Из колодца

Я отношусь к тем, кто считает, что Рождество каждый год должно случаться. И Новый год. Непременно. Иначе куда ж… И должен приходить дед Мороз, или Святой Николай, которому ставят на стол стакан воды, а сердитому перу Фуэтару, который нехорошим детям подкладывает кусок угля в чулок, стакан водки, но главное – ослику морковку не забыть оставить!

Сегодня мы зашли в деревне Bastide des Jourdans в церковь посмотреть огромные ясли, где представлены, как в Провансе обычно бывает, деревенские жители, которые самыми разнообразными делами занимаются – грибник тащит из лесу корзину белых, а другой корзинку рыжиков, пастух ягнёнка на плечах несёт, козы траву щиплют, ослик работает, жёрнов вертит. И текст провансальской молитвы перед яслями на пюпитре лежит.

Пусть этот текст будет рядом с нашей пирокантой, играющей ёлочку.

И Васькино…

МОКРЫЙ ТРИПТИХ
1.
Необычное всё
Начинается с повседневности,
Запах лошади в мокром лесу...
Бурундук проскочил, как мгновенье.
Этой странной незимней зимой
Есть грибы под гниющей листвой,
И разносит крик цапли
Мокрый ветер осенний
(А может – весенний?)

2.
Из машины в окошко:
Намокшего ветра крученье
В пять часов предвечерья –
Треугольники с размытыми краями:
Это дремлют дома,
А в незримости где-то
Автострада гудит,
Как встревоженный пчельник.
Фонари. Деревенская улица.
В окнах ёлок не сосчитаешь – сочельник.
И незимней зимой –
Такая не тёмная тьма!

3.
На прилавке уличном перед кафе,
Которое прилепилось к пожухлой стене,
Те же устрицы, те же бутылки и те же лимоны...
Тот же повар жарит всё тех же кур,
Перед вертелом мельтеша в глубине.
А на голых ветвях
В тех же позах всё те же вороны.
Ну так всё-таки что –
20 лет, или 20 минут?
Те же столики, те же навесы... а может,
Эта чашка и я...
Как случилось, что всё так похоже?
Только зеркала нету...
Но это и к лучшему тут...

7 января 2012


Всем – Весёлого Рождества!



( Read more... )

Наша ёлка - сказала я сегодня Машке - не для комнаты умеренного размера, она явно для дома Культуры.

Последнее время цаплю на нашем пруду я не встречала. То ли неохота ей с бакланами на одной коряге сидеть, с этими птицами, похожими на динозавров с перепончатыми крыльями...

И вот позавчера совсем не на коряге среди бакланов, а под кустом, там где тропинка на лёгком взгорке над водой, вдруг она оказалась – совсем близко – взлетела, нас увидев, – но почему-то не приземлилась, как часто бывает, на другом бережку, а растворилась в сером небе.

И вчера мне не показалась – я-то надеялась, что в предрождественский день порадует меня – но нет – что ей цапле наши человечьи праздники.

А мне вот очень важно, что Рождество – праздник общий, как Новый год и когда-то Восьмое марта.

Ежегодное – протянутое от мокрых опилок на полу в ленинградском гастрономе, от ёлки перед Гостиным, от ёлок, вывешенных за окнами в ожидании – к сегодняшней зелёной траве в тающем инее – на поляне этот иней ещё сверкает белым, а в лесу под деревьями мокрые тёмные каштановые листья.

Вот день рожденья – совсем неинтересно – частный личный праздник, и даже не потому, что радоваться ещё одному прошедшему году – чего? – ведь в конце концов, и Рождество с Новым годом – тоже ещё один прошедший год – просто нет в дне рожденья связи людей и времён – а что, собственно, такое праздник, как не связь, не вечный повтор, не круговорот. Утром выходишь в гостиную в ёлочный запах и первым движеньем зажигаешь ёлку.

А тут ещё и повезло – на каникулах солнечный день, и неделю солнечную обещают, и сверкают крыльями чайки мимо окна.

Вчера я глядела на город сверху из парка медонской обсерватории – вблизи – толпа домиков под черепичными крышами – ты эдакий великанище – перелистываешь книжку с картинками, заглядываешь в чужие окошки.

А дальше город – купол Инвалидов, совсем далеко на холме Сакре Кёр. И неожиданно прямой кусочек реки – мимо Эйфелевой башни. Вдруг я поняла, какие высотки меня бесят, а какие совсем нет – оказывается, мне мешают чёрные – Монпарнасская башня, ещё одно кривое тёмное здание где-то у Жавеля, на Front de Seine. А если белые – то вроде и ничего.

Ёлка в этом году оказалась больше, чем мы думали, выбирая её, – ствол толстенный, здоровенное мохнатое дерево – шпиль почти в потолок упёрся, а ветки распушились упругие – Васька всегда любил, чтоб ёлка переукрашена была – и мы вечно ругались, когда я пыталась не повесить половину игрушек – а на эту ёлищу повесила почти все, и однако – зелени больше, чем игрушек, и один бок совсем почти и не украшенный остался.

А если вдруг из-за пня в лесу выйдет человечек в зелёном колпачке и зелёном камзоле, почешет длинную до пупа бороду, заговорит – удивлюсь? Вишнёвые стволы лучше всех – блестят как леденцы. Если из-за толстенного платана выйдет Васька, если зубастой улыбкой собака Нюша улыбнётся, бросится, как она всегда, на землю, в воздухе все четыре ноги, рот до ушей... Не удивлюсь ни капли.

А юная Катя как в Бретани носилась по пляжу... И почему в предпоследний день её жизни, когда я вела её домой после стрижки, она тянула в закрытую дверь нашей ветеринарки – через каких-то десять лет после той первой Бретани?

Как же мне стыдно перед Васькой, перед Нюшей, перед Катей – перед всеми моими собаками... Перед кошкой Кошкой...

Как не быть Демиургом, пока живой... Но всё равно настигает... Как ни старайся.

Незаданные вопросы, крючки вопросительных знаков... Несказанные слова... Повисает в воздухе рука... Шышел-Мышел-Вышел.