мой любимый двадцатый век

В воскресенье на рынке нам с Юлькой в честь fête des mères подарили по розе.

Я дома бездумно сунула их в вазу, а Юлька вспомнила про склянку тёмного стекла. Из–под пива не было, но вечером образовалась бутылка из–под бургундского, и после того, как допили последние капли, похожая на плоскую флягу бутылка от арманьяка. Обе – тёмного стекла. Розы, правда, белые.

А сегодня по дороге к станции (я поехала автобусом, который до неё не довозит, и если утром он мне попадается, получаю бонус – пробежку по совершенно деревенской улице, где рвутся из–за заборов сады, и отдельные ретивые кусту на бегу цепляют за волосы ветками) я бормотала «каждый пишет, как он дышит».

Вчера мельнула у разных людей фотография физиков с конференции 27–го года, – современников, гениев...

Мир был возрожденческий – яростный и умытый, жестокий, впереди была кошмарная война, и набирала обороты советская власть, в середине века казавшаяся тысячелетним рейхом...

А в книжках и картинах – и радость, и надежда, и горе, и красота...
Вспомнила любимого Трифонова – как Гриша Ребров, который пишет про Ивана Гавриловича Прыжова, который в свою очередь пишет «умираю, но ногой дрыгаю» вспоминает из «Бесов» – что для счастья человеку нужно ровно столько счастья, сколько и несчастья...