Из колодца

С Новым годом!

Вчера в прозрачный весенне-зимний день мы гуляли в лесу Фонтенбло. А с нами гуляла, подлётывая, бабочка-лимонница! Так что пессимизму бой:

Бог не выдаст - свинья не съест! Будем живы - не помрём!

В прошлое воскресенье стало постепенно теплеть, дождь слизнул остатки снега, вчера стало 16 градусов, а сегодня аж 18.

Мы с Бегемотом, Таней и Маринкой отправились в лес Фонтенбло. Земля уже совсем живая, но весенних цветов ещё почти нет, только из машины на обратном пути я увидела у края леса галантусы. А так – маргаритки, ну, и в городе, естественно, нарциссы.

Но я вовсе не про то. Мы, раздевшись до футболок, шли по тропе между сосен, болтали, – и вдруг услышали – совсем рядом – лягушек. Я лягушачье пенье люблю больше соловьиного, ничего не знаю волшебней этого курлыканья, этого иногда гортанного хора, а если удаётся увидеть сидящего на кушинковом листе лягуха – нафиг принцев – зелёные лягухи красивше.

Но Маринка справедливо сказала, что у лягушек должен быть какой-никакой водоём, а озерцо далеко. Ну, а я подумала, что в феврале лягушек не бывает. Птиц в сини между кронами видно не было. Воздух звучал, и казалось, хор не движется.

Ну, мы всё-таки пошли дальше, стали в горку среди камней подниматься. Было тихо, ну, только какие-то обычные птицы временами что-то говорили.

И вдруг хор возник опять, воздух дрожал. Мы застыли. Тропинка была тут узкая и петляла среди скал. Из-за поворота показались люди, Таня, как ей свойственно, помчалась к ним здороваться, а мы стали извиняться за невежливость собаки, имеющей обыкновение здороваться первой. Люди оказались не говорившими по-французски англичанами. И я спросила у них у них, не знают ли они, кто тут поёт.

– Птицы – ответили люди.
– Какие?
– Не знаем.

И тут очень высоко в синеве синего воздушного шарика я их увидела. Их было очень много – не один, два, три – много, а огромный клин в половину видного нам неба. И было понятно, что это очень большие птицы – так высоко они летели, и так видны.

– Журавли – сказала я.
– Наверно – согласились англичане.

Я глядела на них и, кажется, понимала гуся Мартина – эй, подождите, возьмите с собой!!!

Приехав домой, я бросилась к компу – они! Оказывается, сто тысяч пепельных журавлей зимуют во Франции, а ещё двести в Испании.  Они зимуют и в Шампани на большом озере, и в Ландах. Есть множество приветливых озёр. А в начале февраля, иногда и в конце января, журавли пускаются в путь на север Швеции.

Я набрела на сайт, где круглый год день за днём пишут, где сколько журавлей насчитали. Последняя запись сегодняшняя.

3410 grues sont comptées le matin au lac du Der. Это в Шампани.

И уже несколько дней назад на этом сайте появилась сообщение о том, что журавли летят в мощном южном ветре – поэтому они слегка изменили траекторию – западней оказались, чем обычно,  – пролетают над нашим Иль-де-Франсом, над Парижем…
 

Les sanglots longs
Des violons
De l’automne
Blessent mon coeur
D’une langueur
Monotone.

А может, просто

Старинный вальс "Осенний сон"











( Read more... )

Подняв нос от книжки, увидела за автобусным окном, что тополиные кроны редеют. Не лысеют ещё, но уже редеют.

Слово «осень» шипит по-змеиному – оссссссень. И по утрам уже темновато – если нет занятий в восемь утра, так ещё всё ж мне не темно – только темновато. И даже если я успеваю вечером чудом в лес с Таней, то когда я иду домой, зажигаются первые фонари, а в лесу каждая засыпанная листьями тропинка оказывается почти незнакомой. Впрочем, лес так зарос, что и при свете – за поворотом не удивишься стрелочке – «дом Людоеда».

Дело житейское – осень. И зима за ней.

Но вот по дороге на работу из окна машины – в насквозь одомашенном Верьерском лесу – две косули. Раза два-три в год, иногда чаще вижу я их – у дороги, соединяющей многоэтажные пригороды, куда ходит метро – минуя Париж по касательной.

Косули не рвутся на асфальт, хоть там из тех немногих участков, где нету плотной сетчатой загородки – косули мирно пожёвывают листья на деревьях. Иногда я загадываю – хорошо-б-сегодня-увидеть косулю – знаком удачи – и пару раз выигрывала щасливый билет... Так или иначе – вглядываюсь в густые каштаны.

Амар, страстный гриболюб, член микологического общества, говорил мне на этой неделе – будут, будут грибы – дождики прокатились-пролились, тепло – у них в Алжире всегда грибы после летней жары, после осенних дождей.

И да – грибов оказалось на мой вкус слишком много – в лесу Рамбуйе, где мы были вчера – маслят, как когда-то в Эстонии – собирать совсем неинтересно – бери, как в огороде – сколько хочешь, столько и бери. А вот белые в радость – потому что – ищешь.

В сущности, ищешь ли клад, или грибы, или спрятанную записку – вот этот взгдяд, когда пытаешься всё охватить – и под ногами – и влево, и вправо, и пробуравиться через пёстрые листья, и увидеть, как вспучивают землю грибы, как вывинчиваются они из неё... И шляпка в пестроте – не лист, – гриб.

Атавизм – собирательство – ягоды ли, грибы. И совсем другое – когда глаза проглядываешь –потом находишь – празднично ликующе тянешься.

А что до еды – мне грибов можно совсем не давать... Ну, разве что суп, да раз в сто лёт солёные с картошкой под водочку...

А сегодня в Фонтенбло, куда Анька и Маринка завлекли – обычно из двух викендных дней лесной один – а тут два получились... Мы совсем не искали грибы, мы шли по тропе в скалах, но когда свернули со скальной дорожки, чтоб вернуться к машине – вот тут-то грибы и выбежали к нам. Маслят мы уже не брали – куда девать – но белых ведь не оставишь врагам... И даже любимые Васькины красные – москвичи их торжественно зовут подосиновиками – и они попались, хоть не кусались. Васька их любил за радость весёлых рыжих шляп.

По дороге в лес, из машины, – по зелёному лугу носился, вскидывая ноги, конёк – чем не горбунок – тёмно-коричневый стройный – солнечные искры из-под копыт.

Мы с Бегемотом собирались в субботу в Виссан на море, а оттуда к ребятам в Лилль. Но струсили - ветер обещали с порывами до 90 км в час. Я бы попробовала, мне всегда очень хотелось поглядеть хоть одним глазом, а как это - когда на море такой ветер. Но Бегемот решил, что Таня улетит на ушах, а его, видимо, укатит. И в результате мы опять побегали по лесу Фонтенбло, всё увеличивая скорость скачки по горкам, и всё приближая Таню к медали "лучшему скалолазу среди штруделей - яблочных пирогов".

В Фонтенбло мало вишенных - но всё ж попадаются и там.







( Read more... )

Вот например потрогать жалкие снежные горбики среди мха и травы в лесу Фонтенбло – начало короткого февраля, или может, апрель в 70-ые в Ленинграде. Сжать рукой хрупкий жёсткий снег, и глядеть, как он течёт между пальцев.

В том же лесу, проползая в узкую щель между огромных каменюг, дотронуться до холодной шершавой стенки. Выйти на дорогу, где почему-то свален лапник, и вдохнуть его запах, чтоб из шестидесятых к нему примешался запах брезентовой палатки.

Пробежать по двору в кампусе, сжимая в руке горячий бумажный стаканчик с чаем, остывающий на ветру.

Без всякой связи вспомнить тонкий прутик, в детстве отломанный от живого тополя, срываешь ногтями кору, в облаке запаха освежёванного дерева, идёшь, бормочешь себе под нос, стихи читаешь...

Складываешь свой пазл дня... Зовёшь отсутствующих.

В конце августа тяжело – очередной год прокатил паровым катком, прокаркал вороной, уж не благородным вороном, – но всё о том же, зима катит в глаза...
А к концу сентября, особенно в солнечные дни – приходит второе дыхание.

Водитель автобуса, когда народ выходил на кольце, на площади возле метро, в пятницу, жизнерадостно произнёс : « Très bonne journée à tous », а мы, бегущие на работу пассажиры, нестройно ответили «A vous aussi ». По пешеходной улице заросший седой щетиной очень немолодой мужик в шортах провёл под уздцы велосипед.
Смешная и очень симпатичная мне мода – вечно ходить в полуседой щетине – Джейк, когда так ходить было совсем не принято, иногда от лени не брился по несколько дней, и звал щетинистость видом турецкого крестьянина.

На ферме поспели лучшие для меня яблоки – dalinco – кислые сочные твёрдые. А Васька любил сочные и мягкие, и не такие кислые.

В лесу Фонтенбло тропа, которая называется 25 bosses, 25 горбов, которую целиком пройти – целый светлый день нужен, и мы пока не собрались, – а по кусочкам – горная тропа – по камням, с подлазами и подползами – и субботняя по ней пробежка – кайф и зарядка на неделю – Васька, пока был в силе, по её кускам ходил – сжав зубы, Васька много чего мог, несмотря на свои инфаркты! – Нюша умела искать тропу среди камней, там, где ей было по общей не протиснуться, Катя в Фонтенбло бывала реже, Васька уже там мало мог... – а Таня протискивается, где ньюфу не влезть – больно щель узка. Неделю назад, когда ей было не взобраться на большущую каменюгу, её шедший сзади мужик подсадил, пока мы её звали, думая, что она сама сможет. А вчера, между двух камней она спускалась на распорках – расставив лапы.

Грибов нет – сушь, хоть и невеликая. Ну, и ладно, в ноябре вырастут.

«Как на пишущей машинке
Две хорошенькие свинки:
Туки-туки-туки-тук!
Туки-туки-туки-тук!

И постукивают,
И похрюкивают:
"Хрюки-хрюки-хрюки-хрюк!
Хрюки-хрюки-хрюки-хрюк!"

«Где обедал воробей? В зоопарке у зверей»

Ну, а на Сене белый толстый лебедь в пятницу вечером ужинал у людей. Он прогуливался вдоль воды по набережной неподалёку от Эйфелевой башни в вечерней толпе, иногда пристраиваясь к расстелившим на асфальте скатёрки едокам, – грудь колесом, шея змеиная, клюв устрашающий. Иногда встряхивался, крылья в боки. Перетаптывался на красных лапах, и весь вид его говорил – право имею тут гулять куда больше вашего, а вы б лучше бутерброд предложили, чем попросту глазеть, – давайте-давайте, пошевеливайтесь. В следующий раз, в общем, надо будет прихватить булку, а то и вправду неловко ходить без угощения.

А ещё я там встретилась с хорьком, – глазки блестят, хвостом асфальт метёт – шёл себе на красном поводке, натянув его в струну. С другой стороны поводка девчонка лет пятнадцати, явно гордилась своим зверем.

Как-то мы с Васькой и с Димкой остановились по пути на юг на огромной придорожной парковке, где одна из фирм, производящих звериную еду, себя рекламировала – всем собакам выдавали по мешку еды и по специальной походной миске из непромокаемой ткани. Хорёк там тоже был, и ему выдали мешок и миску, не продискриминировали.

Когда начало темнеть, а темнеет в октябре всё ж рано, до восьми, над набережной ниоткуда вдруг возникли летучие мыши.
Днём поверить в осень совсем трудно – 25 градусов в октябре. Говорят, такого тёплого октября не было с 2001-го. И я сразу вспомнила – на длинный хэллуинский викенд мы ездили с Васькой к Бенам в Лондон. И да, было очень тепло, и мы радовались ноябрьскому солнцу и искали на Пикадилли булочную, чтоб купить булку гусям в Сен-Джеймс парке. Булочной не нашлось, пришлось купить гусям круассанов в какой-то кондитерской.

В лесу Фонтенбло за неделю без дождей половина рыжиков зачервивела. Но всё равно удалось засолить миску. А чёрных груздей просто тьма, только от песка их отмывать было муторно. И потом разве ж сожрать столько солёных грибов, сколько в детстве, когда зимний воскресный завтрак – солёные грибы со сметаной и картошка…

Вдруг – 16 градусов. В лесу Фонтенбло, куда мы впятером вчера ездили с Юлькой, Колькой, Таней и Бегемотом пришлось запихивать свитера в рюкзаки. Я даже думала, что надо штанины отстегнуть от моих сборных штанов и в шортах остаться, только поленилась. Но это днём, а вечером вылезаешь из машины и судорожно одеваешься по дороге к собственному подъезду.

В соснах и в вереске, на огромных камнях, в которых почти всегда стоят в углублениях лужи, – из них все мои собаки, кроме Васьки, пили, – цветенья не увидать, а вот по дороге, – как всегда белое цветенье раньше розового, – слепят белые деревья – терновник, сливы всякие, – раз в год и палка цветёт – у края автострады, мимо несущихся машин. И зелёные свежайшие поля. Только отъехали от парковки – я увидела в траве пару диких нарциссов и вспомнила, что забыла пописать, – уважительная причина остановиться. Нарциссы – мелкие жёлтые, – ровно такие, как всегда в марте продают на углах и на рынках в перетянутых суровой ниткой пучках.

А на нашей улице нарциссы – жёлтые жизнерадостные, – вовсе и не думают, что жить им недели две-три, – вокруг деревьев гингко, при мне насаженных в начале девяностых, они хороводы водят.

ЦВЕТОМУЗЫКАЛЬНОЕ

Ветры с цепи сорвались,
Сметают последний нестойкий и серый откуда-то дым!
...Как в оркестре под взмах дирижёра
вступают цветенья одно за другим.
Хулиганистый джаз или оперная суета?
Или так – симфонические нарциссы
вторят россыпям кизилового куста?
А в просветах квартала ветер размашистой волей
Залепляет оконные дохлые стёкла
Гигантскими лепестками бело-лиловых магнолий!
Это – что? Скрипки сàкуры розовой, или гобои лимонных форзиций?
(Лишь вступили бы вовремя – тут любой инструмент пригодится!)

Ну а скоро ль – сирень?
Кларнетист вдалеке лишь слегка прикасается к дырам,
Нет, мелодия эта никогда не бывает проста!
И звучат вариации
Возобновлённой потребности
в тонких контактах пунктиров
с повторяющимся миром –
Чтоб не вернулась зимняя пустота...

(Малый барабан, он же – бескрайняя поляна гиацинтов):
Тра та та-та!!!