Из колодца

Оказавшись в субботу после дня открытых зверей в неурочное время в автобусе, я включила радио на телефоне и почему-то пошла на станцию, которую обычно не слушаю – France Inter – а там была литературная передача – как оказалось, еженедельная.

Я попала в передачу, посвящённую «Фальшивомонетчикам» Андре Жида. Человек, фамилии которого я не запомнила, немного и очень славно рассказывал, а его рассказы перемежались чтением романа на разные голоса.

Когда-то очень давно я этот роман прочла. Он мне понравился, но воспоминания о нём обрывочные – лоскутным одеялом, и как у меня обычно бывает, запомнила я не сюжет, а детали – пейзажи, какие-то разговоры...

Конечно же, когда я услышала куски текста, я многое вспомнила, и опять – на уровне скорей ощущений – света, воздуха, улиц – и рассуждений, но не фабулы. Осознала, что когда я читала его в девяностые, французский у меня был совершенно недостаточный.

Прочитали в числе прочих отрывков письмо одного из героев с Корсики, с каникул, из деревни Визавона, где мы только что были – с той самой станции узкоколейки в горах, на которой заканчивают поход по randonnée GR20 те, кто проходит только его северную часть.

В мои отношения с географией – не совсем Митрофанушкины – извочик, может, и довезёт, но очень хочется понимать как связаны разные места, куда ступала моя нога, вплетается литературное – так приятно, когда совершенно случайно вдруг сходится книжное и ногопройденное – вот когда, например, я осознала, что город, который пишется Мулхаузе – это не неизвестный мне немецкий город, а французская Мюлуза, из которой Костя Лёвин сеялку новомодную выписал, или, может, молотилку, не помню.

Ну, и Визавона мне сразу пахнула загадочным запахом лыж, который мы учуяли в кафе, дождиком, ёлками.

Пожалуй, вот это книжногеографическое в моём мире связывает и времена, и пространство с временем, – всё по моему любимому «Тлёну» – попало место в книжку, и я, про это попаданство заранее не зная, в это место попала, – значит, оно точно существует!

***
И про язык – изредка, преодолевая лень, я на телефоне всё ж лезу в словарь, чтоб посмотреть там какое-нибудь слово, про которое вдруг захочется как-то поточней узнать, что оно значит, а не только ощущательно. Чаще всего во франко-русском словаре слова не оказывается, и я лезу в Larousse. В последнее время в Ларуссе я всё наталкивалась на слова регионального происхождения – смотришь на какое-нибудь странное слово – а тебе и говорят – «Лотарингия, 16-ый век, вошло в разговорную речь». Вот недавно посмотрела слово «horsin» - оказывается, оно из номандского, и значит изначально – человек из другой деревни. Небось, от слова hors. Чужак, в общем.

В городке Сере в пиренейских предгорьях – первой поспевает во Франции черешня, и праздник черешни – в мае.

Хороший городок. Тот самый, что у Сутина карабкается вверх на холм, пускается в пляс – сине-рыже-зелёный.

Там ещё мост построили в 14 веке с дьявольской помощью. Почему-то без дьявола – никуда, всё разваливалось.

Дьявол посодействовать согласился, но только в обмен на душу первого, кто мост перейдёт. И бессовестные горожане отправили – чёрную кошку...

Мы в тех краях болтались не в мае, а в августе, и у какого-то старичка покупали персики, утром сорванные в придорожном саду. Пушистые и истекающие соком, когда надкусишь.

В совсем крошечной горной деревне, через которую проезжали, мы случайно попали на день рожденья дедушки. Остановились, чтоб с Нюшей погулять, а нас развесёлые какие-то люди окликнули с террасы, объяснили, как пройти к речке, чтоб собака поплавала. Когда мы вернулись к машине, нас пригласили зайти. К дедушке съехались отовсюду дети-внуки-племянники, нас напоили местным вином типа порто – баньюльсом, тем самым, что дедушка всю жизнь делал.

А ещё можно обойти Францию с осликом. По маркированным тропинкам. По красно-белому grande randonnée. А ночевать в деревнях у людей – кто ж не захочет ослика на ночёвку пригласить. Во всяком случае, пару лет назад я читала про такое путешествие. В Пиренеях, правда, пришлось в одном месте сойти с randonnée и обойти по дороге – после того, как ослик чуть не свалился в пропасть в особенно узком месте – еле удалось его удержать – копытца поползли по склону.

Мир полон упущенных возможностей...

Раз уж я вспомнила Балтера.

Мне всегда очень хотелось понять, что же за город описан в «До свиданья мальчики».

Читалось – Одесса – черноморский, курортный, в степи, соль добывают, трамваи ходят...

Но Балтер говорит, что не-Одесса, специально указывает, что Пересыпь – не одесская, что не только в Одессе море пересыпает песок.

Может, всё-таки Одесса, и он нарочно со следа сбивает?

Помог, как всегда, милый Гугл, у которого (в скобках) недавно день рожденья был.

Посмотрели биографию Балтера – в Евпатории он вырос.

Я думала, что это совсем маленький город.

А подруга Танька подтвердила – ходили в Евпатории трамваи, в её детстве ходили...

Нам в Бретани в этот раз очень повезло.

Даже дождики и дождищи проливались по ночам.

Правда, однажды во тьме мы попали под лёгкий приятно-прохладный душ в постели – пришлось закрывать окно и распахивать стеклянную дверь напротив.

И океанская вода была тёплой. В первый день я час плавала с маской, правда, в гидрокостюме, но в лёгком – без рук, без ног, без головы.

Подводный мир в Бретани совсем не похож на средиземноморский – он бутылочно-зелёный с блёстками, а не сияющий сине-золотой.

Подводные густые леса, кроны колышатся, где-то в глубине рыщут зверерыбы, а иногда и лист рыбой прикидывается, и слабенький неуют между лопаток – никого, кроме чаек с бакланами над водой, а в воде – кто же знает.

По дну, по песку среди ракушек и камней на опушках подводных лесов бродят крабы – медленные, твёрдо-бородавчатые с паучьими ногами – так и называются – крабы-пауки.

И на скалах под водой колонии звёзд – на Средиземном море звёзды – от розовых до бордовых, – в Бретани чаще всего белые громадные.

Мы плыли к просторному бурчащему гроту, и вдруг со скалы сорвалась чайка и спикировала прямо на бегемочью башку – он плыл на спине, и чайка затормозила в нескольких сантиметрах от бегемотского носа, но не улетела восвояси – кружила, орала и устрашала – прочь – кричала – от моих детушек.

Ну, а потом на наш полуостров напал большой ветер, раскачал море, и оно сердилось, плевалось, шипело, подскакивало высоко-высоко и шмякалось громко, брызгаясь пеной. Чаще всего пена бывала белой и искристой, как ей и положено, но в некоторых местах зелёной, суповой, водорослевой – её хотелось снять шумовкой.


Пляжи приходили и уходили – всё-таки не понимаю, как луне удаётся столько моря таскать за собой – оно билось и водоворотилось у скал, которые за час до того стояли прочно на песке и до воды от них было шагать и шагать по плотному и слежавшемуся, а потом неожиданно это твёрдое начинало булькать изнутри, и шевелилось живое под пятками, и надо было уносить ноги.

Мы прыгали в длинных волнах у песчаных пляжей, то бодали их, то шлёпались.

Ходили по приморским тропам – сосны, вереск, съедобный, нагретый запах папоротника – далеко внизу бутылочное море, гранитные скалы – чёрные, серые, красные, дюны, осока, голубой, палевый, розовый песок, сколько хватает глаз, полукруглые бухты, ограниченные скалами.

В деревнях прозрачные колокольни, яркие, вырвиглазные, может, от пропитанностью солью, цветы, и не жалеют синей краски – двери, оконные рамы. Синее на белых гладких стенах, синее – на серых, шершавых, каменных.

По вечерам – лужайка перед домом, розовый куст, море – там, внизу, слышное и видное, очередной длившийся дольше века и кончившийся в одну минуту день.

Вот боюсь, что и не побываю я никогда на далёкой Амазонке, потому что срастаюсь, потому что уезжая от себя, хочу к себе опять, и этого «у себя» уже так много...

Майская Бретань 5

Cancale – устричная столица на Ламанше.

Маленький городок, большой собор на холме (в Бретани в деревнях часто огромные соборы – запоздавшая замшелая деревенская готика, скульптуры крупнозернистого выветренного камня – у Христа, разбойников, римских легионеров – лица соседей). Под холмом порт – дома широченным полукругом, маяк, устричная отмель и устричный рынок. Грузовики с устрицами пятятся на рынок задом, оставляя на песке следы, похожие на следы гигантских галапагосских черепах.

Отлив

Железное корытце, на котором передвигаются среди устриц



( Read more... )

Майская Бретань 4


Чтоб покончить с пляжными – там не только море-небо-песок



( Read more... )

Майская Бретань 3


Пляж. Préhérel-Plage

По сути непередаваемо на фотографиях. Но всё-таки, всё-таки щёлкаешь, понимая, что не то и не так.

Небо, расплывающееся в море, море, расплывающееся в песок – от синего до жёлтого один шаг, даже и нет шага – не дискретность, непрерывность.

Отливы-приливы



( Read more... )

Дордонь, как и куча других французских департаментов, назван(а) по речке. Дордонь – она, девочка, тётенька – речка la Dordogne. Вообще-то не совсем речка, пожалуй, река – сначала вполне горная – течёт из Центрального массива, потом быстрая, потом широкая.

Центро-юго-запад – северней Тулузы и южней Лиможа.

Дордонь – гусиная и ореховая. Ну да – гуси, орехи, foie gras (паштет из гусиной печёнки, обязательный в Рождество – вообще некоторый мороз по коже при мысли о том, как гусей откармливают, чтоб этот паштет делать...).

Ореховые сады, орехи домашние – покрупней, дикие – помельче, дороги, обсаженные орехами.

Холмистая, больших полей не нарезать – так понемногу – пшеница-кукуруза, изредка маленькие виноградники, табак.

Анри, который сам не курит, с грустью говорит, что табака нужно всё меньше. Я спросила, почему он никогда не занимался виноградом – оказывается, не нравится ему работа на винограднике, очень много трудоёмких мелочей. Потом подумал и сказал, что мелочей везде хватает, но он всегда любил сажать ореховые деревья, ухаживать за ними, прививать, заботиться о коровах всегда любил, а вот виноградник – нет, не хотелось с ним возиться. Что, впрочем, не мешает ему любить вино.

Луга, коровы. Ну, их нет разве что у самого Средиземного моря...

Смешанные леса. Кабаны. Такие там топчища встречаются. Очевидные следы кабанских турниров. Олени.

Зимой Анри и Моник долго грипповали и сосед, который в это время ухаживал за курицами, однажды забыл закрыть курятник – пришла лиса и съела семерых – остался петушок и две курочки. Ласка пару лет назад в курятник пробралась через узкую щель – утащила гусёнка. А сейчас гусей отдали – они повадились ходить в магазин – шипели на покупателей, да и щипались. Живут теперь на ферме у сына Анри – гусей не съедят, это друзья.

Акации, каштаны, громадные липы.

Песчаник, скалы, пещеры. Самое троглодитское место Европы. Даже на дороге памятник стоит троглодиту с дубинкой. Именно в Дордони и в соседнем Лоте (там течёт река Лот) пещеры с сохранившимися древними рисунками – для меня что 10 тысяч лет назад, что 5 – всё едино – быки, лошади – как у Пикассо – дышат.

Самую знаменитую пещеру – Ласко – открыли в 40-ом году двое мальчишек. Собака в лесу провалилась в дырку, мальчишки за ней полезли – увидели росписи. Рассказали об этом учителю (почтенное было занятие – в деревенской школе детей учить – самый уважаемый человек в деревне – школьный учитель).

Ласко – единственная пещера, где рисунки – в цвете.

( Read more... )