(no subject)
Jul. 29th, 2025 10:45 pmГриша родилась в кошачьем приюте. Впрочем, можно ли назвать приютом домик-пряник в парижском пригороде? Мы туда приехали чуть раньше назначенного времени, и на наш звонок никто не отозвался, хозяев ещё не было дома. Мы не ошиблись адресом – ко всем закрытым окнам прижимались котьи морды.
Собственно, отправились мы за полосатым котиком, Гришиным братцем. Я хотела непременно серополосого и решила, что чего у меня все звери только девочки, пусть на этот раз будет мальчик. Но когда появились хозяева – уютная немолодая пара – и мы зашли в дом, братец с кем-то дрался под шкафом, и пока мы ждали его появления, к нам вышла Гриша. У Васьки случилась любовь с первого взгляда. Взглянул, обомлел от Гришиной небесной красоты и сказал, что не уйдёт без неё.
Нам предложили взять обоих, но тут мой здравый смысл твёрдо сказал: «нет». Я живо представила себе, как мы везём в машине ньюфиху, две котиные клетки, и нас-человеков – трое, четверо, а то и пятеро, и багажник забит по самое не могу, и остаток вещей на заднем сиденье с людьми и зверями, и в ногах какое-то барахло у того, кто как граф сидит на переднем сиденье рядом с водителем-Васькой, – и проехать надо в таком составе 600, а может, все 900 с лишним километров.
По дороге домой мы с Васькой выдумывали имя. Была у нас кошка по имени Кошка. Это просто. А тут – ну, как назвать? Я предложила назвать её Сашей, и мы уже почти решили, что так тому и быть, как вдруг вспомнили о нашей знакомой кошке, дожившей то ли до 21-го года, то ли до 22-х лет. Звали её Гриша – Grischat ! И подумали, что это щасливое имя, – оно определённо предсказывает долгожительство.
Дома Гриша прежде всего забралась в книжку Питера Кэри, которую я тогда читала, и поглядывала оттуда широко открытыми любопытствующими глазами.
Владельцы приюта сказали нам, что Гришу родила около двух месяцев назад беременная кошка очень старой дамы, увы, потерявшей рассудок и попавшей в дом престарелых. Однако наша любимая ветеринарка, когда на следующий день я повела Гришу на осмотр и пожаловалась, что она почти не ест, только чуть-чуть котёнковых консервов слизывает с пальца, засмеялась, – какие два, ей от силы месяц. Велела поить её из блюдца молоком и радоваться, что уже не из соски. Гриша попила молоко ровно один день, а потом накинулась на обычную еду для котят. С тех пор у неё появилась привычка, глядя прямо в глаза человеку, который только что её кормил, уверенным мявом сообщать ему, что она не ела по крайней мере сотню лет!
И пошла – покатилась Гришина жизнь.
Кошка Кошка была домоседка. Улицы она очень боялась, и когда на руках мы понесли её в первый раз к ветеринарке, она дрожала всем своим тогда ещё почти котёночьим тельцем. Мы даже подозревали, что её, совершенно домашнего котёнка-подростка, выгнали из дома, и от этого у неё ужас перед улицей. Уезжая на каникулы, мы договаривались с кем-нибудь об ежедневных посещениях Кошки.
Когда мы взяли Гришу, то сказали друг другу, что так больше не будет – Гриша с нами будет всюду ездить – коты не созданы, чтоб проводить месяц в квартире в одиночестве.
Конечно же, с Кошкой объективно ездить было бы сильно сложней, мы ведь тогда в кемпингах жили, а когда Гриша появилась, стали уже дома снимать.
Чтоб подготовить Гришу к будущим поездкам, однажды мы вынесли её на улицу на поводке. Гулять она не захотела. Прижалась к земле и смотрела на нас дикими глазами. Мы вернулись домой и решили, что приучать не будем – просто повезём её «на дачу».
Год Грише исполнился как раз в нашем заветном доме на Средиземном море. И дом и сад стали Гришиным королевством. Она ходила над столом по увитым глицинией балкам и глядела сверху на наши ужины и завтраки, ни разу не упав в тарелку.
Однажды она ухитрилась вскарабкаться на высоченную стену, отделяющую наш сад от соседского. И вот ходит по стене – и орёт, а спуститься как? Один из нас –
kit100– приставил к стене стремянку и за ней полез, подставляя раскрытый шезлонг, куда она и запрыгнула.
Гриша не допускала вольностей – похватать её, или даже погладить – неа, только с высочайшего разрешения. Нашу любимую питерскую подругу она однажды цапнула довольно сильно, до крови. И подруга в конце разговоров, передавая приветы всем обитетелям дома, прибавляла – а Грише привет не передавайте.
А уж походы к ветеринару! Гришу можно было осмотреть только под наркозом. Ну, она просто превращалась в небольшого тигра. Утробные звуки, которые она издавала, скромных размеров кошка, казалось, не могла произвести. А стоило нам выйти от ветеринарки, как Гриша умолкала и победно оглядывала окрестности, до которых дотягивался взгляд из котиной переноски. К щастью она почти не болела.
Прыгала юная и уже не очень юная Гриша всем котам на зависть, быстро решая в уме соответствующий дифур. С пола на холодильник, с пола на плиту, а оттуда на полку под самым потолком. И даже за несколько месяцев до смерти, если на плите что-то оказывалось особо вкусное, уже давно не чемпион по прыжкам, Гриша всё-таки добиралась через стул до плиты и утаскивала это что-нибудь со сковородки. За три дня до смерти она утащила из миски на столе креветку и спрыгнула с ней на пол. Только вот съесть её она уже не смогла.
Было у Гриши козырное место – сверху на раме открытого окна. Взбиралась она туда по решётке, которую завели, чтоб ей не пришло в голову улететь за голубем, или попугаем. Оттуда всё было видно. На улицу она, впрочем, не смотрела, её интересовала жизнь в комнате.
Ещё отличное место – на спине у лежащей ньюфихи Кати – главного в Гришиной жизни человека.Четырёхлетняя Катя приняла Гришу слегка покровительственно и ласково – когда Гриша стала постарше, Катя так же покровительственно стала оказывать Грише недвусмысленно сексуальные услуги – прижимая лапой, лизать её под хвостом – а Гриша вдохновенно мяукала.
Вторым человеком в жизни Гриши был Васька. Она устраивалась с ним в кресле, а при случае прыгала ему на голову – к счастью всё ж не с верхушки оконной рамы.
Пока Катя была жива, когда в августе мы жили в заветном доме, Гриша по вечерам имела обыкновение ходить со мной, Васькой и Катей в рощу, ведущую к морю.
Начались эти походы в рощу с того, что Никита сказал Грише, что она уже пару недель живёт у моря, а к морю ещё и не ходила. И вот после таких слов Гриша отправилась на пляж. Море её не впечатливо – она с презрением поглядела на воду и ушла обратно в рощу. Но с того дня она стала нас сопровождать в вечерних прогулках, только к морю не выходила. Мы гуляли по приморской тропе, плавали, а Гриша в роще гонялась за кузнечиками. На обратном пути мы громко разговаривали, чтоб она нас не пропустила. Услышав наши голоса, Гриша тут же неведомо откуда появлялась на дорожке и с поднятым хвостом кидалась к Кате. И всегда возвращалась с нами. Если мы кого-нибудь в роще встречали, она степенно уходила Кате под живот.
После смерти Кати Гриша перестала ходить в рощу. Таня не была по её мнению надёжной защитой. Вася год назад была щенком, и мы не узнали, решила ли бы она, что можно отправиться в рощу под Васиным покровительством.
Вася в своём безудержном щенячестве вызвала к жизни у 18 летней Гриши почти что вторую молодость – бесшабашность и неутомимость в играх, часть из которых включала – давать щенку себя жевать. Если Вася игру прекращала и при виде поднятой когтистой лапы удалялась, Гриша очень быстро приходила к ней – ну, пооткусывай мне голову, ну пожалуйста.
Гриша очень любила Васину еду, и когда я насыпала Васины крокетики в миску, тут же к миске быстрым шагом подходила. Я уговаривала Васю пойти поесть, еда же её, не Гришина, но нет – Гриша имела полное право первой ночи! Ну, и часто они попросту ели вместе из одной миски.
В первое же Гришино лето на юге мы узнали, сколько у нас живёт вокруг зверушек. Она поднимала тушканчиков, и они выпрыгивали из травы на несколько своих ростов, но к щастью ни одного Грише не удалось поймать. Однажды я застала её рядом с мёртвой ящерицей с сильно пожёванной лапой. Удовлетворённая Гриша решила поспать прямо на месте преступления, сладко потянулась, растянулась и закрыла глаза. И тут мёртвая ящерица вскочила на непожёванные три лапы и очень стремительно убежала. А уж безголовые землеройки, которых она приносила на порог нашей с Васькой комнаты, а однажды на подушку спящей на улице нашей подруги Таньки, которую одолевала любовь к экспериментам: она предложила мне аккуратно уложить труп землеройки в саду и проверить, за сколько дней его сожрут муравьи.
Когда наступал последний день «на даче», и мы собирались в город, Гриша это всегда чувствовала и очень боялась, что её забудут. Весь день она была на глазах, спала у нас на кровати всю ночь (а вообще-то по ночам она часто шастала по саду в поисках приключений).
Впрочем, два раза в жизни Гриша потерялась. Дело было в Бретани в очень холодное лето. Мы тогда жили в доме на Ламанше, который сняли у бывшего моряка. Дом стоял в конце тупиковой деревенской дороги среди кукурузных полей.
В первый раз, когда утром мы не обнаружили Гриши у себя в кровати, я пошла её искать – в саду, в кукурузном поле. Услышав мяуканье, я не сразу поняла, что оно доносится сверху, с крыши дома, куда она явно забралась с крыши прижавшегося к дому сарая. Спрыгнуть вниз она категорически отказывалась. В конце концов спасли её
mrkaс
bgmt, протянув с крыши сарая вверх на швабре её котиную переноску. Гриша милостиво согласилась туда войти.
Второй раз в том же месте она была в пропаже два дня и ночь между ними. Обнаружилась она на дереве в нудистском лагере – кроме дома моряка и этого лагеря других домов в конце дороги не было.
Нудисты по случаю диких холодов были одетые, и один из них милостиво предложил приставить к дереву стремянку и слазать за Гришей. Она его даже не поцарапала, а у меня на руках шипела, с очевидностью обвиняя меня в своих злоключениях.
Когда мы возвращались в город с наших многочисленных дач, мне всегда бывало неловко перед Гришей. Я вспоминала не помню где читанное : для собак квартира – это конура, а для кошки клетка.
И вернувшись в Медон, Гриша первое время спала, да и просто время проводила в своей переноске – небось думала, что это диван-транслятор, проснётся и окажется в доме с садом. А может, как Юлька (Yulia Koloskova) считала, – это вагон дальнего следования – вот-вот зайдёт проводница и чаю предложит.
И Грише, и Ваське – дом с садом подавай, а не конурку квартиры.
В апреле в Дордони мы закрыли щели в калитке, через которые Гриша могла просочиться и выйти на хуторскую улицу, где изредка проезжали машины и где к тому же она стала бы гонять кур. Гриша, стоило взгляд отвести, забиралась на балюстраду террасы, с которой прыгать вниз было страшновато, но ведь можно же и сползти, и кустами по дороге воспользоваться. И когда я теряла бдительность, ей это удавалось. А оставалось ей жить меньше трёх месяцев.
19 лет – человечьи за девяносто. 19 лет нашей общей жизни – звери, люди, сады. Высокая трава, кусты, изгороди, в которых всегда есть щели...
Васькина кошка, Катина кошка. Знала ли Гриша, что она связывала времена? Была вечной...
Она умерла у меня на глазах в одном из любимых уголков своего королевства – у стены возле уличного душа, где она любила валяться, а перед ней проходила вереница вылезших из презренного солёного моря людей, и душ с приятным шумом ударял в каменные плиты.
++++
Васькины два стиха – второй написан за три месяца до смерти.
***
Кошка, мурча, нюхает мир,
Недоступный ей,
Запах лужи с отраженьем и неба, и нас,
И палой листвы и каких-то зимних зверей...
Кривое отражение дятла в луже
Кошка угадает через глинистый след.
Вон она как по комнате кружит,
У входа в тот мир, которого нет...
Собака гуляет с нами подолгу –
Через лес, поляны, по соседним городкам...
У нас ещё есть книги, картины, фотки,
А у кошки – только слух, да нюх, неведомые нам,
(В дополненье к несовершенным кошачьим глазам...)
Кошка занесёт на ёлку, играя,
Невнятный отражённый свет извне.
А в комнату из-за стёкол заглянут, мигая,
Глаза котов в заоконной стране –
Цветные лампочки в двойном окне.
Так вот зачем собака приносит на лапах
Оттуда, из уличной лесной страны,
Минуя прелых листьев запах,
Следы невидимой луны!
Утром птицы орали о прилетающем дне,–
Развеселились шальные,
Слышно их было даже при закрытом окне
Через стекла двойные.
Я бы в утренней сонности
Ничего не заметил,
Если б не выкрики звонкие эти,
Глянул в окно –
Птицы носятся не за добычей,
Просто так, озорно,
По кустам и деревьям – сороки...
А на кресле в комнате –
Носом в стекло, не вертя головой –
...Кошки бывают
Так изумлённы и так круглооки!
Собственно, отправились мы за полосатым котиком, Гришиным братцем. Я хотела непременно серополосого и решила, что чего у меня все звери только девочки, пусть на этот раз будет мальчик. Но когда появились хозяева – уютная немолодая пара – и мы зашли в дом, братец с кем-то дрался под шкафом, и пока мы ждали его появления, к нам вышла Гриша. У Васьки случилась любовь с первого взгляда. Взглянул, обомлел от Гришиной небесной красоты и сказал, что не уйдёт без неё.
Нам предложили взять обоих, но тут мой здравый смысл твёрдо сказал: «нет». Я живо представила себе, как мы везём в машине ньюфиху, две котиные клетки, и нас-человеков – трое, четверо, а то и пятеро, и багажник забит по самое не могу, и остаток вещей на заднем сиденье с людьми и зверями, и в ногах какое-то барахло у того, кто как граф сидит на переднем сиденье рядом с водителем-Васькой, – и проехать надо в таком составе 600, а может, все 900 с лишним километров.
По дороге домой мы с Васькой выдумывали имя. Была у нас кошка по имени Кошка. Это просто. А тут – ну, как назвать? Я предложила назвать её Сашей, и мы уже почти решили, что так тому и быть, как вдруг вспомнили о нашей знакомой кошке, дожившей то ли до 21-го года, то ли до 22-х лет. Звали её Гриша – Grischat ! И подумали, что это щасливое имя, – оно определённо предсказывает долгожительство.
Дома Гриша прежде всего забралась в книжку Питера Кэри, которую я тогда читала, и поглядывала оттуда широко открытыми любопытствующими глазами.
Владельцы приюта сказали нам, что Гришу родила около двух месяцев назад беременная кошка очень старой дамы, увы, потерявшей рассудок и попавшей в дом престарелых. Однако наша любимая ветеринарка, когда на следующий день я повела Гришу на осмотр и пожаловалась, что она почти не ест, только чуть-чуть котёнковых консервов слизывает с пальца, засмеялась, – какие два, ей от силы месяц. Велела поить её из блюдца молоком и радоваться, что уже не из соски. Гриша попила молоко ровно один день, а потом накинулась на обычную еду для котят. С тех пор у неё появилась привычка, глядя прямо в глаза человеку, который только что её кормил, уверенным мявом сообщать ему, что она не ела по крайней мере сотню лет!
И пошла – покатилась Гришина жизнь.
Кошка Кошка была домоседка. Улицы она очень боялась, и когда на руках мы понесли её в первый раз к ветеринарке, она дрожала всем своим тогда ещё почти котёночьим тельцем. Мы даже подозревали, что её, совершенно домашнего котёнка-подростка, выгнали из дома, и от этого у неё ужас перед улицей. Уезжая на каникулы, мы договаривались с кем-нибудь об ежедневных посещениях Кошки.
Когда мы взяли Гришу, то сказали друг другу, что так больше не будет – Гриша с нами будет всюду ездить – коты не созданы, чтоб проводить месяц в квартире в одиночестве.
Конечно же, с Кошкой объективно ездить было бы сильно сложней, мы ведь тогда в кемпингах жили, а когда Гриша появилась, стали уже дома снимать.
Чтоб подготовить Гришу к будущим поездкам, однажды мы вынесли её на улицу на поводке. Гулять она не захотела. Прижалась к земле и смотрела на нас дикими глазами. Мы вернулись домой и решили, что приучать не будем – просто повезём её «на дачу».
Год Грише исполнился как раз в нашем заветном доме на Средиземном море. И дом и сад стали Гришиным королевством. Она ходила над столом по увитым глицинией балкам и глядела сверху на наши ужины и завтраки, ни разу не упав в тарелку.
Однажды она ухитрилась вскарабкаться на высоченную стену, отделяющую наш сад от соседского. И вот ходит по стене – и орёт, а спуститься как? Один из нас –
Гриша не допускала вольностей – похватать её, или даже погладить – неа, только с высочайшего разрешения. Нашу любимую питерскую подругу она однажды цапнула довольно сильно, до крови. И подруга в конце разговоров, передавая приветы всем обитетелям дома, прибавляла – а Грише привет не передавайте.
А уж походы к ветеринару! Гришу можно было осмотреть только под наркозом. Ну, она просто превращалась в небольшого тигра. Утробные звуки, которые она издавала, скромных размеров кошка, казалось, не могла произвести. А стоило нам выйти от ветеринарки, как Гриша умолкала и победно оглядывала окрестности, до которых дотягивался взгляд из котиной переноски. К щастью она почти не болела.
Прыгала юная и уже не очень юная Гриша всем котам на зависть, быстро решая в уме соответствующий дифур. С пола на холодильник, с пола на плиту, а оттуда на полку под самым потолком. И даже за несколько месяцев до смерти, если на плите что-то оказывалось особо вкусное, уже давно не чемпион по прыжкам, Гриша всё-таки добиралась через стул до плиты и утаскивала это что-нибудь со сковородки. За три дня до смерти она утащила из миски на столе креветку и спрыгнула с ней на пол. Только вот съесть её она уже не смогла.
Было у Гриши козырное место – сверху на раме открытого окна. Взбиралась она туда по решётке, которую завели, чтоб ей не пришло в голову улететь за голубем, или попугаем. Оттуда всё было видно. На улицу она, впрочем, не смотрела, её интересовала жизнь в комнате.
Ещё отличное место – на спине у лежащей ньюфихи Кати – главного в Гришиной жизни человека.Четырёхлетняя Катя приняла Гришу слегка покровительственно и ласково – когда Гриша стала постарше, Катя так же покровительственно стала оказывать Грише недвусмысленно сексуальные услуги – прижимая лапой, лизать её под хвостом – а Гриша вдохновенно мяукала.
Вторым человеком в жизни Гриши был Васька. Она устраивалась с ним в кресле, а при случае прыгала ему на голову – к счастью всё ж не с верхушки оконной рамы.
Пока Катя была жива, когда в августе мы жили в заветном доме, Гриша по вечерам имела обыкновение ходить со мной, Васькой и Катей в рощу, ведущую к морю.
Начались эти походы в рощу с того, что Никита сказал Грише, что она уже пару недель живёт у моря, а к морю ещё и не ходила. И вот после таких слов Гриша отправилась на пляж. Море её не впечатливо – она с презрением поглядела на воду и ушла обратно в рощу. Но с того дня она стала нас сопровождать в вечерних прогулках, только к морю не выходила. Мы гуляли по приморской тропе, плавали, а Гриша в роще гонялась за кузнечиками. На обратном пути мы громко разговаривали, чтоб она нас не пропустила. Услышав наши голоса, Гриша тут же неведомо откуда появлялась на дорожке и с поднятым хвостом кидалась к Кате. И всегда возвращалась с нами. Если мы кого-нибудь в роще встречали, она степенно уходила Кате под живот.
После смерти Кати Гриша перестала ходить в рощу. Таня не была по её мнению надёжной защитой. Вася год назад была щенком, и мы не узнали, решила ли бы она, что можно отправиться в рощу под Васиным покровительством.
Вася в своём безудержном щенячестве вызвала к жизни у 18 летней Гриши почти что вторую молодость – бесшабашность и неутомимость в играх, часть из которых включала – давать щенку себя жевать. Если Вася игру прекращала и при виде поднятой когтистой лапы удалялась, Гриша очень быстро приходила к ней – ну, пооткусывай мне голову, ну пожалуйста.
Гриша очень любила Васину еду, и когда я насыпала Васины крокетики в миску, тут же к миске быстрым шагом подходила. Я уговаривала Васю пойти поесть, еда же её, не Гришина, но нет – Гриша имела полное право первой ночи! Ну, и часто они попросту ели вместе из одной миски.
В первое же Гришино лето на юге мы узнали, сколько у нас живёт вокруг зверушек. Она поднимала тушканчиков, и они выпрыгивали из травы на несколько своих ростов, но к щастью ни одного Грише не удалось поймать. Однажды я застала её рядом с мёртвой ящерицей с сильно пожёванной лапой. Удовлетворённая Гриша решила поспать прямо на месте преступления, сладко потянулась, растянулась и закрыла глаза. И тут мёртвая ящерица вскочила на непожёванные три лапы и очень стремительно убежала. А уж безголовые землеройки, которых она приносила на порог нашей с Васькой комнаты, а однажды на подушку спящей на улице нашей подруги Таньки, которую одолевала любовь к экспериментам: она предложила мне аккуратно уложить труп землеройки в саду и проверить, за сколько дней его сожрут муравьи.
Когда наступал последний день «на даче», и мы собирались в город, Гриша это всегда чувствовала и очень боялась, что её забудут. Весь день она была на глазах, спала у нас на кровати всю ночь (а вообще-то по ночам она часто шастала по саду в поисках приключений).
Впрочем, два раза в жизни Гриша потерялась. Дело было в Бретани в очень холодное лето. Мы тогда жили в доме на Ламанше, который сняли у бывшего моряка. Дом стоял в конце тупиковой деревенской дороги среди кукурузных полей.
В первый раз, когда утром мы не обнаружили Гриши у себя в кровати, я пошла её искать – в саду, в кукурузном поле. Услышав мяуканье, я не сразу поняла, что оно доносится сверху, с крыши дома, куда она явно забралась с крыши прижавшегося к дому сарая. Спрыгнуть вниз она категорически отказывалась. В конце концов спасли её
Второй раз в том же месте она была в пропаже два дня и ночь между ними. Обнаружилась она на дереве в нудистском лагере – кроме дома моряка и этого лагеря других домов в конце дороги не было.
Нудисты по случаю диких холодов были одетые, и один из них милостиво предложил приставить к дереву стремянку и слазать за Гришей. Она его даже не поцарапала, а у меня на руках шипела, с очевидностью обвиняя меня в своих злоключениях.
Когда мы возвращались в город с наших многочисленных дач, мне всегда бывало неловко перед Гришей. Я вспоминала не помню где читанное : для собак квартира – это конура, а для кошки клетка.
И вернувшись в Медон, Гриша первое время спала, да и просто время проводила в своей переноске – небось думала, что это диван-транслятор, проснётся и окажется в доме с садом. А может, как Юлька (Yulia Koloskova) считала, – это вагон дальнего следования – вот-вот зайдёт проводница и чаю предложит.
И Грише, и Ваське – дом с садом подавай, а не конурку квартиры.
В апреле в Дордони мы закрыли щели в калитке, через которые Гриша могла просочиться и выйти на хуторскую улицу, где изредка проезжали машины и где к тому же она стала бы гонять кур. Гриша, стоило взгляд отвести, забиралась на балюстраду террасы, с которой прыгать вниз было страшновато, но ведь можно же и сползти, и кустами по дороге воспользоваться. И когда я теряла бдительность, ей это удавалось. А оставалось ей жить меньше трёх месяцев.
19 лет – человечьи за девяносто. 19 лет нашей общей жизни – звери, люди, сады. Высокая трава, кусты, изгороди, в которых всегда есть щели...
Васькина кошка, Катина кошка. Знала ли Гриша, что она связывала времена? Была вечной...
Она умерла у меня на глазах в одном из любимых уголков своего королевства – у стены возле уличного душа, где она любила валяться, а перед ней проходила вереница вылезших из презренного солёного моря людей, и душ с приятным шумом ударял в каменные плиты.
++++
Васькины два стиха – второй написан за три месяца до смерти.
***
Когда б вы знали, из какого сора...
А. Ахматова.
Собака приносит на лапах лесную грязь,А. Ахматова.
Кошка, мурча, нюхает мир,
Недоступный ей,
Запах лужи с отраженьем и неба, и нас,
И палой листвы и каких-то зимних зверей...
Кривое отражение дятла в луже
Кошка угадает через глинистый след.
Вон она как по комнате кружит,
У входа в тот мир, которого нет...
Собака гуляет с нами подолгу –
Через лес, поляны, по соседним городкам...
У нас ещё есть книги, картины, фотки,
А у кошки – только слух, да нюх, неведомые нам,
(В дополненье к несовершенным кошачьим глазам...)
Кошка занесёт на ёлку, играя,
Невнятный отражённый свет извне.
А в комнату из-за стёкол заглянут, мигая,
Глаза котов в заоконной стране –
Цветные лампочки в двойном окне.
Так вот зачем собака приносит на лапах
Оттуда, из уличной лесной страны,
Минуя прелых листьев запах,
Следы невидимой луны!
13 января 2012
ЭТЮДУтром птицы орали о прилетающем дне,–
Развеселились шальные,
Слышно их было даже при закрытом окне
Через стекла двойные.
Я бы в утренней сонности
Ничего не заметил,
Если б не выкрики звонкие эти,
Глянул в окно –
Птицы носятся не за добычей,
Просто так, озорно,
По кустам и деревьям – сороки...
А на кресле в комнате –
Носом в стекло, не вертя головой –
...Кошки бывают
Так изумлённы и так круглооки!
8 декабря 2012


