Из колодца

Я проезжаю каждый день по дороге на работу не клумбу даже – так, бордюрчик сквера – из диких цикламенов.
Ну, они в городе, конечно, никакие не дикие, – вполне ручные цикламены, но и не садовые – ведь садовые – большие важные, их в горшках продают, особенно под Рождество.

С дикими – вот ведь удивительно – я помню место первого знакомства и даже время – в сентябре 92-го в лесу возле озера Анси мы с ними повстречались.

Вообще-то там почти всюду лес резко поднимается по склонам вверх – не высокие ещё горы, –лесистые предгорья, увенчанные скальными вершинками. Но мы в тот день шли по плоскому – вдоль речки в деревеньку, где даже кафе не было, такая она маленькая.

Мы с Васькой привезли тогда родителей в пустой в честь сентября кемпинг.

Я только что потеряла работу, в те доинтернетные времена писала бесконечные письма на деревню дедушке в попытках её найти – стоял кризис начала девяностых, когда впервые не привыкшие к такому инженеры и менеджеры ощутили незащищённость – невозможное – потеря работы. В агентстве по безработице, где надо было отмечаться, я видела как-то совершенно растерянного человека с большим портфелем, в съезжающих на нос очках, который всё в толк не мог взять, зачем он тут, как такое с ним случиться могло.

Я тогда мечтала с тоской о любой работе, отчаянно завидуя всем, кому утром вставать по будильнику и на неё идти.
С полгода это длилось – пока, подобрав случайно в книжном магазине «Шекспир и компания» газетку с объявлениями, я не увидела рекламу заштатной бизнес-школы, горделиво именующей себя «European University of Paris». Там я нашла первую почасовку, – до того, как вернулась в Университет делать диссер, который так и не доделала потом, найдя работу на полную ставку в моей сегодняшней инженерной школе.

В сентябре 92-го моё безработное положение было ещё в начале первой фазы, и когда мы повезли родителей на озеро Анси, я была ещё ничего, надеялась ещё на бывшего шефа. Увы, он работал в сильно закрытой фирме, связанной с военными, и там требовалось гражданство, которого на тот момент ещё не было.

К маминой радости наши две палатки стояли на полянке под грецким орехом. Мама практически не знала юга, – ну, когда-то мы вместе побывали в Пицунде, мне тогда было три года, а папе, как работнику метрополитена раз в год  полагался бесплатный билет на себя и на семью. Так что орехи на траве были маме в диковинку.

Кроме орехов в нашем распоряжении было тёплое чистое озеро, – к особенно прекрасному купальному месту, где озеро казалось прозрачным как море, мы спускались по очень крутой и узкой тропинке, в конце которой надо было спрыгнуть, опершись о сосновый корень.

А ещё мы ездили в Шамони в гости к снежным горкам, слушали колокольчиковый звон, когда проходили мимо пастбищ, где на полянах лениво паслись бело-коричневые коровы с колокольчиками на шее, собирали чернику на склонах, –  голову поднимаешь, и вершины видны, ездили на ферму за молоком и домашним сыром… А Нюша не пропускала ни одной коровьей поилки, которые нам встречались часто – каменные корыта с проточной водой, лившейся из крана. Она из них пила, а потом купалась.

Вся эта ёмкая сентябрьская радость с запахом яблок под синим небом, с лебедями, которые клянчили хлеб, когда в кафе у канала в городке Анси мы ели мелкую зажаренную до хруста рыбку.

И вот шли мы по дорожке, – и под деревьями у её края впервые в жизни увидели дикие цикламены. Мы и не знали, что такие бывают.

Время тогда переводили на зимнее раньше, чем теперь, и в конце сентября, в последние наши в кемпинге дни по вечерам было уже темно.

Вторую осень подряд я взглядываю на бордюр из цикламенов из автобусного окна.

Вспоминаю ту симфонию Малера, которая в «Смерти в Венеции», – кажется, третья, – возврат темы, – маленькая девочка выбегает на солнечную поляну. Девочка, не дожившая до взрослости. Плывёт на Лидо корабль.

Темы и вариации, повторы… Больше я ни разу не была осенью в Анси, а летом дикие цикламены не цветут.

"Колокольчики мои..."



Собачья жизнь



( Read more... )

Послушали только что пятую симфонию Малера с Баршаем. Хорошо знакомую и давно не слышанную. Неправильно, конечно, слушать за ужином, за чаем. Как неправильно читать за обедом. Но я уже не уверена, что в зале мне лучше – живой звук, да, – но совсем не уверена, что я услышу больше, не отвлекусь, если в кресле, а не за собственным столом со стаканом вина. Не знаю.

Такая это повествовательная музыка, даже удивительно – до какой степени, оказывается, Малер рассказывает, и как откровенно, лично. Кусок из этой симфонии в «Смерти в Венеции» – захотелось пересмотреть – под эту музыку плывёт на Лидо корабль.

Слушала, и казалось, мне рассказывает о себе кто-то очень близкий, и ответа ждёт, и хочется ответить, и не можешь – удивительный эффект.

А меж тем и у нас настала зима – по прогнозу короткая – ночью заморозки, но днём плюс, а к концу недели, если прогнозу верить, опять будет +10, а то и +11.
Щавель на полянке от заморозков не попортился – наоборот – ледяные юные листочки лезут жизнерадостно, и жгучая молодая крапива цапнула меня за палец.

А на в этом году плывущем через зиму мавританском газоне – чуть подмороженные маки, да васильки – ничего им не делается.

Вчера на ферме, куда с Колькой мы поехали вдвоём, оставив дома простуженную Юльку, от непомерной жадности собрали 50 тюльпанов - аж пожалели, что никто, к примеру, не женится,  -  был бы не вшивый магазинный букет, а тюльпанная охапка.

По машкиной просьбе - вот - все сразу они не влезали, да и свет был неважный, и со стола и вокруг тоже лень было убирать, так что не натюрморт, а живые лохматые плохо снятые тюльпаны.



( Read more... )

Сколько уж лет я живу «далеко на севере в Париже» – далеко на юге от Питера – и всё равно, повстречавшись утром у мусорного бака с высоченной поднебесной розовой мальвой, радуюсь с оттенком изумления – ай да мальва, ай да сукина дочь – ноябрь на дворе, а ты выросла, дылда эдакая, – до солнца достать хочешь? Туман пробить и морось? Все хотят!

Здравствуй тётя Маша!

Удивительная у лета способность – вдруг оказываться на середине...

Отцветшим давно – жасмином, который я не люблю звать правильно чубушником, и недавно – липами. Вымахавшими выше меня зонтичными, – как водится, напоминающими о досадных провалах – так и не научилась я в них свистать – в эти крепкие хрусткие трубки.

Зима – анестезирует – запахи замирают, скукоживаются, накрывает тьма – а летом по вечерам запахи стоят столбами света – и странней всего – как это люди боялись мертвецов – ничего нет естественней, чем увидеть – за деревом, за поворотом...

Бьётся об асфальт красно-синий резиновый мяч, со свистом ударяет в ракетку бадминтонный волан...

А под ёлкой, во влажной грибной тьме качается кисть белых колокольчиков с волшебным найденном в определителе Нейштадта названием грушанка, а может, глядит оттуда, из самой глубины, грушанковая кузина – торжественная одноцветка крупноцветная!
 

У аленьких цветочков. Только танины вожжи несколько уменьшают общую китчевость





За таким ли сараем проживал мистер Квакли?



( Read more... )