(no subject)
Jun. 10th, 2014 02:10 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaВечером позавчера зарницы чиркали по небу – резкими длинными сочленёнными под острыми углами отрезками молний, и небо светилось вслед за каждой незамкнутой фигурой.
Мы с Бегемотом и с Таней возвращались от Маши с Сашей на машине, – и казалось – эти молнии нас пытаются окружить, – вспыхивают то справа, то слева, то впереди – совершенно беззвучные.
Выкинув нас с Таней на углу, Бегемот заспешил к себе в берлогу, беспокоясь, что не успеет до того как грянет – дождь и светопреставление, но нет – всё было тихо – только вздрагивало небо за окном - и даже заскочивший к нам с Юлькой перед тем, как отправиться ночевать к Бегемоту, заезжий Сенька, успел в два часа ночи добраться до кровати посуху.
Наутро под неярким солнцем стремительно подсыхали непонятно откуда взявшиеся лужи.
Загрохотало и полило через сутки – вчера вечером – длинными толстыми косыми струями, извергаясь опрокинутыми бочками, обрушившимися травяными запахами.
Если б соединились во времени зарницы, грохотанье и дождевая хлобыстьба – было б как когда-то в Пиренеях, где с одним приятелем я тысячу лет назад ходила с палаткой – и нас накрыло, но выстояла палатка на ветру – и наутро в приюте, в домике на границе лугов и камней, народ сушился, завтракал с вином перед дальней горной дорогой (только истинные французы умеют!) и обсуждал грозовые протыри и убытки.
Под утихающий ливень, лёжа в кровати, слегка сотрясаемой от забирающейся под неё Тани (площе, ещё площе, но всё ж тычет снизу в кроватный пол-подкроватный потолок лохматая башка) я вспомнила «растворил я окно» – у Чайковского, а не проcто у К.Р.– «опустился пред ним на колени» – перед каждый год повторяющимся летом, перед упрямо зацветающей сиренью, перед розами в палисадниках – экзальтированная попытка выразить религиозный восторг...
И я вспомнила, как мы переговаривались в комментах с Камбалой – сейчас мне кажется, что незадолго до её смерти – и она сказала, что, может, есть у нас бессмертие – такое, как у травы. И не найти – даже не помню, в чьём журнале – в её, в моём – бессмертие травы...
Черешневое дерево тянется к автобусному окну усыпанной ягодами веткой – а через неделю вытянет пустую зелёную руку – ускоренное кино. И липы цветут – ещё одна ежегодная веха – в липовом цветенье пойти с Васькой на аллею – огромная широченная она спускается вниз в сторону медонского вокзальчика, к Обсерватории, – когда-то тут было поместье – а теперь липовая аллея никуда не ведёт.
Трава в рост, посредине кусты дрока образовали лабиринт, где скрывается с глаз Таня – Васька не знал этого новичка-дрока, Катя, Нюша – это их поляна, их трава – приятельствуют тут с кроликами в жёлто-зелёных зарослях.
Мы с Бегемотом и с Таней возвращались от Маши с Сашей на машине, – и казалось – эти молнии нас пытаются окружить, – вспыхивают то справа, то слева, то впереди – совершенно беззвучные.
Выкинув нас с Таней на углу, Бегемот заспешил к себе в берлогу, беспокоясь, что не успеет до того как грянет – дождь и светопреставление, но нет – всё было тихо – только вздрагивало небо за окном - и даже заскочивший к нам с Юлькой перед тем, как отправиться ночевать к Бегемоту, заезжий Сенька, успел в два часа ночи добраться до кровати посуху.
Наутро под неярким солнцем стремительно подсыхали непонятно откуда взявшиеся лужи.
Загрохотало и полило через сутки – вчера вечером – длинными толстыми косыми струями, извергаясь опрокинутыми бочками, обрушившимися травяными запахами.
Если б соединились во времени зарницы, грохотанье и дождевая хлобыстьба – было б как когда-то в Пиренеях, где с одним приятелем я тысячу лет назад ходила с палаткой – и нас накрыло, но выстояла палатка на ветру – и наутро в приюте, в домике на границе лугов и камней, народ сушился, завтракал с вином перед дальней горной дорогой (только истинные французы умеют!) и обсуждал грозовые протыри и убытки.
Под утихающий ливень, лёжа в кровати, слегка сотрясаемой от забирающейся под неё Тани (площе, ещё площе, но всё ж тычет снизу в кроватный пол-подкроватный потолок лохматая башка) я вспомнила «растворил я окно» – у Чайковского, а не проcто у К.Р.– «опустился пред ним на колени» – перед каждый год повторяющимся летом, перед упрямо зацветающей сиренью, перед розами в палисадниках – экзальтированная попытка выразить религиозный восторг...
И я вспомнила, как мы переговаривались в комментах с Камбалой – сейчас мне кажется, что незадолго до её смерти – и она сказала, что, может, есть у нас бессмертие – такое, как у травы. И не найти – даже не помню, в чьём журнале – в её, в моём – бессмертие травы...
Черешневое дерево тянется к автобусному окну усыпанной ягодами веткой – а через неделю вытянет пустую зелёную руку – ускоренное кино. И липы цветут – ещё одна ежегодная веха – в липовом цветенье пойти с Васькой на аллею – огромная широченная она спускается вниз в сторону медонского вокзальчика, к Обсерватории, – когда-то тут было поместье – а теперь липовая аллея никуда не ведёт.
Трава в рост, посредине кусты дрока образовали лабиринт, где скрывается с глаз Таня – Васька не знал этого новичка-дрока, Катя, Нюша – это их поляна, их трава – приятельствуют тут с кроликами в жёлто-зелёных зарослях.
