![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Sep. 6th, 2014
(no subject)
Sep. 6th, 2014 11:46 pmВдогонку, чтоб справедливо было
Про стихи
Чуковский, мне кажется, был у меня всегда – я себя не помню до него. А вот Хармс – маленькая книжечка в издательстве «Малыш» – появился довольно поздно – восторг – «Иван Топорыжкин пошёл на охоту», «А вы знаете, что у», «Несчастная кошка порезала лапу», «В переулке шёл отряд», «Иван Иваныч Самовар», «хи-хи-хи, да ха-ха-ха – вообще – рифма – такая была радость! И английские песенки, особенно у Маршака, – «Три мудреца в одном тазу», «Робин-Бобин Барабек», «Храбрые портные»…
Детский Тувим тоже чуть позже детства – но сразу и навсегда – «Жил некий слон, весил сто тонн, звали Потап Хоботовский его» - Малпа привезла по-польски по нашей с Васькой просьбе – оказывается, слона звали Тадеуш – но ведь Потап слонячье имя, а Тадеуш нет!
А лирика началась с Лермонтова. С «Воздушного корабля», прочитанного папой. Лет в 12? Я не знаю, почему перехватывало дыханье – «Не слышно на нем капитана, не видно матросов на нем»… до сих пор считаю, что «Выхожу один я на дорогу» –из главного в русской поэзии.
Очень любила Онегина, но к стыду моему, каких-нибудь особых ни с чем не сравнимых отношений с Пушкиным не было. Это сейчас дух захватывает от «Унылая пора, очей очарованье»…
И сейчас мурашки от Лукоморья, а в детстве, вроде бы, нет. Вот Сказку о царе Салтане очень любила.
Потом лет в 14 разлюбленная нынче Цветаева – никого больше я столько не знаю наизусть… Ранняя, поздняя, всякая… В любимой игре в героев, когда загадываешь литературных героев и отвечаешь на вопросы отгадывающего только да, нет, неизвестно – в полпинка отгадывался стул. Который "спрошу я стул, спрошу кровать". И бормоталась только что напечатанная ранняя из дня поэзии – "Над Феодосией угас навеки этот день весенний".
Потом ранний Маяковский, и даже не ранний – балдела почему-то от товарищу Нетте. И Багрицкий – в том числе – "нас водила молодость в сабельный поход"…
И из сборника советской поэзии, как-то он назывался этот сборник, не помню как, почему-то Кедрин – «к нам в гости приходит мальчик со сросшимися бровями» – бред свинячий, а задевало. И до сих пор – «когда я уйду, я оставлю мой голос»…
И захлестнуло – Пастернак с полки – маленький серенький сборник – «что в грозу лиловы глаза и газоны», и «может быть, за годом год следуют, как снег идёт», «мне Брамса сыграют, – тоской изойду», и «лодка колотится в сонной груди» – и Пастернак на всю жизнь…
Мандельштама и Бродского в школе почти не знала – случайно доставшиеся пара стихотворений, - «твоим нежным ногам по стеклу босиком», «рыбы жуют кислород» - а сразу после школы и Бродский, и Мандельштам – захлёбом и щастьем… Но Пастернак не отодвинулся…
А в школе, в десятом классе, был ещё Вознесенский – «и из псов, как из зажигалок, светят тихие языки»…
И даже Евтушенко – «Смеялись люди за стеной. Смеялись, всё-таки смеялись!», и «и мне углами губ с наклейки печально улыбнётся Блок»
Кушнер – после школы…
Гумилёв и Блок –никогда не были самыми… И Ахматова не была… А вот у Есенина было – «Не жалею, не зову, не плачу», и «зверьё, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове», и «Чёрный человек», и «Жёлтая крапива»
А у Николай Алексеича – «администрация наша с указами о забирании всякого встречного».
А вообще-то, русские стихи – ну, основа жизни была с детства…
….
И рассказы тоже нужно упомянуть, а то получается нечестно – весь десятый класс был под знаком Чехова – взахлёб – сейчас из главнейшего «Скучная история», «Три года», тогда – «Чёрный монах»… И вообще целиком 9-ый что ли том.
Кое-что у Бунина – до сих пор главнейший рассказ, первый прочитанный, данный московским дядюшкой в 8-ом классе – «В Париже». Остальные рассказы слиняли, а он остался. И ещё «Холодная осень».
У Мопассана «Гарсон, кружку пива»…
Камю – «Посторонний», два рассказа в Новом мире – «Жена» и «Немые».
Рассказы про Ника Адамса – особенно, «на Биг Ривер»… И ещё «Там, где чисто, светло» и васькина любимая «Кошка под дождём».
Казаков – «Вон бежит собака», «Осень в дубовых лесах», «Манька», про которую Васька говорил, что её Казаков читал на семинаре у Паустовского. Но может, Казаков у меня после школы уже.
А ещё с детства и навсегда сказки Киплинга. Киплинг, из-за которого мы с Васькой вечно ругались – он его любил, а я нет, но сказки – такое важное, на всю жизнь. Когда-то Рики-Тики-Тави, а потом. Конечно же, Слонёнок, – может, стоит и в самом деле посетить сонную, зловонную, мутно-зелёную реку Лимпопо!
И сказки Фаллады – про курицу-неудачницу, про мышку-вислоушку, про то, как всё бывает кувырком и про человечка-пятновыводителя из бутылочки.
Итальянские сказки – сборник «любовь к трём апельсинам» – про генерала Фанта-Гиро, девочку, сумевшую последовательно притвориться мальчиком, про смерть… про Колу-рыбу…
И сказки французских писателей из сборника «Как петушок попал на крышу» – про ослика и поросёнка, ослика, которому тяжело жилось, и хвастливого наглого поросёнка, который в Рождество превратился в колбаски, и про страшного горного пиренейского великана, погубившего лесоруба…
Ну, и стандартное у Андерсена – «Русалочка» – какой в нынешнем чтении, кстати, ужас, «Дикие лебеди» (а вот это мне кажется, и сейчас можно), «Снежная королева»…
И книги, которые нельзя не добавить во вчерашнее, если уж про влияние:
«Маленький принц» – куда без того, что мы все в ответе за тех, кого приручили
Эйдельмановский «Лунин» – есть ли важней книга о достоинстве.
И напомненный мне Альбиром Балтер – «До свиданья, мальчики» – наизусть…
И Машкой – Амичис – «Сердце»
А ещё Лев Успенский – «Слово о словах» – после этой книжки хотелось стать лингвистом
И «Боги, гробницы, учёные» – и хотелось стать археологом
И в пересказе Успенского «Золотое руно» – до сих пор мурашки от вот конца, когда на Язона падает статуя Афины с носа корабля…
И сколько всего не названо, и сколько всего пришло позже – из важнейшего…
Про стихи
Чуковский, мне кажется, был у меня всегда – я себя не помню до него. А вот Хармс – маленькая книжечка в издательстве «Малыш» – появился довольно поздно – восторг – «Иван Топорыжкин пошёл на охоту», «А вы знаете, что у», «Несчастная кошка порезала лапу», «В переулке шёл отряд», «Иван Иваныч Самовар», «хи-хи-хи, да ха-ха-ха – вообще – рифма – такая была радость! И английские песенки, особенно у Маршака, – «Три мудреца в одном тазу», «Робин-Бобин Барабек», «Храбрые портные»…
Детский Тувим тоже чуть позже детства – но сразу и навсегда – «Жил некий слон, весил сто тонн, звали Потап Хоботовский его» - Малпа привезла по-польски по нашей с Васькой просьбе – оказывается, слона звали Тадеуш – но ведь Потап слонячье имя, а Тадеуш нет!
А лирика началась с Лермонтова. С «Воздушного корабля», прочитанного папой. Лет в 12? Я не знаю, почему перехватывало дыханье – «Не слышно на нем капитана, не видно матросов на нем»… до сих пор считаю, что «Выхожу один я на дорогу» –из главного в русской поэзии.
Очень любила Онегина, но к стыду моему, каких-нибудь особых ни с чем не сравнимых отношений с Пушкиным не было. Это сейчас дух захватывает от «Унылая пора, очей очарованье»…
И сейчас мурашки от Лукоморья, а в детстве, вроде бы, нет. Вот Сказку о царе Салтане очень любила.
Потом лет в 14 разлюбленная нынче Цветаева – никого больше я столько не знаю наизусть… Ранняя, поздняя, всякая… В любимой игре в героев, когда загадываешь литературных героев и отвечаешь на вопросы отгадывающего только да, нет, неизвестно – в полпинка отгадывался стул. Который "спрошу я стул, спрошу кровать". И бормоталась только что напечатанная ранняя из дня поэзии – "Над Феодосией угас навеки этот день весенний".
Потом ранний Маяковский, и даже не ранний – балдела почему-то от товарищу Нетте. И Багрицкий – в том числе – "нас водила молодость в сабельный поход"…
И из сборника советской поэзии, как-то он назывался этот сборник, не помню как, почему-то Кедрин – «к нам в гости приходит мальчик со сросшимися бровями» – бред свинячий, а задевало. И до сих пор – «когда я уйду, я оставлю мой голос»…
И захлестнуло – Пастернак с полки – маленький серенький сборник – «что в грозу лиловы глаза и газоны», и «может быть, за годом год следуют, как снег идёт», «мне Брамса сыграют, – тоской изойду», и «лодка колотится в сонной груди» – и Пастернак на всю жизнь…
Мандельштама и Бродского в школе почти не знала – случайно доставшиеся пара стихотворений, - «твоим нежным ногам по стеклу босиком», «рыбы жуют кислород» - а сразу после школы и Бродский, и Мандельштам – захлёбом и щастьем… Но Пастернак не отодвинулся…
А в школе, в десятом классе, был ещё Вознесенский – «и из псов, как из зажигалок, светят тихие языки»…
И даже Евтушенко – «Смеялись люди за стеной. Смеялись, всё-таки смеялись!», и «и мне углами губ с наклейки печально улыбнётся Блок»
Кушнер – после школы…
Гумилёв и Блок –никогда не были самыми… И Ахматова не была… А вот у Есенина было – «Не жалею, не зову, не плачу», и «зверьё, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове», и «Чёрный человек», и «Жёлтая крапива»
А у Николай Алексеича – «администрация наша с указами о забирании всякого встречного».
А вообще-то, русские стихи – ну, основа жизни была с детства…
….
И рассказы тоже нужно упомянуть, а то получается нечестно – весь десятый класс был под знаком Чехова – взахлёб – сейчас из главнейшего «Скучная история», «Три года», тогда – «Чёрный монах»… И вообще целиком 9-ый что ли том.
Кое-что у Бунина – до сих пор главнейший рассказ, первый прочитанный, данный московским дядюшкой в 8-ом классе – «В Париже». Остальные рассказы слиняли, а он остался. И ещё «Холодная осень».
У Мопассана «Гарсон, кружку пива»…
Камю – «Посторонний», два рассказа в Новом мире – «Жена» и «Немые».
Рассказы про Ника Адамса – особенно, «на Биг Ривер»… И ещё «Там, где чисто, светло» и васькина любимая «Кошка под дождём».
Казаков – «Вон бежит собака», «Осень в дубовых лесах», «Манька», про которую Васька говорил, что её Казаков читал на семинаре у Паустовского. Но может, Казаков у меня после школы уже.
А ещё с детства и навсегда сказки Киплинга. Киплинг, из-за которого мы с Васькой вечно ругались – он его любил, а я нет, но сказки – такое важное, на всю жизнь. Когда-то Рики-Тики-Тави, а потом. Конечно же, Слонёнок, – может, стоит и в самом деле посетить сонную, зловонную, мутно-зелёную реку Лимпопо!
И сказки Фаллады – про курицу-неудачницу, про мышку-вислоушку, про то, как всё бывает кувырком и про человечка-пятновыводителя из бутылочки.
Итальянские сказки – сборник «любовь к трём апельсинам» – про генерала Фанта-Гиро, девочку, сумевшую последовательно притвориться мальчиком, про смерть… про Колу-рыбу…
И сказки французских писателей из сборника «Как петушок попал на крышу» – про ослика и поросёнка, ослика, которому тяжело жилось, и хвастливого наглого поросёнка, который в Рождество превратился в колбаски, и про страшного горного пиренейского великана, погубившего лесоруба…
Ну, и стандартное у Андерсена – «Русалочка» – какой в нынешнем чтении, кстати, ужас, «Дикие лебеди» (а вот это мне кажется, и сейчас можно), «Снежная королева»…
И книги, которые нельзя не добавить во вчерашнее, если уж про влияние:
«Маленький принц» – куда без того, что мы все в ответе за тех, кого приручили
Эйдельмановский «Лунин» – есть ли важней книга о достоинстве.
И напомненный мне Альбиром Балтер – «До свиданья, мальчики» – наизусть…
И Машкой – Амичис – «Сердце»
А ещё Лев Успенский – «Слово о словах» – после этой книжки хотелось стать лингвистом
И «Боги, гробницы, учёные» – и хотелось стать археологом
И в пересказе Успенского «Золотое руно» – до сих пор мурашки от вот конца, когда на Язона падает статуя Афины с носа корабля…
И сколько всего не названо, и сколько всего пришло позже – из важнейшего…