Вокруг Паустовского...
Apr. 12th, 2012 01:17 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mblaПримерно год назад я с васькиной подачи перечитала Паустовского. Васька давно меня уговаривал, утверждая, что Паустовский мне покажется родным.
Взялась за Мещерскую сторону. Получила удовольствие, хотя, наверно, не такое, как в детстве. Очень приятно читать про то, как Паустовский с Фраерманом живут в деревне, ловят рыбу... Но может быть, у меня были завышенные ожидания, – мне не показалось, что текст по-настоящему передаёт – острое наслаждение от мокрого луга.
Показалось, что слова остаются словами, не становясь сутью описываемых событий, пейзажей. Иначе говоря, осталось впечатление, что Мещерскую сторону можно написать лучше. Хотя, конечно, что-то есть в сухом остатке – барсук, который, пытаясь стащить у охотников еду, обжёг нос в костре и очень обиделся, кот-ворюга, которого надо было всего лишь накормить, чтоб он перестал быть грозой деревни...
Но я, собственно, не об этом. Меня очень заинтересовали взаимоотношения Паустовского с советской властью – причём, с довоенной советской властью. В поздние-то годы он несомненно её не принимал.
А вот в тридцатые, похоже, что был новыми порядками очарован. И меня заинтересовал механизм этой очарованности.
Колхозники в «Мещерской стороне» сравнивают ужасные старые времена (дореволюционные) с нынешними (с тридцатыми годами). Возникает два вопроса – во-первых, считал ли сам Паустовский, что советская власть принесла крестьянам много радости, а во-вторых, как, на самом деле, крестьяне в Средней России относились к власти.
Мне кажется, что Паустовский верил в то, что писал, и что часть деревенских жителей и, возможно, очень немалая, воспринимала перемены, пришедшие с советской властью, вполне положительно. Ведь, насколько я понимаю, в тех приокских местах голода не было. А дореволюционные нищета и дикость были очень велики. То есть нельзя исключить, что для какой-то немаленькой части деревенского населения открывшийся доступ к образованию и, скажем, отсутствие необходимости батрачить на конкретного хозяина, были чрезвычайно положительными явлениями. В конце концов, крестьяне до середины двадцатого века в любой стране отличались немалой жестокостью, и разбогатевшие крестьяне бывали чрезвычайно страшны (достаточно Чехова почитать, или Мориака)... Так что батраки могли предпочесть колхоз работе на хозяина, ну, а не владели они ничем и до колхозов.
Мне трудно поверить, что если б Паустовский жил в деревне, по которой коллективизация прошлась голодом и гибелью, он смог бы так мирно писать про рыбалку и лес...
Ещё больше вопросов возникло у меня, когда от Мещерской стороны я перешла к другим рассказам в том же томе.
Один романтически-фантазийный рассказ меня поразил. Вкратце сюжет там вот какой. В горах заболел маленький мальчик, и за ним выслали самолёт, чтоб отвезти его в больницу в город у моря. Мальчику нужен полнейший покой. А тут, пока самолёт с ним летел в больницу, испортилась погода, надвинулись тучи, приближалась гроза. Лётчик приходит в отчаянье, но – о чудо, он замечает в небе дружественные самолёты – их из города выслали навстречу, чтоб разогнать облака. Мальчика привозят в больницу. Необходима полнейшая тишина. И весь город умолкает, все говорят только шёпотом и ходят на цыпочках.
И вдруг, о кошмар, метеослужба узнаёт о приближении страшной бури (кажется, там именно буря, но может, что-то другое ужасное, всё ж я рассказ читала год назад), и тогда доблестные инженеры сооружают колпак и надевают его на больницу, так что до палаты никакому шуму не добраться. И многострадальный мальчик выздоравливает, и в городе по этому поводу праздник, и фейерверки, а все иностранные суда в порту салютуют доблестной советской стране, в которой такие чудеса творятся.
Мог ли Паустовский нагромоздить всю эту чушь из конъюнктурных соображений? Не верится. Скорей, как Ромену Роллану, как Фейхтвангеру, ему очень хотелось обманываться и верить, что вот оно на пороге – щастье для всех...
Самое занятное, что как раз в тридцатые годы вполне можно вообразить, что за больным мальчиком хрен знает куда высылают самолёт – миллионы замученных в лагерях – не помеха тому, чтоб ради спасения какого-нибудь мальчика система (за счёт людей, от которых зависели какие-то решения) заскрипела ржавым механизмом человеколюбия.
Вот в брежневское травоядное время никаких тебе вертолётов -самолётов не высылали для спасения отдельно взятых людей – кстати, отчасти из-за того, что совсем другого типа люди нажимали на кнопки принятия решений. Ну, а уж про сейчас и говорить не приходится.
Если посмотреть на другой мир, на западный, эволюция, естественно, обратная. Сейчас пришлют самолёт-вертолёт куда угодно и за кем угодно, и будут спасать кого угодно до последней возможности. А до войны – конечно же, нет.
Собственно, нынешнее европейское общество в социальной защищённости и в общественно принятой морали – мечта самых наилевейших мечтателей 19-го века. В любой школе любой западной страны объясняют, что нужно делиться, быть щедрым, не быть ксенофобом, что надо трудиться на благо общества, что не надо тянуть одеяло на себя – собственно говоря, учат гуманистической антимилитаристской и антитоталитарной морали.
Но на то, чтоб эта мораль стала общественно принятой, как и на то, чтоб у людей появились оплачиваемые отпуска, пенсии и медицинское покрытие понадобилась жуткая война, череда левых правительств, ну, и НТР, благодаря которой можно всех обеспечить...
А в России сегодняшняя западная этическая терминология была узурпирована сов. властью, вот и возникла всё же удивительно странная ситуация – с одной стороны, православные сталинисты- коммунисты, а с другой правые, употребляющие заплесневелую капиталистическую демагогию, которую в Европе даже и крайне правые не используют, а на месте нормальных средних центристов, которых от социал-демократов, на самом-то деле и не отличишь, – дыра...
Взялась за Мещерскую сторону. Получила удовольствие, хотя, наверно, не такое, как в детстве. Очень приятно читать про то, как Паустовский с Фраерманом живут в деревне, ловят рыбу... Но может быть, у меня были завышенные ожидания, – мне не показалось, что текст по-настоящему передаёт – острое наслаждение от мокрого луга.
Показалось, что слова остаются словами, не становясь сутью описываемых событий, пейзажей. Иначе говоря, осталось впечатление, что Мещерскую сторону можно написать лучше. Хотя, конечно, что-то есть в сухом остатке – барсук, который, пытаясь стащить у охотников еду, обжёг нос в костре и очень обиделся, кот-ворюга, которого надо было всего лишь накормить, чтоб он перестал быть грозой деревни...
Но я, собственно, не об этом. Меня очень заинтересовали взаимоотношения Паустовского с советской властью – причём, с довоенной советской властью. В поздние-то годы он несомненно её не принимал.
А вот в тридцатые, похоже, что был новыми порядками очарован. И меня заинтересовал механизм этой очарованности.
Колхозники в «Мещерской стороне» сравнивают ужасные старые времена (дореволюционные) с нынешними (с тридцатыми годами). Возникает два вопроса – во-первых, считал ли сам Паустовский, что советская власть принесла крестьянам много радости, а во-вторых, как, на самом деле, крестьяне в Средней России относились к власти.
Мне кажется, что Паустовский верил в то, что писал, и что часть деревенских жителей и, возможно, очень немалая, воспринимала перемены, пришедшие с советской властью, вполне положительно. Ведь, насколько я понимаю, в тех приокских местах голода не было. А дореволюционные нищета и дикость были очень велики. То есть нельзя исключить, что для какой-то немаленькой части деревенского населения открывшийся доступ к образованию и, скажем, отсутствие необходимости батрачить на конкретного хозяина, были чрезвычайно положительными явлениями. В конце концов, крестьяне до середины двадцатого века в любой стране отличались немалой жестокостью, и разбогатевшие крестьяне бывали чрезвычайно страшны (достаточно Чехова почитать, или Мориака)... Так что батраки могли предпочесть колхоз работе на хозяина, ну, а не владели они ничем и до колхозов.
Мне трудно поверить, что если б Паустовский жил в деревне, по которой коллективизация прошлась голодом и гибелью, он смог бы так мирно писать про рыбалку и лес...
Ещё больше вопросов возникло у меня, когда от Мещерской стороны я перешла к другим рассказам в том же томе.
Один романтически-фантазийный рассказ меня поразил. Вкратце сюжет там вот какой. В горах заболел маленький мальчик, и за ним выслали самолёт, чтоб отвезти его в больницу в город у моря. Мальчику нужен полнейший покой. А тут, пока самолёт с ним летел в больницу, испортилась погода, надвинулись тучи, приближалась гроза. Лётчик приходит в отчаянье, но – о чудо, он замечает в небе дружественные самолёты – их из города выслали навстречу, чтоб разогнать облака. Мальчика привозят в больницу. Необходима полнейшая тишина. И весь город умолкает, все говорят только шёпотом и ходят на цыпочках.
И вдруг, о кошмар, метеослужба узнаёт о приближении страшной бури (кажется, там именно буря, но может, что-то другое ужасное, всё ж я рассказ читала год назад), и тогда доблестные инженеры сооружают колпак и надевают его на больницу, так что до палаты никакому шуму не добраться. И многострадальный мальчик выздоравливает, и в городе по этому поводу праздник, и фейерверки, а все иностранные суда в порту салютуют доблестной советской стране, в которой такие чудеса творятся.
Мог ли Паустовский нагромоздить всю эту чушь из конъюнктурных соображений? Не верится. Скорей, как Ромену Роллану, как Фейхтвангеру, ему очень хотелось обманываться и верить, что вот оно на пороге – щастье для всех...
Самое занятное, что как раз в тридцатые годы вполне можно вообразить, что за больным мальчиком хрен знает куда высылают самолёт – миллионы замученных в лагерях – не помеха тому, чтоб ради спасения какого-нибудь мальчика система (за счёт людей, от которых зависели какие-то решения) заскрипела ржавым механизмом человеколюбия.
Вот в брежневское травоядное время никаких тебе вертолётов -самолётов не высылали для спасения отдельно взятых людей – кстати, отчасти из-за того, что совсем другого типа люди нажимали на кнопки принятия решений. Ну, а уж про сейчас и говорить не приходится.
Если посмотреть на другой мир, на западный, эволюция, естественно, обратная. Сейчас пришлют самолёт-вертолёт куда угодно и за кем угодно, и будут спасать кого угодно до последней возможности. А до войны – конечно же, нет.
Собственно, нынешнее европейское общество в социальной защищённости и в общественно принятой морали – мечта самых наилевейших мечтателей 19-го века. В любой школе любой западной страны объясняют, что нужно делиться, быть щедрым, не быть ксенофобом, что надо трудиться на благо общества, что не надо тянуть одеяло на себя – собственно говоря, учат гуманистической антимилитаристской и антитоталитарной морали.
Но на то, чтоб эта мораль стала общественно принятой, как и на то, чтоб у людей появились оплачиваемые отпуска, пенсии и медицинское покрытие понадобилась жуткая война, череда левых правительств, ну, и НТР, благодаря которой можно всех обеспечить...
А в России сегодняшняя западная этическая терминология была узурпирована сов. властью, вот и возникла всё же удивительно странная ситуация – с одной стороны, православные сталинисты- коммунисты, а с другой правые, употребляющие заплесневелую капиталистическую демагогию, которую в Европе даже и крайне правые не используют, а на месте нормальных средних центристов, которых от социал-демократов, на самом-то деле и не отличишь, – дыра...
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-04-13 09:20 am (UTC)Ну, и что выписывают специально дешёвые лекарства неуимущим. Как-то не верится. А если ты о генерических, у нас всем, совершенно независимо от страховки, их в аптеке предлагают, а врач на рецепте пишет, можно ли это конкретное генерическое (скажем, антибиотики ну ничем не хуже), или нужно реально более дорогое. То есть от наличия или отсутствия дополнительной страховки зависит не как тебя лечат, а сколько ты доплачиваешь. Ну, и по хроническим болезням у нас стопроцентное покрытие. Скажем, всё, имеющее отношение к сердцу и сосудам, покрывается стопроцентно, все антираковые... Ну, и так далее