И о Данелии
Apr. 7th, 2019 06:36 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaЧёрт знает, давно, или недавно – в начале века, в 2004-ом году, мы жили две июньских недели в Оверни.
Туда очень хотелось поехать моему папе. Он учил французский по четырёхтомному самоучителю тридцатых годов и дошёл уже до последнего четвёртого тома, где ученикам предлагались самые разнообразные тексты.
Папа из этого учебника узнал, что если у вас в пути поломалась машина, то обратиться надо к деревенскому кузнецу, – он что хочешь починит! У нас, кстати, в той поездке машина как раз поломалась, – выхлопная труба стала грохотать, и стало ясно, что к кому-нибудь обратиться надо. Кузнеца, впрочем, в деревне не было, и пришлось ехать на колонку, где мастер на все руки осмотрел нашу трубу и обнаружил, что она плохо приторочена, – быстренько её подвинтил, взял три копейки за потраченное время, и отпустил с миром и тихой трубой.
А ещё в этом учебнике есть рассказик в письмах про Овернь, про суровый Центральный массив.
Переписываются жених и невеста – тили-тили тесто. Молодой человек родом из Оверни. И пишет он девушке – «будем мы вдвоём жить в деревенском доме, и наступит зима, и нас занесёт снегом по самые окна, и чтоб выйти из дому, нам надо будет лопатой прорывать проход...». А девушка отвечает – «знаешь, не пойду я за тебя замуж».
Вот после чтения этой переписки папе и захотелось в Центральный массив.
Я сняла маленький домик на краю деревни у ручья, в который с мостика без потерь упала семимесячная Катя. Из нашего с Васькой окна в спальне на втором этаже – вид на зелёные склоны. А папино окошко выходило в противоположную сторону, к деревне – так что в его утренние обязанности входило быть на стрёме, чтоб вовремя услышать колокольчик автолавки, чтоб мы успели сбегать за хлебом.
Внизу в гостиной обосновался Бегемот с нашей московской подругой Ниной.
По вечерам надо было помнить, что домой нужно вернуться либо до шести, либо уже после семи, – до коров, или после. Коровы шли по улице медленно с торжественным мыком, позванивая тяжёлыми коровьими колоколами.
У въезда в деревню стоянка небольших тракторов, тракторят, которых сначала боялась маленькая Катя, – она вообще-то всю жизнь побаивалась механических предметов. Зато когда бояться тракторов перестала, к моему испугу, стремилась погоняться за ними в полях.
А хозяйка наша, всю жизнь прожившая в этой деревне, оказалась из испанских детей, о чём мы узнали от неё, только уже уезжая, так что ни о чём её не расспросили.
Это было время, когда фильмы смотрели на дисках. И Нина привезла нам диск с Кин-дза-дзой. Она почему-то и сама Кин-дза-дзу не видела.
И вот после прогулки в один из первых вечеров мы решили посмотреть кино. Включили, минут пятнадцать посмотрели, до приземления странного аппарата, напоминающего летающий дачный сортир, – и недоумевая, выключили – показалось абракадаброй.
А наутро я спускалась из спальни – и сверху у подножья лестницы увидела Бегемота, – и совершенно автоматически воинственно воскликнула «Ку!».
И мы поняли, что мы дураки. И вечером опять уселись перед компом. На этот раз мы досмотрели до конца – и с превеликим удовольствием. Моя любимая сцена, кстати, как раз в самом конце, когда герои выходят на московскую улицу и, завидев снегоуборочную машину, приседают и приветствуют её – Ку. Ну, и как забыть Леонова, зелёные и красные штаны...
Лет десять назад я прочитала мемуры Данелии. Очень было приятно читать, но как часто бывает, запомнила я не слишком много.
Почему-то врезалось, как в начале шестидесятых молодой ещё не правительственный Брежнев пообещал Данелии и какому-то его кинематографическому приятелю провести их на футбол. И вот беда – Данелию вызвал на ковёр Хрущёв как раз во время футбола. И Данелия злился ужасно – дескать Брежнев-то и приятель его, гаврики, футбол смотрят, а ему к Хрущёву тащиться.
Очень про Брежнева человеческое... Маме Брежнева в его последние годы было жалко – несчастного старика, как куклу, возят куда-то, подсовывают бумажки, которые он зачем-то читать должен. И ещё Жискару д’Эстену его жалко было, – я читала его оспоминания в Коротичском «Огоньке». Практически теми же словами, что моя мама, Жискар Брежнева вспоминал – бедного старика мучают, с постели подымают, одевают, везут куда-то – изверги...
Надо будет пересмотреть «Афоню», посмотреть «Джентльменов удачи», я их не видела...
Столько смертей, нет, в смертном возрасте эти смерти, – но столько смертей... Кажется, когда-то люди умирали реже...
Туда очень хотелось поехать моему папе. Он учил французский по четырёхтомному самоучителю тридцатых годов и дошёл уже до последнего четвёртого тома, где ученикам предлагались самые разнообразные тексты.
Папа из этого учебника узнал, что если у вас в пути поломалась машина, то обратиться надо к деревенскому кузнецу, – он что хочешь починит! У нас, кстати, в той поездке машина как раз поломалась, – выхлопная труба стала грохотать, и стало ясно, что к кому-нибудь обратиться надо. Кузнеца, впрочем, в деревне не было, и пришлось ехать на колонку, где мастер на все руки осмотрел нашу трубу и обнаружил, что она плохо приторочена, – быстренько её подвинтил, взял три копейки за потраченное время, и отпустил с миром и тихой трубой.
А ещё в этом учебнике есть рассказик в письмах про Овернь, про суровый Центральный массив.
Переписываются жених и невеста – тили-тили тесто. Молодой человек родом из Оверни. И пишет он девушке – «будем мы вдвоём жить в деревенском доме, и наступит зима, и нас занесёт снегом по самые окна, и чтоб выйти из дому, нам надо будет лопатой прорывать проход...». А девушка отвечает – «знаешь, не пойду я за тебя замуж».
Вот после чтения этой переписки папе и захотелось в Центральный массив.
Я сняла маленький домик на краю деревни у ручья, в который с мостика без потерь упала семимесячная Катя. Из нашего с Васькой окна в спальне на втором этаже – вид на зелёные склоны. А папино окошко выходило в противоположную сторону, к деревне – так что в его утренние обязанности входило быть на стрёме, чтоб вовремя услышать колокольчик автолавки, чтоб мы успели сбегать за хлебом.
Внизу в гостиной обосновался Бегемот с нашей московской подругой Ниной.
По вечерам надо было помнить, что домой нужно вернуться либо до шести, либо уже после семи, – до коров, или после. Коровы шли по улице медленно с торжественным мыком, позванивая тяжёлыми коровьими колоколами.
У въезда в деревню стоянка небольших тракторов, тракторят, которых сначала боялась маленькая Катя, – она вообще-то всю жизнь побаивалась механических предметов. Зато когда бояться тракторов перестала, к моему испугу, стремилась погоняться за ними в полях.
А хозяйка наша, всю жизнь прожившая в этой деревне, оказалась из испанских детей, о чём мы узнали от неё, только уже уезжая, так что ни о чём её не расспросили.
Это было время, когда фильмы смотрели на дисках. И Нина привезла нам диск с Кин-дза-дзой. Она почему-то и сама Кин-дза-дзу не видела.
И вот после прогулки в один из первых вечеров мы решили посмотреть кино. Включили, минут пятнадцать посмотрели, до приземления странного аппарата, напоминающего летающий дачный сортир, – и недоумевая, выключили – показалось абракадаброй.
А наутро я спускалась из спальни – и сверху у подножья лестницы увидела Бегемота, – и совершенно автоматически воинственно воскликнула «Ку!».
И мы поняли, что мы дураки. И вечером опять уселись перед компом. На этот раз мы досмотрели до конца – и с превеликим удовольствием. Моя любимая сцена, кстати, как раз в самом конце, когда герои выходят на московскую улицу и, завидев снегоуборочную машину, приседают и приветствуют её – Ку. Ну, и как забыть Леонова, зелёные и красные штаны...
Лет десять назад я прочитала мемуры Данелии. Очень было приятно читать, но как часто бывает, запомнила я не слишком много.
Почему-то врезалось, как в начале шестидесятых молодой ещё не правительственный Брежнев пообещал Данелии и какому-то его кинематографическому приятелю провести их на футбол. И вот беда – Данелию вызвал на ковёр Хрущёв как раз во время футбола. И Данелия злился ужасно – дескать Брежнев-то и приятель его, гаврики, футбол смотрят, а ему к Хрущёву тащиться.
Очень про Брежнева человеческое... Маме Брежнева в его последние годы было жалко – несчастного старика, как куклу, возят куда-то, подсовывают бумажки, которые он зачем-то читать должен. И ещё Жискару д’Эстену его жалко было, – я читала его оспоминания в Коротичском «Огоньке». Практически теми же словами, что моя мама, Жискар Брежнева вспоминал – бедного старика мучают, с постели подымают, одевают, везут куда-то – изверги...
Надо будет пересмотреть «Афоню», посмотреть «Джентльменов удачи», я их не видела...
Столько смертей, нет, в смертном возрасте эти смерти, – но столько смертей... Кажется, когда-то люди умирали реже...
