mbla | Recent Entries

Ты можешь найти на улице копейку
И купить коробок спичек,
Ты можешь найти две копейки
И позвонить кому-нибудь из автомата,
Ну, а если звонить тебе некому,
Так зачем тебе две копейки?
Не покупать же на две копейки
Два коробка спичек!

Можно вообще обойтись без спичек,
А просто прикурить у прохожего,
И разговориться с этим прохожим,
И познакомиться с этим прохожим,
И он даст тебе номер своего телефона,
Чтоб ты позвонил ему из автомата...
Но как же ты сможешь позвонить ему из автомата,
Если у тебя нет двух копеек?!

Так что лучше уж не прикуривать у прохожего,
Лучше просто купить коробок спичек.
Впрочем, и для этого сначала нужно
Найти на улице одну копейку...

1957

http://agalich.free.fr/Pesnia_o_schastie.mp3

104 года. Вчера...

Шли мы с Молодым Мармотом из яслей. Под тёплым дождиком шли. Ну, сначала дождика, вроде, как и не было, поэтому мы на трамвае не поехали. Потом слабенький, а уже когда к дому подходили, он и припустил. Мы были вполне к дождю готовы, Мармот в коляске в непромокаемой куртке, в резиновых сапогах, у меня тоже куртка.

Шли – беседы о важном вели – что осень вот, листья жёлтые-красные сыплются с деревьев, что потом зима настанет, что туя почти как ёлка, но неколючая, зимой и летом одним цветом, и про маленький автобус, который боялся темноты, – ну, много о чём можно поговорить по дороге домой.

На улице народ – кому дождь нестрашен, а кто и совсем мокрый, рюкзак на голову положил и топает по лужам.

Шли мы быстро и нагнали семейство – мама коляску толкала с кем-то совсем маленьким, а папа с двумя девчонками прятался под огромным зонтищем. Девчонка лет четырёх в плаще и в сапогах, а её старшая сестра, ну, может, лет шесть ей, почему-то в юбке, зелёных колготках и туфельках, ну, будто на улице солнце светит.

Идут медленно и весь тротуар заняли. Нам их не объехать. Они свернули, и мы за ними. Останавливаются у подъезда, и мама говорит папе: « merci beaucoup, Monsieur. » «Папа» под зонтиком побежал обратно на улицу с трамваями, а мама в подъезд.

Как-то вдруг из ласкового неосеннего сентября сделался октябрь, и прямо на середине.
Жёлуди на дорожках трещат под ногами, иногда проскальзывают, идёшь, хоть на несколько миллиметров, но возвысившись над землёй, танцевальным шагом.

А два шага в сторону от тропинки, и листья пестрят ковром под прореженными кронами. Морось в воздухе, туманная взвесь – цапля и баклан в ранних сумерках силуэтами.

«А черепахи подо льдом» – сказала я, – «под водой».

С тех пор, как распространилась работа из дома, ранним вечером столько собак в лесу. Моя любимая собака-волк – двухлетка длинноухая на высоких ногах подставляет морду.

И так остро хочется, чтоб эти жёлуди, каштаны в зелёных коробочках, пруд, в который лениво входят, переваливаясь, селезни, где в глубину уходят эти безмолвные отражения разноцветного леса, - чтоб весь-этот-мир-без-нас, к нам благосклонный, подставляющий лобастые собачьи морды, - жил, сменял времена года, и нам разрешал чесать себя за ухом.

***
А потом придёшь домой, полезешь в новости, прочтёшь какую-нибудь цитату, а то и щёлкнешь по ссылке, увидишь хари из российского телевизора, – задохнёшься от ярости – неужели не доживём до суда? – и сколько их, этих клопов-убийц, питающихся чужой кровью? А как потом лечить тех, кто глядит, кивает, жвачку жуёт, идёт убивать и подыхать по повестке…

Предыдущую её книгу я прочитала с огромным удовольствием. Эта хуже просто потому, что образовался некоторый повтор. Фактически обе книжки об одном и том же – это встречи с людьми разного социального положения, разного возраста и разных политических взглядов. В обеих книжках нет парижан. В предыдущей – беседы с людьми из относительно небольших городов, в этой довольно много разговоров с деревенскими.

Естественно, процент людей неординарных, живущих нешаблонно, в обеих книжках достаточно велик – ну, у журналиста большой соблазн искать именно таких, даже если заявленные цели – получить самую широкую картину жизни.

Два рассказа мне особенно пришлись.

Первый – о шахматном клубе и о человеке, который в бедном районе, заселённом в значительной степени мусульманами, его организовал. Сначала к шахматам пристрастились дети, а потом потянулись их мамы, и через вот такое отвлечённое интеллектуальное занятие в этих женщинах, у которых до шахмат ничего в жизни, кроме бытовых забот, не было, начало просыпаться чувство собственного достоинство, интересы, они вдруг стали способны противостоять своим мужьям, которые их полностью до того подавляли.

А второй – про двух подруг с университетским образованием, бросивших городскую работу (вполне хорошую), чтоб купить ферму и начать разводить овец. Одна из подруг замужем, вторая нет. Ферму они ведут вдвоём. Зарплату положили себе по тысяче евро в месяц и говорят, что этого вполне хватает, увлечённо и осмысленно живут на отшибе в невысоких горах. Они вовсе не уверены, что будут этим всю жизнь заниматься, может быть, когда-нибудь и вернутся в город.

Читала я Ан Нива в час по чайной ложке в августе у моря. Ночью засыпала, стоило плюхнуться в постель, не до книжки, днём тоже не до чтения – невозможно ж читать на плаву. А вот сейчас получилось, что хоть эта книжка меня увлекла меньше, чем первая, оказалось, что и она достаточно интересная. Живущим во Франции очень рекомендую хотя бы одну из двух книг прочесть.

Когда грибов не ждёшь, – идёшь по тропинке, из пункта А в пункт Б, а в грибное время – бредёшь, топчешься между поднебесных ёлок, залезаешь в папоротники, кружишь.

Грибы-то – они чтоб в глазах пёстрые листья, чтоб дорогу терять в знакомом наизусть лесу, чтоб к ручью выходить и путать берега. И зависать – берёзы, ёлки, туи, паутина, чёрная вода – минута, вечность – шляпка запуталась в листьях, – тихий пасмурный день вдруг встряхнётся мокрой собакой, и солнце наискосок из-под тучи прутьями лучей протыкает нежно-зелёный живой мох.

На нашей придворной ферме, которую, кажется, знают все жители юго-западных парижских пригородов и их гости, я собирала осеннюю малину, потом помидоры. День был удивительно тихий, на травяной поляне у входа в ферменные владения чёрно-белые коровы паслись бесшумно. Не было слышно их нежных вздохов, далековато до них.

Над полями огромное небо. Облачные белые доброжелательные звери, почти провансальская синь между ними. Слабый ветерок, и жарко становилось, когда солнце из-за облака вылезало. Потом радостно прокричал осёл – есть ли прекрасней голоса!

Почему-то никаких в небе самолётов, никаких серебряных следов.

В детстве я очень боялась войны, – табличка на Невском «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна» … Не могла себе представить, каким местом люди выживали, когда с неба падали бомбы. Потом война ушла из страхов, стала чем-то дальним, существующим в другом мире. И вот я собирала малину, щурилась на солнце и вдруг поймала себя на том, что думаю «мирное какое небо» …

Когда мы уезжали с фермы с полным багажником всякого-разного – помидоры, баклажаны, кабачки, букет разноцветных георгинов на заднем стекле, – по радио на заднем плане, заглушаемый французским переводом, звучал голос клопа-убийцы, объявляющий об аннексии, – и я, абсолютный противник смертной казни, – сжимала зубы от желания, чтоб он не просто сдох, но чтоб он сдох в мучениях…

На следующий день мне попалась фотка толпы на Красной площади с полосатыми тряпками, огромной толпы – кого? агрессивных тупых баранов? человеческих существ, которых согнали автобусами с работы, и им страшно, вдруг наказали бы за неявку? безумцев в белой горячке, в тифу? кого?

Васькин день. 92.

Мало кто из родившихся в России из его поколения дожил до нынешнего… Им не пришлось испытать сегодняшний ужас, испепеляющую беспомощную ненависть, жгучий стыд за страну, где родился и вырос… Они, впрочем, испытали другой, вчерашний. И ужас, и стыд, и ненависть… «Времена не выбирают».

У меня были занятия в 8 утра в здании, которое не в основном кампусе, а минутах в двадцати пешком от него, мы там у мэрии снимаем этаж. Кроме этого общественного здания и школы рядом, там на улочке только домики с садиками и палисадниками. Розы цветут, георгины. И не так редко я слышу через открытое окно петуха. Одиночное радостное «кукареку».

Когда у меня в восемь занятия, я так боюсь опоздать, что еду на первом автобусе в шесть с копейками. А утром нету пробок, у нас поздняя страна. И вот я оказалась в двадцать минут восьмого на деревенской улочке перед ещё закрытыми воротами в темноте под слабым дождиком. И тут закричал петух. Не так, совсем не так как днём. Он вопил не одноразово-случайно, он орал – кукареку-кукареку-cocorico-cocorico – ура-пора – деньденьдень! И это было как-то очень бодряще и одновременно утешительно. Может, и не исчезнет мир с кошками, собаками, петухами…

ПЕТУШИНАЯ СОНАТА..

Год не слыхал я петухов

(Париж таков и век таков –

Мир полон самых разных спектров,

Плевать, кто contra и кто pro!)

...Вдруг в полдень – в чьём-то там дворе –

Невидимое «Кукаре...»

И в двух минутах от метро,

От гулких пробочных проспектов –

В сто раз он более петух,

Чем те, в курятниках, на месте,

Где наш простой, привычный слух

И не отметил бы, что есть он!

А тут представилось, как вдруг

Он сотрясёт Париж: а впро-

чем в двух минутах от метро,

Где шинный шум мозги крошит,

Где медленно ряды машин

Прут, как фаланги Александра...

И полдень всё же, не рассвет,

И видится любой предмет,

Которому тут места нет –

Как в жёлтых листьях первоцвет,

Как среди ёлок олеандры!

Тот крик напомнит нам одно...

А что конкретно – всё равно.

Но только каждого своё

К тропинкам выведет различным,

И всех других житьё-бытьё

Нам вдруг предстанет непривычным...

Дурацкий петушиный крик –

«Кукареку!» – в толпе предместий –

Значителен... да нет – велик

Лишь тем одним, что неуместен,

Что в двух минутах пеших он

От грохота метро!

Такой старинный пошехон

Из давней деревенской дали.

...Вот-вот забрякает ведро,

Аккомпанируя ему,

А дальше ждёшь услышать «МУУУ!»

Но этого уж нам не дали...

8–11 июля 2011

В лесу валятся с веток жёлуди. Шуршат в листьях, замедляются и шлёпаются на землю. Один сегодня хлопнул меня по плечу. Каштанам падать чуть рановато. Те, что срываются с веток сейчас, падают в своих зелёных колючих коробочках. А конские каштаны цветут, не все, но многие, и не одиночными свечками, а почти как весной – только весной свечки среди юных зелёных радостно раскрывшихся листьев, а сейчас среди жёстких как хитин, бурых.

ПОД ГРОХОТ ЖЕЛУДЕЙ

Что за барабанная дробь в лесу,

Всё неодолимей и всё сильней?

Ведь каштаны в своих зелёных и влажных кафтанах

Обыкновенно шлёпаются так мягко!

А этот грохот пробивает листву –

Жёсткий ливень из желудей.

Ну да, просто в этом лесу

Больше дубов, чем каштанов,

Этот стук желудей по сухой земле

Мне напомнил тот барабанно рассыпанный стук

Двухсотграммовых зажигательных бомб

По железным крышам Питера в дни блокады...

А сегодняшний подпарижский солнечный вечер

Уж никак не родственник той зимней мгле,

Со стрельбой зениток

И всем прочим, что скорее свойственно аду.

От него давно не осталось ни следов, ни примет,

Да и какая, впрочем, о том сегодня забота?

Ну, наступит зима,

Ну, бесшумный и ласковый снег-свет

Наискось перечеркнёт жёлтые фонари,

Так же беззлобно, как перечёркивают

Незыблемое и устоявшееся что-то...

Да и непонятно, к чему

Шумы один от другого стараемся мы отличить,

Ведь это не строки стихов и не музыкальные фразы –

Просто хаосы – разные!

А различить их – вроде подачки любопытству праздному –

Ведь важней сказать хоть кому-нибудь,

Что понятие различать

Есть частица понятия жить.

3 октября 2011

Вчера пошли мы с Таней к нашей ветеринарке Танин отит лечить. Приходим, а там в приёмной пара, наверно, лет пятидесяти, или помоложе немножко, и в шарфе у них котёнок. Такой маленький, каких ещё у мамы не забирают, в блюдце поместится. Рот разевал огромный.

Тут Мириам вышла, позвала их. Около часа их не было. Я уже слегка дёргалась, потому что у меня встреча была назначена, а тут такая задержка.

Потом выходят с котёнком, улыбаются. И тут с улицы зашли с кошкой люди постарше и по-русски заговорили с теми, что с котёнком.

Мириам уже говорила мне, что у неё появились говорящие по-русски звериные человеки.

Она позвала нас с Таней в кабинет, а сама осталась в приёмной. И я услышала, что она с котёнковыми людьми на завтра договаривается.

Котёнок, оказывается, со вчерашнего дня не ел-не пил, помирал совсем. Я спросила, будет ли он жить, – Мириам очень надеется, недавно одного такого вытащила.

Я удивилась – откуда такой крошечный, ведь не отдают таких маленьких.

- А он на автобусе из Украины приехал. Эти люди его здесь взяли.

Ну, я предположила, что всё-таки не он, такой маленький, приехал в автобусе, а скорей всего, приехала его мама, беременная. Рассказала, что в центре по приёму беженцев я встречала людей с котами и собаками. Она спросила, есть ли ветеринар в центре, и знаю ли я, куда распределили людей с животными, она помочь хочет… Ну, естественно, ветеринара в центре нет. Тех, с кем я разговаривала, распределили не в наши края…

А котёнок не выглядел полумёртвым, когда из кабинета его вынесли, – выглядывал из шарфа, вид имел любопытный.

Я решила сегодня послушать речь смертельно ядовитого клопа, не прочесть, а именно услышать ушами.

Он метит в товарищи сталины – у того были братья и сёстры, у этого дорогие друзья.

Кто бы мог подумать, что позднесоветские старцы покажутся по сравнению с этим неживым объектом всё же человекообразными, гнусными, но млекопитающими.

И что позднесоветское время покажется таким невинным…

Я приехал в садовое общество "Пися"
На высокий берег реки Исеть.
Водитель сказал выходить и не борзеть.
А сам, как часто бывает во сне,
Тут же и растворился.
И вот, словно стою на нескончаемой лекции
И произношу-произношу беззвучные слова.
Свидетельствуют о наступлении тяжёлой инфекции
Ватные ноги и полная битым стеклом голова...

Цапля стояла далеко от берега, ноги её оказались полностью под водой. И – надо же – она стала похожа, ну, не на утку, конечно, но на какую-то крупную водоплавающую птицу, мирно лежащую на гладкой поверхности пруда. А позавчера она стояла в траве на полянке – очень задумчивая, и если б не мы с Таней, так бы вечер и провела. Но когда мы оказались в двух шагах, всё же взмахнула огромными крыльями и полетела через пруд – впрочем, она не утруждала себя – два взмаха, несколько метров на бреющем полёте, а потом тихо опустилась в заросли рогоза. Таня, которой в детстве и в юности трудно было смириться с тем, что собаки не летают как птицы, теперь это знает и осталась со мной.

На большой коряге, вытянувшейся от берега почти что до крошечного островка, – на ней вечно птицы сидят, – и не только птицы – в этот раз большая черепаха с блестящим панцирем возлежала. Неподалёку от коряги я заметила под водой какое-то неясное, вроде бы движение, и какой-то чёрный бугорок на воде. Мы с Таней остановились и стали смотреть. Нет, вроде бугорок не шевелился, – наверно, просто полузатонувшая деревяшка покачивается – решили мы с Таней и дальше пошли.

А когда мы прошли через лопухи, мимо островка по берегу, и посмотрели на корягу с другой стороны, – на ней возлежали уже две черепахи – значит, бугорок всё-таки плыл к коряге – и представлял собой черепашью голову, а не просто что-то там. Тут на корягу выбралась ещё и третья подружка. Кумушки, живущие в своём темпе. Наверно, их не слишком беспокоит, что можно чего-то там не успеть. Впрочем, и Таня по этому поводу не волнуется…

Вот какие конфеты нам вчера подарили. Спасибо, Маша (Старожицька Марія)

Съедаешь с чаем конфетку и загадываешь!

( Read more... )

Написала я сегодня Кольке (Kolya Kitanine) на телефоне, что мне нужно в 19:00 обязательно подключиться к тимсу (teams кириллицей), потому как я на это время назначила встречу с преподами, и опаздывать нежелательно.

Гляжу на своё сообщение и узнаю, что, оказывается, в 19:00 мне необходимо подключиться к Иисусу!!!!!!! Как телефону не поверить, когда он о таком оповещает?! Иисус почему-то не явился.

Эта книжка давно уже болтается у меня возле компьютера. Кажется, Сашка её когда-то давно приволок с полки в другой комнате, куда без ладу и складу Васька сложил всякое литературоведение. Ну, вряд ли же она сама оттуда спрыгнула? Я её открыла тоже давно уже, с приятностью прочитала страницу, но на что-то отвлеклась и не стала дальше читать.

И вот наконец перед самыми каникулами прочла её. С большим удовольствием.

К стихам Гандлевского я отношусь хорошо, но без страсти, почему-то я их не запоминаю.

«Трепанацию черепа» люблю. А «Бездумное былое» очень меня задело – ну да, воспоминания ровесника (она на пару лет меня старше).

Когда-то, залпом прочитав «Молодого негодяя», я огорчилась, что только в Харькове нашёлся Лимонов, который рассказал про жизнь шестидесятых-семидесятых, про харьковскую вторую культуру – написал очень выпуклую яркую страстную книжку, а в Ленинграде и в Москве никого не нашлось, кто б о нас рассказал.

Отчасти Гандлевский восполняет этот пробел. Штрихами рисует портрет времени. И нашего несерьёзного поколения, которое давно знает, что взрослых не бывает, собирается бегать-прыгать на одной ножке до самой смерти…

Он нежно и грустно рассказывает о Лосеве, и ново-английская пылающая осень встаёт перед глазами, когда он возвращается от умирающего Лосева, зная, что видел его в последний раз…

( Read more... )

Дождь промчался – минут десять всего косые струи за окнами. И мы вышли с Таней на мокрую улицу.

А там пахло прибитой пылью, мокрой землёй, и воздух хотелось заглатывать крокодильей пастью.

И кричали попугаи, радостно орали – хором, не то чтоб дружным, но таким жизнерадостных – на берёзе, на тополе – по стае попугаев.

Со дня Воительницы Феодоры
Кто-то в теплице стал грызть помидоры.
Три дня я ставил капканы на злочинца,
Оставлял для него со стрихнином гостинцы.
И вот утром в половине шестого
Я поймал Льва Николаевич Толстого.
"Зачем ты, деда, крадёшься во тьме
Вдоль этих ветхих унылых заборов?".
И тут Л.Н. отвечает мне:
"Очень хочется помидоров!"

Вот и дождик покрапал. Мы как раз на ферму ездили под его шуршанье – осеннее утешение – яблоки, да помидоры, да георгины – а утром в полусне показалось, что на море пора бежать – выкатываться в день. Но нет.

Написал тут Ирис – такое вот всем присущее «…не смерть даже оказывается самым ужасным, а вот эта самая безвозвратность. …»

Все эти дурацкие фантастические путешествия в прошлое, в будущее, зачем? – когда в собственное прошлое съездить нельзя – ехал Ваня на коне, львы в автомобиле, зайчики в трамвайчике, жаба на метле, в зелёной карете…

Даже если ничего не исправить – просто съездить, побыть.

В солнечный день, наверно, в настоящей осени, виноградные листья на каменных стенах уже красные были, и лимонные тополя, мы ездили в Компьенский лес.

***
В Компьенский лес уходят кони,
И колокольня смотрит в даль,
Ей всё равно – пусть ветер гонит
Листву в пустой Мориенваль.

Так эта осень бесконечна,
Что нет ни света ей, ни тьмы,
И падает не солнце – свечка
За пикардийские холмы.

Витраж, как паутина, славит
Былую лёгкость летних дней,
Но отведи глаза – раздавит
Романской тяжестью камней!
Белёсый сон ползёт в долины,
Сглотнув измученную даль,
Как будто брызги мокрой глины
Летят в глухой Мориенваль,

Где церковь – тёмная немая
Тысячелетняя стена
На контрфорсах поднимает
Чужих монахов имена.
1979 г.

И вот мы с Васькой и с Нюшей на поводке вышли в лес из деревни, там дорога в горку идёт, и у поворота, за деревьями, светящимися на солнце, шпиль.
И почему-то перед глазами с тех пор вдруг ни с того, ни с сего – рыцари – втроём (почему? Из Васнецова что ли? Так, где имение и где вода?) – на трёх мощных конях – стоят и глядят на этот шпиль, на каменную стену за лиственной дырявой стеной, руку к глазам козырьком от солнца приставив, – какое, милые, у нас тысячелетье на дворе? Церковь девятого века…

***
Вчера мы посмотрели фильм Манского о Горбачёве. Бесконечно грустный. Ни на один вопрос Горбачёв не ответил. Чего мы не знали, того и не знаем, и наверно, и не узнаем никогда, почему он дал Ельцину себя переиграть.
А человеческая хрупкость, старость, немощность, – до слёз. И вот – 26 лет он прожил без Раисы. Фильм-то получился не о политике, а о любви. Об очень старом одиноком человеке, который когда-то повернул огромный скрипучий руль.
А умер при владычестве вшей-убийц.

***
Ямб связан с осенью. Но не
Её, а ямба я боялся,
(Банальность что ли мнилась мне?)
Зато сливался дактиль вальса
С листвой, кружащейся в окне,
Хоть осень, в общем, не по мне.
И об неё я спотыкался
Не раз и в яви, и во сне....

Нет, лето всё же многозначней...
Над средиземною волной
Кружит мир лепестков прозрачный!
Он олеандровой стеной
Скрыт от еловой чащи мрачной,
Скрыт с пиниями (и со мной)
От шума улицы ночной,
От рока музыки стальной,
От грядки дачной пастерначной,
От города и городка...

А вальс?... И вальс умолк,
Но, вроде –
Копытный стук издалека –
Там скачет год верхом на годе,
А я пойду пешком, пока.
Ведь ясно же, что ноги ходят
До той поры, пока строка
Звучит...
15 января 2012

Profile

mbla

Сайт Василия Бетаки

January 2023

S	M	T	W	T	F	S
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30	31

Syndicate

Page Summary

Style Credit

Style: Neutral Good for Practicality by timeasmymeasure

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated Jul. 6th, 2025 01:53 am

Из колодца

летопись

Recent Entries

(no subject)

Городское

(no subject)

Anne Nivat. «La France de face»

Тем временем осень

(no subject)

(no subject)

ПЕТУШИНАЯ СОНАТА..

(no subject)

ПОД ГРОХОТ ЖЕЛУДЕЙ

(no subject)

(no subject)

У Ириса

(no subject)

(no subject)

Снаружи и внутри

Об религиозность.

Сергей Гандлевский. "Бездумное былое"

Последние морские картинки

(no subject)

У Ириса

(no subject)

Profile

January 2023

Syndicate

Most Popular Tags

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags