую дорогу, ведущую в город, предки живущих в домиках людей тут поселились, радуясь, – и от города два шага, и садик с домиком. Два домика напротив друг друга на перекрёстке я знала очень хорошо, и писала я про них, и фотки в жж помещала – ещё в феврале бешено цвела форзиция рвалась наружу из-за старой проволочной изгороди.
Возле одного из этих домиков я автобуса ждала. Там жили две девочки с папой-мамой, папа часто в саду за старым дощатым столом за компом сидел. И собака в дырку в изгороди имела обыкновение нос совать.
И в доме напротив две девочки, и тоже собака.
Собак давно нет на свете, а про девочек и про папу – со слегка торчащим пузом, в очках, – откуда мне что-нибудь знать.
И где камни от того домика, ветки от спиленной форзиции, проволока, из которой изгородь, – где-где, у тебя на бороде, если, конечно, у собеседника есть борода.
А откуда мне знать, что поделывает человек, которого я видела почти каждое утро – он работал механиком в гараже возле дома, и в первый раз я обратила на него внимание, потому что он похож был лысиной и улыбкой на Машкиного мужа Яшку. Потом он ушёл на пенсию. И гараж вскоре закрылся.
Или человек, благородно красивый, седобородый, седогривый и кареглазый, работавший в онкологическом институте, из главных в Европе, который я проезжала по дороге на работу. Он выходил не у больничных корпусов, а у исследовательского, скорей не врач, а биолог. Тоже ушёл на пенсию, перестал ездить в моём автобусе, а потом и я сменила дорогу.
Сколько таких приоткрытых чужих окон, сколько соседей по времени и по пространству...
Люди, собаки, деревья, дома – были, и нету.
Обычно я проезжаю перекрёсток и ничего не вспоминаю, – еду себе по улице, читаю. Да и не так уж часто я туда попадаю теперь.
Но иногда – вдруг подымешь от книги взгляд – вот оно – первая ещё февральская форзиция, мокрый собачий нос в дырке старой изгороди, радуга, и дома ждут Васька, Катя и Гриша.
