![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaНаверняка я многое забыла и много перепутаю.
Очень прошу поправить и дополнить.
Вот имена, которые помню с тех пор: Михнов, Махов, Галецкий, Целков, Гоосc, Кубасов, Жарких, Арефьев, Рапопорт, Белкин, Окунь, Овчинников, Рабин.
У меня патологическое неумение запоминать числа – даты, зарплаты, цены, кроме тех, что я помню с детства – батон за 13, хала за 22, масло за 3.60.
Так что время я могу определить только очень приблизительно: с 1974 по 1978. В начале 79-го мы уехали.
Первая выставка, на которую я попала, происходила в квартире Кости Кузьминского на бульваре Профсоюзов. Кузьминский был в Питере одним из столпов второй культуры – поэт, весёлый эпатажник, всех знал, всюду бывал. И вот выставку организовал.
Кстати, говорили ли в Москве "вторая культура"? Первая – официальная, вторая – самиздатская.
Выставка продержалась, кажется, с неделю. Потом пришёл милиционер и сообщил, что соседи жалуются – посетители громко топочут по лестнице.
Помню – изящные рисунки Юры Галецкого – слегка стилизованные под японские рисунки тушью. И на каждом рисунке тескт. Хокку – перевод или стилизация.
Ещё помню поп-арт Жени Рухина. Рухин через несколько лет после той выставки сгорел в собственной мастерской. Шли разговоры, что его подожгло ГБ, но такие разговоры всегда идут. Вполне вероятно, что сгорел спьяну.
Кузьминский тоже представил несколько работ – чего-то такое прибитое к холсту. К тому же и сам он определённо был экспонатом – лежал на диване с котом на голой груди.
В середине 70-ых выставки неофициального искусства забили из-под земли. Часть этих выставок были вполне официальными, часть квартирными. Официальные устраивались в домах культуры.
Первая официальная выставка – в доме культуры Газа на Охте. Очередищи...
Помню оттуда огромное полотно Арефьева "Обстригатель ногтя" – несколько кубистический мужичище сидит на полу и, согнувшись, отстригает ноготь на ноге.
И главное – картины Гоосса. Темноватые, в духе старых мастеров, но с гротеском. Изумительный портрет в старинной шляпе. Петух.
Благородные полотна. В том же отношении к старой живописи, как "Соната в старинном духе" Шнитке к старой музыке.
Оторваться не могла. Когда я рассказала про художника Гоосса маме, работавшей бухгалтером в Мариинке, она сказала, что есть у них оркестрант Гоосс. Фамилия редкая, может, родственник.
Оказалось, что музыкант художнику дядя. Так мы познакомились с Володей Гооссом и с его женой Людой.
Жили они очень далеко на питерской окраине – автобусом от метро "Дачное".
Люда стояла где-то у начала движения "все – в кочегарки", а Володя тихо работал дома.
Художники тогда как раз начинали продавать картины иностранцам и на этом сносно зарабатывать. У Володи что-то купил Артур Миллер.
Время было очень отъездное – середина 70-ых. Уезжать было дозволено гражданам трёх категорий – евреям, художникам и некоторым диссидентам (часть диссидентов попадала всё-таки в лагерь или в дурдом). Художников приравняли к евреям.
По Питеру ходила история о том, как сибиряк Арефьев пришёл в ОВИР и сообщил, что он, знаете ли, еврей. Возражений не последовало и через короткое время Арефьев уехал в Париж.
Некоторых художников вызывали в Большой дом и предлагали подать заявление об отъезде. Приглашения в Израиль, формально необходимые для отъезда, ГБ для них организовывало.
Володя Гоосс был в стороне от художнической тусовки – высокой власти не было до него дела, зато им заинтересовался местный участковый. На дальней рабочей окраине, где жили Володя с Людой, не было больше художников. И милиционера крайне раздражало, что есть у него в районе некий неработающий элемент, объявляющий себя живописцем.
Однажды вечером нам позвонила Люда и сообщила, что Володю взяли на улице и шьют наркотики.
Я не помню уже всех деталей этой истории. Помню страх – у ребят лежала перепечатка "Скотского хутора", сделанная на нашей машинке. Машинки отыскивали, как не фиг делать. Потом оказалось, что чуть ли не накануне Люда вынесла "Скотский хутор" из дома – дала почитать знакомым.
Дело было не ГБ-шное, чисто милицейское мелкое дело.
Судьиха – советская тётка, корпулентная в синем костюме, была честная – в меру своего крошечного разумения – она сняла обвинение в распространении наркотиков.
История была шита белыми нитками – марихуану явно подсунули в карман. Были две подосланные девки, которые утверждали, что Володя им предлагал покурить травку, но они не могли связно и непротиворечиво рассказать, когда и при каких обстоятельствах. Был ещё некий свидетель, который всячески отрицал, что имеет какое бы то ни было отношение к милиции или к народной дружине, но почему-то запутался в объяснениях, когда судьиха заинтересовалась тем, откуда у него в кармане взялся свисток, в который он засвистел, почуяв в Гооссе подозрительный элемент. Получалось из его объяснений, что свисток затерялся в кармане с лета, с походов за грибами, а повязали Гоосса зимой, в трескучие морозы, так что в летнем плаще свидетель никак не мог бы на улице находиться – он бы замёрз.
Бедная судьиха всё пыталась понять, почему нигде не работающий тунеядец именует себя художником. Был бы художником, служил бы, например, на обойной фабрике. Может быть, у неё был знакомый художник на этой самой фабрике?
Из известных людей на суд пришли Битов и Драбкина. Битов в расстёгнутой шубе двигался так, как будто не замечал всех этих копошащихся мелких судейских тварей. Плечом отодвигал.
Помочь Гооссу он не смог – именно потому, что дело было милицейское, указаний сверху не было – а что судьихе свидетельство какого-то там писателя о том, что можно быть художником и не ходить к восьми утра на работу...
В общем, получил Володя химию за тунеядство.
Ну, и спился потом.
Возвращаясь к выставкам. Большую выставку организовала Наташа Казаринова, жена физика Казаринова в надежде, что о выставке заговорят по "голосам" и их выпустят. Так и случилось. Тоже дело было в квартире на окраине. Когда мы вышли из трамвая и спросили дорогу у какой-то бабки, она тут же поинтересовалась, не на выставку ли мы.
Изумлённый окраинный народ целую неделю глядел на паломничество к ним в район бородатых косматых мужиков и длинноволосых малочёсаных девок. Думаю, что смотрелось это именно так.
На выставке у Казариновой я впервые увидела картины Оскара Рабина. Помню замечательную селёдку на газете.
Несколько выставок организовали Вадим Нечаев и Марина Недробова. В конце семидесятых они уехали в Париж.
Была постоянная выставка у Ильи Беспрозванного. Я не помню, сидел ли он в отказе, или просто ждал разрешения на выезд. Так или иначе, у него в доме был салон. Туда можно было попасть только по рекомендации. У Ильи ещё и стихи читали. А иногда к нему попадал какой-нибудь номер "Континента", так что и из "Континента" могли читать. Такие игры были уже чреваты посадками.
У Беспрозванного меня поразили картины Алика Рапопорта. Он, кажется, потом уехал в Нью-Йорк.
Самая потрясающая выставка была в доме культуры МВД, где-то в районе Староневского. Персональная выставка Михнова. Мы отстояли в очереди, попали, посмотрели, вышли – переглянулись и опять встали в очередь. Я и сейчас считаю, что Михнов был лучшим. Пожалуй, вообще лучший виденный мной абстракционист.
У меня ощущение, что это человек, которому удалось невозможное – в его работах огонь и вода. Живые переменчивые, от них не оторваться, как не оторваться, когда в костёр смотришь.
Кстати, Скирра выпустил альбом Михнова – единственный русский художник, которого он отобрал для своей серии альбомов. Как же мы в Риме кинулись на эти альбомы Скирры – тоненькие, дешёвые, даже крошечных эмигрантских денег хватало на то, чтоб альбомы самых любимых художников купить.
Вот, наверно, и всё.
Конечно же хождение по выставкам вызывало огромное желание покупать картины. Естественно, денег у нас на это не было и быть не могло. Рисунки стоили дешевле. На них тоже денег не было, но можно было организовать такой подарок на день рожденья. Все друзья скидывались и покупали рисунок за 20 рублей.
Нам даже удалось их вывезти, но это отдельная история.
У Бегемота висит несколько рисунков Галецкого, синий ленингадский двор Кубасова, а у меня – очень мною любимый рисунок московского художника Махова – огромный человек с растерянным круглым лицом сидит на полу и держит в руке крошечную чашечку кофе.
Очень прошу поправить и дополнить.
Вот имена, которые помню с тех пор: Михнов, Махов, Галецкий, Целков, Гоосc, Кубасов, Жарких, Арефьев, Рапопорт, Белкин, Окунь, Овчинников, Рабин.
У меня патологическое неумение запоминать числа – даты, зарплаты, цены, кроме тех, что я помню с детства – батон за 13, хала за 22, масло за 3.60.
Так что время я могу определить только очень приблизительно: с 1974 по 1978. В начале 79-го мы уехали.
Первая выставка, на которую я попала, происходила в квартире Кости Кузьминского на бульваре Профсоюзов. Кузьминский был в Питере одним из столпов второй культуры – поэт, весёлый эпатажник, всех знал, всюду бывал. И вот выставку организовал.
Кстати, говорили ли в Москве "вторая культура"? Первая – официальная, вторая – самиздатская.
Выставка продержалась, кажется, с неделю. Потом пришёл милиционер и сообщил, что соседи жалуются – посетители громко топочут по лестнице.
Помню – изящные рисунки Юры Галецкого – слегка стилизованные под японские рисунки тушью. И на каждом рисунке тескт. Хокку – перевод или стилизация.
Ещё помню поп-арт Жени Рухина. Рухин через несколько лет после той выставки сгорел в собственной мастерской. Шли разговоры, что его подожгло ГБ, но такие разговоры всегда идут. Вполне вероятно, что сгорел спьяну.
Кузьминский тоже представил несколько работ – чего-то такое прибитое к холсту. К тому же и сам он определённо был экспонатом – лежал на диване с котом на голой груди.
В середине 70-ых выставки неофициального искусства забили из-под земли. Часть этих выставок были вполне официальными, часть квартирными. Официальные устраивались в домах культуры.
Первая официальная выставка – в доме культуры Газа на Охте. Очередищи...
Помню оттуда огромное полотно Арефьева "Обстригатель ногтя" – несколько кубистический мужичище сидит на полу и, согнувшись, отстригает ноготь на ноге.
И главное – картины Гоосса. Темноватые, в духе старых мастеров, но с гротеском. Изумительный портрет в старинной шляпе. Петух.
Благородные полотна. В том же отношении к старой живописи, как "Соната в старинном духе" Шнитке к старой музыке.
Оторваться не могла. Когда я рассказала про художника Гоосса маме, работавшей бухгалтером в Мариинке, она сказала, что есть у них оркестрант Гоосс. Фамилия редкая, может, родственник.
Оказалось, что музыкант художнику дядя. Так мы познакомились с Володей Гооссом и с его женой Людой.
Жили они очень далеко на питерской окраине – автобусом от метро "Дачное".
Люда стояла где-то у начала движения "все – в кочегарки", а Володя тихо работал дома.
Художники тогда как раз начинали продавать картины иностранцам и на этом сносно зарабатывать. У Володи что-то купил Артур Миллер.
Время было очень отъездное – середина 70-ых. Уезжать было дозволено гражданам трёх категорий – евреям, художникам и некоторым диссидентам (часть диссидентов попадала всё-таки в лагерь или в дурдом). Художников приравняли к евреям.
По Питеру ходила история о том, как сибиряк Арефьев пришёл в ОВИР и сообщил, что он, знаете ли, еврей. Возражений не последовало и через короткое время Арефьев уехал в Париж.
Некоторых художников вызывали в Большой дом и предлагали подать заявление об отъезде. Приглашения в Израиль, формально необходимые для отъезда, ГБ для них организовывало.
Володя Гоосс был в стороне от художнической тусовки – высокой власти не было до него дела, зато им заинтересовался местный участковый. На дальней рабочей окраине, где жили Володя с Людой, не было больше художников. И милиционера крайне раздражало, что есть у него в районе некий неработающий элемент, объявляющий себя живописцем.
Однажды вечером нам позвонила Люда и сообщила, что Володю взяли на улице и шьют наркотики.
Я не помню уже всех деталей этой истории. Помню страх – у ребят лежала перепечатка "Скотского хутора", сделанная на нашей машинке. Машинки отыскивали, как не фиг делать. Потом оказалось, что чуть ли не накануне Люда вынесла "Скотский хутор" из дома – дала почитать знакомым.
Дело было не ГБ-шное, чисто милицейское мелкое дело.
Судьиха – советская тётка, корпулентная в синем костюме, была честная – в меру своего крошечного разумения – она сняла обвинение в распространении наркотиков.
История была шита белыми нитками – марихуану явно подсунули в карман. Были две подосланные девки, которые утверждали, что Володя им предлагал покурить травку, но они не могли связно и непротиворечиво рассказать, когда и при каких обстоятельствах. Был ещё некий свидетель, который всячески отрицал, что имеет какое бы то ни было отношение к милиции или к народной дружине, но почему-то запутался в объяснениях, когда судьиха заинтересовалась тем, откуда у него в кармане взялся свисток, в который он засвистел, почуяв в Гооссе подозрительный элемент. Получалось из его объяснений, что свисток затерялся в кармане с лета, с походов за грибами, а повязали Гоосса зимой, в трескучие морозы, так что в летнем плаще свидетель никак не мог бы на улице находиться – он бы замёрз.
Бедная судьиха всё пыталась понять, почему нигде не работающий тунеядец именует себя художником. Был бы художником, служил бы, например, на обойной фабрике. Может быть, у неё был знакомый художник на этой самой фабрике?
Из известных людей на суд пришли Битов и Драбкина. Битов в расстёгнутой шубе двигался так, как будто не замечал всех этих копошащихся мелких судейских тварей. Плечом отодвигал.
Помочь Гооссу он не смог – именно потому, что дело было милицейское, указаний сверху не было – а что судьихе свидетельство какого-то там писателя о том, что можно быть художником и не ходить к восьми утра на работу...
В общем, получил Володя химию за тунеядство.
Ну, и спился потом.
Возвращаясь к выставкам. Большую выставку организовала Наташа Казаринова, жена физика Казаринова в надежде, что о выставке заговорят по "голосам" и их выпустят. Так и случилось. Тоже дело было в квартире на окраине. Когда мы вышли из трамвая и спросили дорогу у какой-то бабки, она тут же поинтересовалась, не на выставку ли мы.
Изумлённый окраинный народ целую неделю глядел на паломничество к ним в район бородатых косматых мужиков и длинноволосых малочёсаных девок. Думаю, что смотрелось это именно так.
На выставке у Казариновой я впервые увидела картины Оскара Рабина. Помню замечательную селёдку на газете.
Несколько выставок организовали Вадим Нечаев и Марина Недробова. В конце семидесятых они уехали в Париж.
Была постоянная выставка у Ильи Беспрозванного. Я не помню, сидел ли он в отказе, или просто ждал разрешения на выезд. Так или иначе, у него в доме был салон. Туда можно было попасть только по рекомендации. У Ильи ещё и стихи читали. А иногда к нему попадал какой-нибудь номер "Континента", так что и из "Континента" могли читать. Такие игры были уже чреваты посадками.
У Беспрозванного меня поразили картины Алика Рапопорта. Он, кажется, потом уехал в Нью-Йорк.
Самая потрясающая выставка была в доме культуры МВД, где-то в районе Староневского. Персональная выставка Михнова. Мы отстояли в очереди, попали, посмотрели, вышли – переглянулись и опять встали в очередь. Я и сейчас считаю, что Михнов был лучшим. Пожалуй, вообще лучший виденный мной абстракционист.
У меня ощущение, что это человек, которому удалось невозможное – в его работах огонь и вода. Живые переменчивые, от них не оторваться, как не оторваться, когда в костёр смотришь.
Кстати, Скирра выпустил альбом Михнова – единственный русский художник, которого он отобрал для своей серии альбомов. Как же мы в Риме кинулись на эти альбомы Скирры – тоненькие, дешёвые, даже крошечных эмигрантских денег хватало на то, чтоб альбомы самых любимых художников купить.
Вот, наверно, и всё.
Конечно же хождение по выставкам вызывало огромное желание покупать картины. Естественно, денег у нас на это не было и быть не могло. Рисунки стоили дешевле. На них тоже денег не было, но можно было организовать такой подарок на день рожденья. Все друзья скидывались и покупали рисунок за 20 рублей.
Нам даже удалось их вывезти, но это отдельная история.
У Бегемота висит несколько рисунков Галецкого, синий ленингадский двор Кубасова, а у меня – очень мною любимый рисунок московского художника Махова – огромный человек с растерянным круглым лицом сидит на полу и держит в руке крошечную чашечку кофе.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
(продолжение)
Date: 2005-03-25 04:30 pm (UTC)Всё это происходило в сюрреалистической обстановке отъездов, работы КГБ на два фронта (отдел профилактики выездов и отдел, изготовлявший вызовы тем, кого надо было выгнать - и часто они не были согласованы), статей в центральных газетах о том, что сионизм - главная опасность для СССР, после которых становилось интересно: один еврей - это как атомная бомба или всё-таки поменьше, как танковый батальон?, и периодических тоже сюрреалистических посадок. Скажем, посадили то ли на 15 лет, то ли вроде того (я вдруг забыл фамилию - кто-нибудь напомнит, наверно) - сотрудника ин-та Иоффе, физика, который, идиот, действительно решил обеспечить себе хорошую жизнь на Западе и спросил (через кого-то, естественно) в американском посольстве - тогда говорили "спросил посла", но вряд ли - что он может сделать. Хорошо, сказал посол или не посол, составь список тех, кто хочет уехать. И этот идиот стал составлять список - по собственному разумению, т.е. как ему казалось - в основном среди физиков. В этом и состояла его шпионская деятельность. Правда, когда физтеховцев (я имею в виду ин-т Иоффе, а не московский Физтех) тягали на допросы в КГБ, у них спрашивали про него другие фантастические вещи. Один наш приятель по величайшему секрету (с него брали подписку о неразглашении) рассказал, что у него там спрашивали, известно ли ему, что этот "шпион" строил яхту. Нет, сказал приятель. А вы знаете, зачем он строил яхту? - спросили его. Затем, чтобы через Финский залив уплыть на ней в Израиль! У этого приятеля тогда дома болталась книжка "Николая и Александра", тамиздатная. Дурацкая книжка, в основном про то, как наследник болел гемофилией. Я даже автора забыл - какая-то итальянская фамилия. В КГБ его между прочим спросили (как всех, наверно), нет ли у него дома недозволенной литературы. Что, мол, добровольный принос спасает от ответственности. Он долго боялся и того и сего, и в конце концов (против наших советов) отнёс им книжку, спросив, неужели она считается антисоветской. Нет, сказали ему, это другая категория, это категория тенденциозных книг: мы за них не сажаем, но мы их изымаем. И изъяли, и в сейф положили.
9. Ну и я не уверен, что все знают, что такое "химия". Это принудительные работы, но не в лагере - где-нибудь в заводском городке, с отметкой каждый день, если не ошибаюсь, а если сбежишь даже на выходные, то заменят лагерем, и на вредном производстве. Не всегда именно химическом. Он там был два года. Так тогда выглядел условный приговор.
Да, подсунутое количество марихуаны было два (два) грамма.
Re: (продолжение)
Date: 2005-03-25 06:03 pm (UTC)А дом культуры МВД находится на Херсонской улице, отходящей от Староневского.
Мбла не ошиблась. Так что подземный ход, если его кто выдумал, то так километра на полтора от Староневского до Литейного моста....
Re: (продолжение)
Date: 2005-03-25 06:09 pm (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2005-03-25 06:27 pm (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2005-03-26 12:13 am (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2006-12-28 03:40 am (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2006-12-30 11:26 am (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2009-05-22 03:47 am (UTC)И Наталья Казаринова умерла около пяти лет назад.
Re: (продолжение)
Date: 2009-05-31 11:26 pm (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2009-06-01 02:16 am (UTC)А о смерти Наташи Казариновой, кажется, никто не написал.
Re: (продолжение)
Date: 2009-06-04 08:55 pm (UTC)Re: (продолжение)
Date: 2009-06-04 11:35 pm (UTC)У Наташи Казариновой еще была знакомая по имени Тамара Валента. Тамара устраивала у себя поэтические чтения, потом вышла замуж за художника Юрия Васильева. Он умер в 1980 году, что стало потом с Тамарой -- не знаю. О ней немного есть в воспоминаниях Ханана: http://magazines.russ.ru/zvezda/2000/4/hanan.html
Re: (продолжение)
Date: 2009-06-06 07:38 pm (UTC)