(no subject)
Dec. 19th, 2007 04:13 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaА у нас очень холодно. И солнечно.
Камелия терпит ледяные ночи, – резиновые, крепкие, как мячик, как кочан капусты, скрученные цветы.
И банановые листья с шорохом отодвигаются, когда я по утрам их задеваю, пробегая мимо.
Бабушка из тёплого подъезда, придерживая дверь, морщась от холода в тонком свитере, зазывала внука домой: «Иди же, на тебя Дед Мороз смотрит!»
В горах, говорят, снега навалило.
Как-то в Анси падал вечерний декабрьский снег. Испуганные машины торжественно ползли, как ползут они в новогоднюю ночь, когда благостные пьяные тихо и грустно разъезжаются по домам.
На следующее утро в гараже была огромная очередь – шины меняли на зимние шипастые.
Мы уехали через Монбланский туннель в Италию, в Курмайор. Из окна гостиницы видна была площадь, склоны гор с ёлками. Фонари.
Снег начал падать ночью, и утром всё падал и падал, и барахтались машинки в белом и пушистом почти нетронутом.
Мы гуляли по этой снежной целине – от кафе до кафе.
А вечером купили цепи и поехали ужинать в Аосту.
Грохотал наш неповоротливый танк, пробираясь вниз по засыпанной ледяной дороге. И вдруг в один момент под колёсами оказался асфальт. Остановились, сняли цепи и дальше поехали. В Аосте дул колючий ветер, качались гирлянды и звёзды. И никакого снега.
Новый 87-ой год мы встретили в поезде – из Таормины в Рим. Вечером в пустой Таормине мы глядели в окно на разряженное апельсиновое дерево – апельсины и фонарики среди зелёных листьев.
Лучшее, что я знаю в заснеженных горах – это церковные шпили на закате, и загораются окна в деревнях. Смотреть сверху – на огни в долине.
У нас тогда не было собаки, но когда я вспоминаю, то чувствую ложащийся в руку мокрый чёрный нос.
Около нашего дома на Детской улице был овощной магазин, а перед ним осенью непросыхающая лужа. Там очень грязный салат продавали, кислую капусту из бочки, трухлявые огромные огурцы и редьку. В зимней тьме. Помнить и любить можно всё. Как известно – и козла. Впрочем, чем же козёл плох – наглый хитрый зверюга.
Однажды мама кормила козла хлебом и чесала между рогами, а когда хлеб кончился, козёл её боднул.
Жила бы с нашей стороны Средиземного моря, смотрела б на пену в зимние бури, не люблю я белого, которое с неба сыплется – но помню.
Пустыню не люблю совсем. А всё потому, что не помню...
Камелия терпит ледяные ночи, – резиновые, крепкие, как мячик, как кочан капусты, скрученные цветы.
И банановые листья с шорохом отодвигаются, когда я по утрам их задеваю, пробегая мимо.
Бабушка из тёплого подъезда, придерживая дверь, морщась от холода в тонком свитере, зазывала внука домой: «Иди же, на тебя Дед Мороз смотрит!»
В горах, говорят, снега навалило.
Как-то в Анси падал вечерний декабрьский снег. Испуганные машины торжественно ползли, как ползут они в новогоднюю ночь, когда благостные пьяные тихо и грустно разъезжаются по домам.
На следующее утро в гараже была огромная очередь – шины меняли на зимние шипастые.
Мы уехали через Монбланский туннель в Италию, в Курмайор. Из окна гостиницы видна была площадь, склоны гор с ёлками. Фонари.
Снег начал падать ночью, и утром всё падал и падал, и барахтались машинки в белом и пушистом почти нетронутом.
Мы гуляли по этой снежной целине – от кафе до кафе.
А вечером купили цепи и поехали ужинать в Аосту.
Грохотал наш неповоротливый танк, пробираясь вниз по засыпанной ледяной дороге. И вдруг в один момент под колёсами оказался асфальт. Остановились, сняли цепи и дальше поехали. В Аосте дул колючий ветер, качались гирлянды и звёзды. И никакого снега.
Новый 87-ой год мы встретили в поезде – из Таормины в Рим. Вечером в пустой Таормине мы глядели в окно на разряженное апельсиновое дерево – апельсины и фонарики среди зелёных листьев.
Лучшее, что я знаю в заснеженных горах – это церковные шпили на закате, и загораются окна в деревнях. Смотреть сверху – на огни в долине.
У нас тогда не было собаки, но когда я вспоминаю, то чувствую ложащийся в руку мокрый чёрный нос.
Около нашего дома на Детской улице был овощной магазин, а перед ним осенью непросыхающая лужа. Там очень грязный салат продавали, кислую капусту из бочки, трухлявые огромные огурцы и редьку. В зимней тьме. Помнить и любить можно всё. Как известно – и козла. Впрочем, чем же козёл плох – наглый хитрый зверюга.
Однажды мама кормила козла хлебом и чесала между рогами, а когда хлеб кончился, козёл её боднул.
Жила бы с нашей стороны Средиземного моря, смотрела б на пену в зимние бури, не люблю я белого, которое с неба сыплется – но помню.
Пустыню не люблю совсем. А всё потому, что не помню...
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
the importance of not generalizing всуе
Date: 2007-12-19 05:24 pm (UTC)Ну конечно, козла можно. Чем плох козёл?
А вот насчёт всё и всех... Врёшь ведь. Красиво, но враньё.
Ты много что и много кого прочно не любишь, и не могла бы, и не надо.
И все так.
Оно и хорошо.
Re: the importance of not generalizing всуе
Date: 2007-12-20 09:13 am (UTC)И я не говорю, что нужно, я говорю, что можно. Связанное с собственной жизнью.
Вот у Данилова новостройки пакостные - объект любви. В этом смысле может быть всё.