mbla | Entries tagged with клод

Вчера, проглядывая в вечерней усталости френдленту, я отступила от моего обычая по ссылкам не ходить. Сдуру. И ещё с большего дуру заглянула в нелюбимый ФБ.

В результате я узнала, что понаехавшие в Америку русскоязычные люди вкупе с отдельными израильтянами и с некоторыми москвичами, без чьих советов, ясное дело, не выживут Соединённые Штаты, – имеют что сказать о нелегальных эмигрантах.

Меня заинтересовало, а вот люди эти, пышущие праведным гневом, таким сильным, что создаётся впечатление, что у них из глотки нелегалы вырывают последнюю еду, они когда-нибудь Ремарка читали?

Я всегда вспоминаю «Возлюби ближнего своего» – как немецкие нелегалы перед войной бегали как зайцы через границы европейских стран, жили в жутких ночлежках, откуда сбегали через задние двери, если вдруг появлялись полицейские.

Как они стояли в бесконечных очередях, как их унижали чиновники, как они отчаянно завидовали русским с нансеновскими паспортами...

Колька мне напомнил, что ещё и «Триумфальная арка» есть, он как раз её стал перечитывать, почитав нынешние так называемые дискуссии...

***
Сегодня во дворе в кампусе я встретилась с Клодом, с моим учителем французского.

Мы мало общаемся, ну, просто всё время не хватает времени, и когда кажется, что прошло три месяца, вдруг оказывается, что год улетел в окно. Но очень друг другу радуемся. Обнялись, носами потёрлись и минут пять поговорили – как всегда, – оба на лету, на бегу.

И сказал он мне: «теперь ещё реже будем встречаться – я в мае отправлюсь на пенсию, всем говорю, что еду на рыбную ловлю на неизвестный срок.»

Клоду около семидесяти.

- Ну, а делать-то ты что собираешься?

- Ну как что – во-первых буду читать-читать-читать, а то я мало читал всё последнее время, во-вторых посещу всех своих друзей, до которых никак не мог добраться.

-Ну и в 18-ом в Красном кресте буду волонтёрствовать – обучать французскому (FLE – français langue étrangère).

Клод живёт в 18-ом, у подножья Монмартра.

- Им нужен преподаватель на много часов в неделю. Я думал, что буду работать с африканцами, с магребинцами, но оказалось, что вовсе нет. Украинок и болгарок буду учить.

- Красный крест их учит языку и вообще помогает, пытается как-то их трудоустраивать уборщицами, няньками… Как-то их приспособить к жизни, чтоб в проститутки не пошли.

- А как они приехали? По туристским визам? Они легалы, или нелегалы? – спрашиваю из общего любопытства.

- Понятия не имею, какая разница.

- Да никакой – говорю – и Красному кресту тоже никакой, это уж точно.

- Ну ясное дело

Взмахнули шарфами и разбежались.

***
В середине девяностых Васька в находящемся в нашем дворе клубе, где множество разных кружков, вёл кружок кукольного театра. Кукол сам сделал с помощью детей. Поставили они «Красную шапочку».

Среди участников были дети нелегалов, которые жили над супермаркетом в нашем торговом центре, – там, как оказалось, этаж, где длиннющий коридор, и из него входы в комнаты, которые когда-то были комнатами для прислуги.

Самый лучший Васькин актёр был развесёлый африканский мальчишка, игравший волка, – он так радостно рычал!

Жил-был в Варшаве специалист по кожевенному делу, владелец фабрики по производству обуви. Из просвещённой польско-еврейской буржуазии.
Он от прободения язвы очень рано умер, и его 18-летний сын Исаак был вынужден взять всё управление фабрикой на себя. Дело было в 1938-ом.

Ну, а через некоторое время (год? два?) Исаака погрузили в вагон, направлявшийся в Освенцим.

Вагоны эти наполняли по алфавиту, и рядом с Исааком оказался его младший брат, а ещё сын кузнеца с фамилией на ту же букву. Под одеждой у кузнецкого сына был спрятан молоток.

Этим молотком ночью мальчишки сумели пробить дыру в вагонном полу. Они выскочили на шпалы и побежали. Сына кузнеца по пути пристрелили, а сыновья буржуя сумели добраться до советской границы и её перейти.

У них была цель – добраться до Минска, где жил друг отца, а в НЭП не только друг, но и поставщик кож для отцовской фабрики. Перемещались ребята классическим способом беспризорников – на товарняках.

По дороге младший брат заболел тифом и умер.

Отцовский друг не выгнал Исаака и даже добыл ему фальшивый паспорт – будто бы тот сын польского коммуниста. Каким образом минчанин это сделал, Клод понятия не имеет.

С этим паспортом беглец продолжил свой путь, в глубь СССР, стараясь никому власть имущему на глаза не попадаться.

Добрался он до Ташкента – как и раньше, с товарняка на товарняк перебираясь. А в Ташкенте была большая обувная фабрика, и директороствовал там один узбек, умевший шить сапоги из тончайшей кожи – нежные сапожки, облегающие как чулки.

Только эти сапожки никому были больше не нужны, – приказ поступил – быстро наладить производство сапог кирзовых, сапог военных.

А директор ни черта не понимал в производстве военной обуви. И трясся от ужаса, что он не сумеет его организвать и не снесёт головы. А тут как раз Исаак подвалил, который сказал, что всё в лучшем виде устроит, потому как опыт у него самый широкий. И директор со страху взял Исаака к себе к себе на фабрику чуть ли не заместителем.

Думаю, что уже шла война. Небось, бронь Исааку директор раздобыл. Об этом история, известная Клоду, умалчивает. Фабрика тачала сапоги, война шла своим чередом.

А когда она наконец кончилась, директор-спаситель призвал своего спасителя Исаака и сказал ему, что, дескать, он понимает, что Исааку очень хочется выдраться из СССР, и что он ему может способ предложить – через Афганистан – туда фабричные грузовики ездили и сырьё оттуда привозили.

Предложил директор хитроумный план. В ходе комбинации Исаак должен был жениться на его дочке, с ней поселиться, но девочку не трогать. Через пару месяцев после свадьбы ему предстояло засунуть дочке-жене кляп в рот, привязать её к стулу и уехать на грузовике в Афганистан, взяв с собой немного закупочных денег. Остальные закупочные деньги должны были уйти в карман директору, который через несколько часов после предполагаемого пересечения Исааком границы должен был придти к зятю в дом, и, конечно, с каким-нибудь свидетелем, освободить дочку и помчаться в милицию вне себя от возмущения – ведь его заместитель и зять ограбил советский народ, обидел жену и дочку и свалил за границу с фабричными деньгами.

План был приведён в исполнение.

Что дальше стало с директором – обогатился ли он и жил долго и щастливо, или поставили его к стенке – история Клода умалчивает.
А Исаак из Афганистана выбрался – добрался до родственников в Англии, а оттуда поехал погулять в Париж, и в первый же вечер в доме у родительских друзей из круга бывших варшавских промышленников, пригласил танцевать девочку, в которую за время танца успел влюбиться.

У них родился Клод – абсолютный парижанин, знающий в городе всё – где лучше всего танцевать танго, где надо покупать хлеб и где сыр, где лучший джаз, где шоколад, где кафе, в котором встречаются бразильцы, а где то, в котором аргентинцы...

Жили его родители очень счастливо, но не очень долго – Исаак рано умер. Клоду кажется, что его мать не пережила б смерти отца, кабы не маленький Клод...

А постоянная у Клода присказка – «как мама меня учила»...

Другая история Клода - про деда с материнской стороны

На одном из наших занятий Клод неожиданно спросил: «а что, у тебя сефардская фамилия?» Я покрутила пальцем у виска – ты чего, типичная ж ашкеназийская – по городу. Он хлопнул себя по лбу – «да, что ж это я такой кретин? Как у меня – есть такой город в Польше – Билгорай».

Настал мой черед изумляться – в моей голове Клод – Бильгораж.

Дед его, по происхождению из Польши, держал в Париже оружейный магазин, где продавались, в частности, пистолеты с его собственными усовершенствованиями.

Во время войны он ушёл в армию в звании капитана, попал в плен – в сортировочный лагерь, – там отделяли евреев, коммунистов, цыган и прочих, подлежащих уничтожению, и отправляли их в Освенцим, а остальных угоняли в Германию на работы.

Жена деда, бабка Клода, сумела кого-то подкупить – продала этому кому-то за копейку магазин, – и деда отпустили домой.

Вернувшись, он сказал, что пришёл на побывку – честь французского офицера не позволяет ему бежать...

Бабка рыдала, умоляла... В близких друзьях у них был священник из церкви Сен-Сюльпис, который упрашивал деда отсидеться у него в церкви.

Дед вроде согласился, просидел в Сен-Сюльписе недели три, а потом ушёл оттуда и вернулся в лагерь. И погиб в Освенциме.

Я вспомнила Ромэна Гари, книжку «Обещание рассвета»... Но Гари в такой ситуации всё же скрылся бы, попытался добраться до «Сопротивления», а не пошёл бы на заклание... Так мне кажется...

Вскоре после истории Клода, я услышала по France cul передачу о маленьком городке Moissac в Пиренеях.

В прошлом году там открыли памятник горожанам, спасшим во время войны множество евреев и подлежавших уничтожению неевреев, – «праведникам». По-французски их называют justes.

В Муассаке во время войны работал еврейский детский дом по скаутскому образцу. Каждая комната – отряд с выборным командиром. Про этот детдом многие знали. Там жили дети, родители которых ушли в Сопротивление, или просто скрывались. Естественно, прятаться было проще по отдельности. И детей старались отдать в насколько это возможно безопасное место.

Один человек рассказал, как родители в Муассаке сумели его выкинуть из автобуса, в котором их куда-то везли под конвоем, велев идти в этот детский дом... Я услышала только хвост этой истории, так как радио включила не на начале передачи...

Детский дом был очень домашний. Там старались создать жизнь, похожую на обычную жизнь оказавшихся там детей. Например, там справляли шабат.

Выросшие дети часто уходили в Сопротивление. Об этом доме знал весь город. В Суккот ребята выплескивались на улицы, строили шалаши...
Особой проблемой было то, что во Франции оказались евреи из Польши и другой восточной Европы, бежавшие от наступавшей немецкой армии. Так что многие дети не знали французского, а надо было идти в школу...

Из евреев во Франции (своих и чужих) спаслись три четверти. Кстати, одна из задач Сопротивления как раз заключалась в том, чтоб прятать детей – в семьях, в монастырях...

Детский дом в Муассаке просуществовал до 43-его года, а после того, как несколько человек в самом городке арестовали и депортировали, было решено его закрыть.

Там на тот момент было 500 детей. В организации их спасения участвовало очень много народу.

Нужно было напечатать и каждому выдать фальшивый документ. Работала подпольная типография. Надо было этих детей куда-то пристроить. Значительную часть отправили в деревни, в крестьянские дома.

Как сказал по радио ведущий передачу историк, у крестьян, принимавших детей, сочеталось этическое и материальное – лишние подростковые руки – в помощь.

Очень важно было, чтоб дети запомнили свои новые имена. Их специально тренировали. Кстати, инициалы имён обязательно сохраняли, потому что инициалами могла быть помечена одежда.

Выжили все эти дети...

В сети я нашла ролик, где один из спасённых ребят по имени Анри даёт интервью. Ему сейчас 86. Очень приятное впечатление производит. Этого мальчишку отправили в петеновское военное училище.

Он любил книжки читать, а не маршировать, и оттуда сбежал. У него был адрес брата в Марселе, и он туда поехал, но там оказались чужие люди, ничего про брата не знавшие...

Был у него и ещё один адрес – родственников в деревне под Греноблем. Когда вечером он добрался до Гренобля, выяснилось, что после того, как Сопротивление взорвало мост, в городе ввели жёсткий комендантский час. И он приехал за полчаса до его начала. Поездов до утра не предвиделось.

Ночевать на вокзале Анри побоялся, всё же с подложными документами попасть в облаву не хотелось. Ну, он и пошёл по шпалам пешком.
Шёл, шёл, И вдруг его ослепили фонарём в глаза – немецкий патруль.

На вопрос, куда он идёт, Анри ответил, что учится в Марселе (полный рюкзак книг при нём!) и идёт домой на каникулы. Про комендантский час узнал на вокзале...

Его отпустили. Пошёл по шпалам дальше и через 10 минут оказался возле платформы – название станции по абсолютной случайности совпало с названием деревни, которая у него фигурировала в подложных документах, как место рождения. Потому его и отпустили...

Ну а следующая станция оказалась уже той деревней, где жили родственники.

Он постучался, и ему открыли – только испугались до полоумия стука в дверь среди ночи –решили, что их пришли арестовывать...

Раз в неделю я занимаюсь французским. Дело в том, что я ужасно завидую тому, как говорят, и особенно, как пишут культурные люди.

И когда, как положено раз в год спрашивать у всех сотрудников, у меня поинтересовались, не желаю ли я чему-нибудь поучиться, я сказала, что очень хочу - французскому языку. На меня наша начальница отдела кадров поглядела с некоторым изумлением, но возражать не стала.

Ну, и кроме меня нашлись желающие: двое англичан, один американец, один бразилец.

И пригласили нам учителя – человека по имени Клод, который иногда у нас студентам-старшекурсникам преподаёт communication (собственно, тот самый французский – как на нём изъясняться в письменном виде, да и устно – как доклады делать, как аргументировать). Когда несколько лет назад я с Клодом пересеклась в первый раз, мы разговорились, и он произвел на меня большое впечатление тем, что не только читал Бахтина о Рабле, но и считает, что это лучшее, что о Рабле написано.

И теперь два часа в неделю он занимается с нами языком. Человек симпатичнейший – из людей 68-го года. Собственно, эта его жизнь, с преподаванием там-сям, среди людей этого типа нередко встречается. Особенно гуманитарных. Точники всё ж куда легче находят постоянное место. Кстати, мой шеф – из таких же людей, по образованию инженер-электронщик, стал преподавать довольно рано, но постоянную работу захотел достаточно поздно, в сорок, а до того предпочитал не зацепляться, храня свободу, – а ещё и немножечко пел – оперное.

Я не знаю, пытался ли Клод где-нибудь осесть – производит впечатление он вполне довольного своей птичьей жизнью человека – вот сейчас собирается на свадьбу к приятелю-джазовому музыканту в Нью-Йорк, сам играет на трубе...

А возвращаясь к французскому – я ужасно давно не занималась языком и забыла, как это приятно. Просто поговорить про язык, попытаться понять, почему что-то так, а не иначе, и убедиться что не по кочану - не по кочерыжке.

На занятиях мы всё время скачем с темы на тему, и весело получается.

Очень был у нас занимательный разговор в последний раз. Les condamnés ont eu leur tête coupée – сказал Клод. По-французски, если отрубили им головы, а не голову, дык получится, что у каждого голов несколько – драконы многоголовые.

А по-английски-то – had their heads cut off. Вообще-то логичней.

А по-русски можно хоть так, хоть эдак. Хоть всё ж скорее приговорённым отрубили голову – одну на брата.

Потом я спросила у Клода, если какой-нибудь способ, кроме чистого запоминания, узнать где re, а где ré. Аааа - сказал он – если отнять re, то получится существующий глагол – refaire, redire... Чистое повторение действия. Ну, а например rénover, и нет глагола nover, вот и ré. Тут он замер на минуту и вспомнил про renouveler – а глагола nouveler тоже нет, как нет. И развёл руками...

Увы, у нас будет всего 13 что ли уроков, и наверняка я не на все смогу ходить... Вот уже вчера пропустила...