В фильме "Июльский дождь", которому когда-то Евгений Сидоров в резензии в "Юности" дал подзаголовок "Мне тридцать лет", по созвучию с предыдущим фильмом Марлена Хуциева, который назывался "Мне двадцать лет", есть документальные кадры - 9 мая 1965-го, двадцатилетие победы.
Хуциевким героям, которым тогда было 30, сейчас, как нетрудно догадаться, 70. А одному из героев этого фильма - журналисту, которого великолепно играет Юлий Визбор, на десять лет больше.
Эстетика "Июльского дождя" сродни эстетике "Затмения". Медленность. Иногда почти неподвижность кадра. Визбор на кухне поёт под гитару "Спокойно, дружище, спокойно". Спящие троллейбусы в ночной Москве.
Рассказы о страшных случаях у костра. Визбор рассказывает что-то военное.
Младшие герои тоскуют - у Визбора в жизни был кусок некой бесспорности, очевидности поступков. У них всё шатко, неясно.
Двадцатилетие победы, 40-летний Визбор вписан в эти явно документальные кадры - встречи с друзьями. Юность.
Сейчас самым молодым из участников войны столько, сколько моему папе - 79 лет. Папа попал на фронт в 44-ом, военным переводчиком.
Я думаю, что для этих очень немолодых людей 9-ое мая - праздник памяти о собственной юности.
Человеческий мозг устроен так, что страшное, плохое забывается, ну, хоть отчасти забывается, иначе жить нельзя.
А хорошее помнится, расцвечивается всё больше и больше.
Люди всегда вспоминают юность с нежностью. На какое бы тяжёлое время юность не пришлась.
А тут ещё люди, прожившие множество тяжёлых лет, многие из них всю жизнь шли на самые разнообразные компромиссы.
В юности они прожили нечто бесспорное.
Я думаю, что этим людям хочется вспомнить, что они были молодыми. Мне кажется, что очень важно, чтобы мы их видели молодыми. Не стариками, которым нужна забота, с которыми дистанция, которые беспомощны.
По-моему, ключевые слова - общение на равных.
Плохие люди обижают стариков, хорошие уважают, а вот кто не видит в стариках стариков?
Они ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ КАК МЫ. Ведь нам же не захочется, чтобы нас так - стариками.
Хуциевким героям, которым тогда было 30, сейчас, как нетрудно догадаться, 70. А одному из героев этого фильма - журналисту, которого великолепно играет Юлий Визбор, на десять лет больше.
Эстетика "Июльского дождя" сродни эстетике "Затмения". Медленность. Иногда почти неподвижность кадра. Визбор на кухне поёт под гитару "Спокойно, дружище, спокойно". Спящие троллейбусы в ночной Москве.
Рассказы о страшных случаях у костра. Визбор рассказывает что-то военное.
Младшие герои тоскуют - у Визбора в жизни был кусок некой бесспорности, очевидности поступков. У них всё шатко, неясно.
Двадцатилетие победы, 40-летний Визбор вписан в эти явно документальные кадры - встречи с друзьями. Юность.
Сейчас самым молодым из участников войны столько, сколько моему папе - 79 лет. Папа попал на фронт в 44-ом, военным переводчиком.
Я думаю, что для этих очень немолодых людей 9-ое мая - праздник памяти о собственной юности.
Человеческий мозг устроен так, что страшное, плохое забывается, ну, хоть отчасти забывается, иначе жить нельзя.
А хорошее помнится, расцвечивается всё больше и больше.
Люди всегда вспоминают юность с нежностью. На какое бы тяжёлое время юность не пришлась.
А тут ещё люди, прожившие множество тяжёлых лет, многие из них всю жизнь шли на самые разнообразные компромиссы.
В юности они прожили нечто бесспорное.
Я думаю, что этим людям хочется вспомнить, что они были молодыми. Мне кажется, что очень важно, чтобы мы их видели молодыми. Не стариками, которым нужна забота, с которыми дистанция, которые беспомощны.
По-моему, ключевые слова - общение на равных.
Плохие люди обижают стариков, хорошие уважают, а вот кто не видит в стариках стариков?
Они ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ КАК МЫ. Ведь нам же не захочется, чтобы нас так - стариками.
no subject
Date: 2005-05-09 06:45 am (UTC)- Тем, что единственный раз в жизни, настоял на своем в споре с женой — и заставил эвакуироваться на Урал.
- Тем, что заставил бабушку взять в собой мамину шубку ("Зачем??? Немцев побьют к осени и мы вернемся!" — мама до сих пор помнит это как единственную в ее жизни ссору между родителями).
- Тем, что, попав командиром миномётной роты на Невскую Дубровку, не стал слишком буквально выполнять истерических приказов с Большой Земли ("Огня, огня!!!"), а заставил свою роту закопаться в землю. Закопавшись, они почти месяц успешно давали этого огня, но солдат он, в отличие от большинства "соседей", почти не потерял. Он этого никогда не говорил, но мне почему-то кажется, что его не слишком волновало, куда летели их мины — идиотизм всего мероприятия ему был вполне понятен.
- Тем, что когда его отказались вывозить из блокады как безнадёжного (раздробило ногу при переправе обратно с Дубровки), он сам дополз до грузовиков, а потом до вагонов. "Ну понимаешь, останься я там, я бы точно умер, не мог же я оставить жену саму выращивать дочку..."
- Тем, что когда умиравший от дистрофии в госпитале молодой украинец (уже на большой земле, какая-то еда была, но парень есть не мог) вдруг мечтательно сказал "Хочу яичка," продал отцовские серебряные часы и яичко купил, и украинец выжил.
- Больше всего, кажется, тем, что в госпитале где еды было очень мало, убедил всю палату вылизывать миски не языком а корочкой хлеба — не менее эффективно, но человеческого облика не теряешь.
- Тем, что, вернувшись с семьей в Ленинград перед самым концом блокады, сумел стать "литер-А-тором" (помните: литераторы, литербеторы и коекакеры?) и его дочка хорошо питалась.
Всем остальным он не гордился. Ни слова о победе над врагом и прочем. Война была несчастием, которое он, в меру своих сил, достойно пережил, а не "чем-то бесспорным". Все остальные периоды его жизни (кроме участия землемером в коллективизации, которое он вспоминал со стыдом и ужасом, и периода времени вокруг "дела врачей") воспринимались им как нечто более осмысленное.no subject
Date: 2005-05-09 08:22 am (UTC)no subject
Date: 2005-05-09 01:26 pm (UTC)