(no subject)

Тёмно-синяя занавеска, тяжёлая портьера, а за ней сад, тёплое море, полосатые рыбы, прозрачная глубина.

А может, маленькая зелёная дверь в стене?

Да нет – автострады, пробки, поток машин между нами. Зимняя жизнь в одежде, в помещении.

Страна Дельфиния – ну как не волноваться за неё?

Сначала остаётся половина времени, потом четверть, потом три дня, два – и один.

Идёшь через рощу и пытаешься надышаться – соснами, и соек не забыть оглядеть-огладить, и белок. Пружинят иголки под ногами. И плыть-плыть – то в маске, то скинув её, высунув голову.

Перед смертью не надышишься – бурчали в сессию, когда в 6 часов утра дрожащими руками из джезвы лили в чашку кофе, и противно шуршал конспект.

Не наплаваешься на год, не наглядишься на звёзды, на холмы, на море, на зелень, на синеву, на, на, на…

Объявление на магазине: «в четверг первого сентября закрываемся». Падают шторы.

И Колька купил последние оставшиеся пол арбуза у развесёлого продавца, установившего палатку у поворота дороги. Арбузы у него самые лучшие. И пёс отличный – чёрный огромный лабрадористый – обычно целыми днями таскает в зубах лимон, а иногда вместо лимона попросту камушек. И он снимается с места – и в Тулон на зиму.

За несколько дней до отъезда меня укусил жук – огромный, похожий на дровосека, но раз в пять больше. Он был не совсем прав, я его спасала от печальной участи, но с другой стороны, он очень испугался, так что я не в обиде. Он шмякнулся на спину возле стола, его заметила Таня и решила с ним поиграть, а я его подхватила, чтоб в кусты отнести, и тут – он хвать за палец – довольно больно, и кровь как от хорошего пореза. Он потом ещё и отпускать палец не хотел. Но всё же я закинула его в куст.

Юлька предположила, что я наутро превращусь в жука, и я даже подумала, что не так-то плохо обзавестись крыльями, но пришлось признать, что далеко на жучиных крыльях не улетишь.

А ведь за день до того я закидывала в кусты огромного чёрного жучищу, и тот был куда добрей, или куда бесстрашней, он только лапами в меня вцепился, и я легко его отнесла.

В жука я не превратилась, и жучиный укус оказался совершенно стерильным, ни капли не воспалился. Но третьего упавшего у стола жука я загоняла в кусты палочкой.

Последние дни прошли у нас под знаком свинов-кабанчиков моих любимых!

Как-то раз Колька с Юлькой, вынося вечером мусор, чтоб мелкие хищные муравьи на него ночью не напали, увидели, как из ворот соседнего дома вынеслись огромные собаки – друг за дружкой – приглядевшись, убедились, что эти гончие снабжены пятаками.

Хоть ребята меня тут же позвали, я успела к шапочному разбору – умчались кабанчики.

На следующую ночь они (или, может, другие) хрюкали и хрустели ветками прямо за изгородью у нас в кустах, а Таня громким лаем спать людям не давала.

Гришенька наверняка кабанов вблизи наблюдала, она вернулась ко мне в постель с соседского участка только после того, как свины удалились восвояси.

Ну а в самый последний вечер, когда я поила на прощанье нашу Васькину оливу, Таня вдруг бросилась вниз по склону.

Секунд на 30 она пропала из виду в расщелине. Мы орали в четыре глотки. Потом появилась, – уже бежала обратно к нам. Секунд через 50 она вернулась, и Колька взял её на повод.

Никаких зверей на склоне мы не увидели – ни зайцев, ни оленей, ни кабанчиков.

По нашему обыкновению мы дошли до сгоревшей пожарной машины, посидели под посаженными после пожара оливами. Там ещё и цветы, и за ними явно ухаживают, и люди, гуляющие по лесу с собаками, бегающие там, всегда останавливаются... Вот и мы сидели возле клумбы, глядели на стрижей, подсвеченных снизу закатом, на кроны дубов, на море далеко внизу, когда из лесу вышел чёрный кабан – немаленький небыстрый, постоял и дальше по кабаньим делам отправился.

Ну, и мы в подступающих сумерках пошли к машине. И когда по вьющейся по склону дороге мы тихо съезжали вниз, к нам вышло свинское семейство: их было много. Несколько взрослых, полосатые дети, вроде бы, разновозрастные. Мы остановились, и они тоже. «Двое видели двоих» – только у Фроста олени глядели на людей, а люди на оленей.

Мы смотрели на свинчиков в открытые окна, и они на нас. Настоящие красавцы – щетинка к щетинке! Блестящие. У Тани бешено билось сердце, и она аж попискивала от страстного желания познакомиться.

Мы тихо тронулись, и они по очереди ушли в лес...

А ночью над крышей я увидела обещанное: Антарес и Марс сияли красным друг над другом, и Антарес слегка подрагивал. Ещё выше на той же прямой светился Сатурн.

И вот теперь город, и жить надо в доме, и ужинать под обычным потолком, а не под глициниевой крышей, и ходить в одежде...

И как там страна Дельфиния без нас? Васька-фавн её охраняет...

(no subject)

Я очень не люблю конфликтов, – на физиологическом уровне. Мне в огромном числе ситуаций легче уступить, извернуться как-то, согласиться, чтоб только не поссориться, чтоб был мир : «Боря, папа повесился, чтоб в доме было тихо».

И при этом с тем, что я сейчас сказала, не согласится никто из тех, кто меня знает лично. Потому как, на самом деле, всегда оказывается, что уступать всерьёз я тоже не умею – и тоже на физиологическом уровне.


Не знаю даже, почему меня вдруг стало мучить то, что я всячески избегаю высказываться в жж по вопросам, где моя точка зрения отличается от точки зрения «передовой общественности».

Вот к примеру, совершенно по касательной, к слову пришлось: Довлатов представляется мне посредственным писателем. Или скажем, мне близка позиция Солженицына в его ранних книгах – в «Иване Денисовиче», в первой редакции « Круга», и только в первой редакции, и меня чрезвычайно отталкивает Шаламов…

Причём спорить мне часто совсем не хочется, а высказываться – иногда распирает – наверно, потому, что письменно я формулирую лучше, чем устно, и только письменный текст кажется мне, ну, существующим что ли.

И потом когда-то, когда я жж заводила, я считала, что завожу дневник, – и почему ж в собственном дневнике я всё время оглядываюсь…


Ведь имею же право в личном пространстве говорить, что хочу, и комменты снимать тоже имею право, когда не хочу спорить…