(no subject)

В том мешке, где бренчат сияющие камушки, глухо ударяются друг о друга ракушки с отбитыми краями, где спряталось эхо, в мешке из синей марли, обшитом ёлочным дождиком, – мы нашли его на лестничном подоконнике перед окном, открытым в ледяную новогоднюю ночь шестьдесят раннего года, помчавшись в прихожую на дребезжанье мехнического звонка (папа инженер-электрик, а звонок...), в этом мешке живёт и эхо густого от запаха трав вечера на нашей аллее, ведущей к давно несуществующему замку, вечера, когда мы с Васькой и Катей наткнулись на ворону, разжившуюся почти целым багетом. Она сидела в траве и готовилась пировать. И тут чёрная огромная собака, громко болтающие люди, хлеб в опасности – что ей оставалось, – ворона разломила багет пополам и унесла половину куда-то в липовую крону, и вернулась за второй, сверкнув недобрым взглядом, – утащила на верхотуру и её.

А теперь попугаи воруют хлеб у голубей и устраиваются пообедать на деревьях...

(no subject)

Когда я оказываюсь в деревне Гролежак, меня притягивает дом Анри. Я знаю, что ничего я там не высмотрю. Анри умер почти 10 лет назад.

Дом долго стоял затянутый всеми ставнями, слепой.

А года два как его купил и живёт там школьный учитель с сыном. На крыльце стоят кроссовки, распахнуты ставни. Мне так всегда хочется заглянуть за дверь, посмотреть, висит ли на стене ярмо для волов...

Год назад на бывшем огороде Анри ещё росли неухоженные артишоки. А сейчас их уже нет. Трава. И в бывшем курятнике, в курьем дворике, свалена какая-то ненужная ерунда, что-то ржаво-железное, и нет перед домом горшков с лилиями, и высохли вьющиеся розы.

Неправда, что «розы без меня не сохнут», – иногда и сохнут, только от этого никак не легче.

Не огородник и не садовник этот учитель. А может, руки не доходят обживать дом с башенкой. Зелёная сочная после дождей трава.

И проходя с Васей мимо я подумала – мы вот заранее печалимся о судьбе наших бумажных книг, не антикварных, без автографов, – как закончат они свои дни на помойке – то ли дождями их польёт, то ли прямо в огонь.

Книги – следы нашей жизни. Следы жизни Анри – ласточки, чиркающие по небу в сарай, бывший коровник, где он хранил свой огородный инвентарь, сетка, по которой вились киви, огород, ореховый сад.

Курицы, которых он перед сном целовал в клювы, ушли в хорошие руки, – умирающий Анри велел отдать их другу на ферму, и чтоб их только не зарезали, чтоб несли они яйца и умерли в своей постели на насесте.

И следы жизни Анри, пространство его существования, – нет его больше, как не будет наших книг. И какая собственно разница – книги ли, или клубничная грядка...